Слово о полку Игореве (примечания 64-153)

64-65. Заря светъ запала, мьгла поля покрыла. Среди исследователей нет единого мнения, о каком времени суток говорится в тексте. Форма глагола «запала» может быть признана аористом 3 л. ед. ч. от «запалати» (зажечь) или перфектом 3 л. ед. ч. от глагола «запасти» (погаснуть): соответственно при одном прочтении речь пойдет об утренней заре, при другом — о вечерней. Судя по тому, что говорится далее: «щекотъ славiи успе, говоръ галичь убудися», здесь описывается картина утренней зари, так как именно перед рассветом поля покрываются туманом, смолкает соловьиное пение и начинают громко кричать галки и вороны (см.: Зарубин Н. Н. Заря утренняя или вечерняя? // ТОДРЛ. М.; Л., 1935. Т. 2. С. 113). 68-69. Съ заранiя въ пятъкъ потъпташя поганыя пълкы половецкыя. Изображается первое столкновение с половцами, в котором русское войско одержало быструю и легкую победу, захватив богатую добычу. «Пятъкъ» — пятница; это слово в такой форме сохранилось в некоторых современных славянских языках. «Поганыя» — слово заимствовано из латинского (paganus — язычник) и не имело в древнерусском языке того отрицательного эмоционально-оценочного значения, которое присуще ему ныне. Здесь, как и в других местах текста, отчетливая аллитерация и ассонанс в словах, начинающихся на «по» («пъ»). 70. Красныя девкы половецкыя. Словосочетание «красная девица», характерное для фольклора, находим и далее, в заключительной части «Слова». 71. Паволокы — шелковая ткань или изделия из нее. Драгыя оксамиты. Оксамит, или аксамит (слово греческого происхождения) — название дорогой ткани, возможно бархата. 71-72. Орьтъмами и япончицями и кожюхы начяшя мосты мостити по болотомъ. «Орьтъма» — покрывало, накидка, слово тюркского происхождения, хотя оно не встречается в других древнерусских текстах и неизвестно в самих тюркских языках. Оно легко объясняется как отглагольное имя на -mä от глагола ört — покрывать (Менгес. С. 124-125). «Япончиця» — накидка, плащ: ср. тур. japynža — род плаща грубой работы (Менгес. С. 186). То, что такой одеждой и тканями русичи «начяшя мосты мостити», подчеркивает богатство доставшейся им добычи. 73. Веяными узорочьи половецкими. «Узорочье» — драгоценности, дорогие предметы. В современных говорах потомков южнорусских переселенцев это слово употребляется как в прямом, так и в переносном метафорическом значениях (Мещерский Н. А. К вопросу о диалектной основе лексики «Слова о полку Игореве» // «Уч. зап. Карело-финского пед. института». Петрозаводск, 1956. Т. 3, вып. 1. С. 79). 74-75. Чьрленъ стягъ, бела хорюговь, чьрлена чолка, сребрено стружiе — храброму Святъславличю. Перечисляются предметы, доставшиеся русскому войску в качестве трофеев. Это могли быть значки каких-то воинских подразделений и штандарты их предводителей или предметы культа. Белый цвет хоругви связан с символическими представлениями монгольских и тюркских народностей — священное знамя монголов было белого цвета (см.: Олядыкова Л. Б. О древнейших монгольско-славянских языковых связях // «Вестник ЛГУ». 1979, № 8. С. 80). Слово «хоругвь» заимствовано из монгольских языков через тюркское посредство (см.: Менгес. С. 157-166). «Стружiе» — древко копья, длинный шест. В данном контексте «стружiе» — это, несомненно, древко одного из захваченных у половцев значков. 76. Дремлеть въ поле Ольгово хороброе гнездо. Все князья, участвовавшие в походе, приходились внуками — Игорь, Всеволод, или правнуками — Владимир Игоревич (1170-1208), Святослав Олегович (1166-после 1191) — князю Черниговскому и Тмутороканскому Олегу Святославичу (ум. 1115). По сообщениям Ипатьевской летописи, после первой удачной битвы Игорь предлагал сразу же возвратиться из степи назад, ибо русские увидели, что «полки половецьии... мнози суть», однако на это не согласился Святослав Олегович, сказав: «Далече есмь гонилъ по половцехъ, а кони мои не могуть, аже ми будеть ныне поехати» (Ипат. лет. Стб. 640). Его поддержал Всеволод, и было решено переночевать в поле. 79. Гза — имя половецкого хана; другие варианты этого имени: Коза, Кза, Гза, Гзя. Более правильная форма имени — Гза — подтверждается большинством источников и этимологическими исследованиями. Конечное «къ», отсутствующее в других источниках, появилось, вероятно, под влиянием ханских имен: Кончакъ, Кобякъ, Бонякъ. Возможно, что форма Гзакъ в тексте «Слова» возникла в результате ошибок в рукописях, предшествующих мусин-пушкинскому списку. 80. Кончякъ ему следъ править. Кончак — половецкий хан, сын хана Отрока, внук Шарукана. «Следъ править» — очевидно: указывает дорогу, ведет за собой. Места, описываемые в «Слове», были лучше знакомы Кончаку, чем Гзе, кочевья которого, насколько можно судить, располагались несколько севернее. Вс. Ф. Миллер и А. С. Орлов полагали, что Кончак идет вслед за Гзой, однако такое предположение не представляется убедительным. 83. Чьрныя тучя — символ вражеского войска. Для поэтики «Слова» очень характерно противопоставление солнца, света и ночи, темноты. 83-84. Хотять прикрыты д сълнця. Имеются в виду русские князья-братья Игорь и Всеволод; сын Игоря Владимир и племянник князей-братьев Святослав Олегович. 84-85. Выти грому великому! Итти дождю стрелами съ Дону Великого. Метафора, возникшая из хорошо известного по древнерусским воинским повестям сравнения: «и стрелы на нихъ летяху яко дождь» (Мещерский. С. 343). 87. На рьцъ на Каяле. Река Каяла несколько раз упоминается в «Слове» как место решающего сражения русских с половцами. Этимология этого слова, географическое приурочение данного топонима и самая его реальность остаются до сих пор проблематичными. Название реки восходит к тюркскому qaja-ly — скалистая — от qaja — скала (Менгес. С. 100). В Ипатьевской летописи форма «Каялы» не склоняется. Согласно тщательно аргументированной гипотезе Н. В. Сибилева и М. Ф. Гетманца, Каяла — это речка Макатиха, впадающая в реку Голая Долина, приток реки Сухой Торец (Гетманец М. Ф. По следам князя Игоря // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 305-326), что хорошо согласуется с геологическими и гидрологическими характеристиками указанной местности. В исследовательской литературе существует также традиция, восходящая еще к трудам Е. В. Барсова, согласно которой Каяла — не реальный географический объект, а эпическая «Жаль-река», река печали (см.: Рыбаков. С. 224). В этом случае название реки — Каяла — связывается с глаголом «каяти» — жалеть, оплакивать (см.: Дмитриев Л. А. Глагол «каяти» и река Каяла в «Слове о полку Игореве» // ТОДРЛ. М.; Л., 1953. Т. 9. С. 30-38). 89. Се ветри, Стрибожи внуци. Стрибог — древнее славянское божество, по-видимому покровитель ветров, в числе других богов его имя названо в «Повести временных лет» под 980 г.: «И нача княжити Володимеръ въ Киеве единъ, и постави кумиры на холму вне двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а усъ златъ, и Хърса, Дажьбога, и Стрибога и Симарыла, и Мокошь» (см.: Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Ч. 1. С. 56). Традиционные этимологические толкования выводят древнерусское Стрибогъ из иранского Sribaγa — возвышенный бог (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1971. Т. 3. С. 777; см. также: Булаховский С. 495-497). В новейших работах этот теоним признается славянским отражением индоевропейского *ptr-ei-*deiwo — отец-бог (Иванов Вяч. В., Топоров В. Н. Стрибог // Мифы народов мира. Т. 2. С. 471). «Стрибожи внуци» — характерная для автора «Слова» стилистическая фигура (ср. выше: «Велесовъ внуче» — о Бояне, «Дажьбожи внуци» — о русичах). Язычество для автора «Слова» — не столько реальная система религиозных представлений, сколько дополнительный источник изобразительных средств. 91. Пороси — форма мн. ч. от слова «порохъ» (пыль, прах). 90-91. Стязи глаголють. В «Сказании о Мамаевом побоище», вероятно не без воздействия «Слова», появляется развернутая метафора: «И стязи ихъ золоченныя ревуть, простирающеся аки облаци, тихо трепещущи, хотять промолвити» (см.: Дылевский Н. М. Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным // «Слово о полку Игореве» — памятник XII века. М.; Л., 1962. С. 183-184). 92-93. Половци идуть отъ Дона и отъ моря и отъ всехъ странъ. Согласно упомянутой выше (см. 87) гипотезе Н. В. Сибилева и М. Ф. Гетманца, «морем» здесь названо несколько озер, расположенных неподалеку от Макатихи, которые во время весеннего половодья сливаются в одно огромное озеро. По военно-исторической реконструкции последнего сражения (Гетманец М. Ф. По следам князя Игоря // ТОДРЛ. М., 1976. Т. 31. С. 313-319) русское войско действительно оказалось окруженным половцами со всех сторон. 93. Русьскыя пълкы оступишя. В первом издании «отступиша», что не дает осмысленного чтения. Скорее всего, издатели неправильно прочитали написание «оступишя», содержащее букву «омега», передав ее как «от», или в самой рукописи буква «от» была употреблена вместо буквы «омега» в значении «о». 94. Дети бесови — половцы. 96. Стоиши на борони. Последнее сражение, описываемое здесь, носило для русских оборонительный характер, поэтому князья должны были уделять внимание защите своих войск от нападавших половцев. «Боронь», таким образом, — оборона, защита. 97. Прыщеши на вои стрелами. Предполагается, что со «Словом» были знакомы иллюстраторы Владимирского летописного свода 1212 г., копии миниатюр которого сохранились в дошедшей до нас Радзивилловской летописи 1487 г. Там на одном из рисунков князь Всеволод изображен с луком и стрелой (Рыбаков. С. 20). 97-98. Гремлеши о шеломы мечи харалужными. Эпитет «харалужный» применительно к мечам и копьям несколько раз встречается в «Слове», но совершенно неизвестен в других древнерусских памятниках. Он появляется лишь однажды в «Задонщине» явно под влиянием «Слова» в бессмысленном контексте: «берега харалужные». Словосочетание «копiя харалужная» встречается в некоторых редакциях «Сказания о Мамаевом побоище», куда оно также попало из «Слова о полку Игореве» (Перетц. С. 39). Предлагалось более десятка этимологий слова «харалуг—харалужный»: от тюрк. qara — черный, вороненый металл (П. М. Мелиоранский, Ф. Е. Корш, Л. Н. Гумилев), от тюркского этнонима qarluq — карлукский (А. Заки Валиди, А. Зайончковский, А. Н. Кирпичников), от араб. harab— гибельный (В. Ф. Ржига), quryluγly — гибельный, qyry-luγ — отточенный, qaruwly — тяжелый, доступный только опытному воину (Н. А. Баскаков), caroling — каролингский (С. А. Гедеонов, Р. О. Якобсон, К. Г. Менгес). Перечисленные этимологии малоправдоподобны. По-видимому, слово «харалуг» или самый эпитет «харалужный» в применении к мечам и копьям заимствованы из индоиранских языков. Ср. санскритские корни khára — твердый, острый и langh — поражать, сверкать, блестеть; соответствующее русскому «харалужный» — kha-ralanghyana, т. е. сверкающий остротой, поражающий остротой (Мещерский Н. А., Бурыкин А. А. Заметки к восточной лексике «Слова о полку Игореве» // «Вестник ЛГУ». 1984, № 14. С. 67-73). 99. Златымъ шеломомъ посвечивая. Об эпитете «золотой» в применении к принадлежащим князю предметам см. выше, 51. 100-101. Поскепаны саблями калеными шеломи оварьскыи. Глагол «поскепати» — рубить в щепки — в применении к шлемам здесь объясняется особенностями их конструкции: шлемы кочевников изготовлялись из деревянных пластин, обтянутых кожей и лишь скрепленных железной окантовкой. Под ударами тяжелых русских мечей такие шлемы действительно разлетались в щепки (см.: Ржига В. Ф. Восток в «Слове о полку Игореве» // «Слово о полку Игореве» / Под ред. И. Г. Клабуновского и В. Д. Кузьминой. М., 1947. С. 179-182). «Оварьскыя» — принадлежащие аварам, т. е. предкам современных аварцев Дагестана. Племена, населявшие Северный Кавказ, часто выступали в союзе с половцами. Этноним «авары» имеет иранское происхождение (Абаев В. И. Историко-этимологический словарь осетинского языка. М.; Л., 1958. Т. 1. С. 26). 102. Кая раны, дорога братiе. По мнению А. И. Соболевского, Г. А. Ильинского, В. Н. Перетца, Л. А. Булаховского, здесь нет необходимости исправлять «раны» на «рана», но, в отличие от названных ученых, в форме «кая» можно видеть не 3 л. аориста от глагола «каяти», а действительное причастие ед. ч. м. р. «презирающий». Некоторые исследователи (М. А. Максимович, А. А. Потебня, А. С. Орлов, Д. С. Лихачев, Л. А. Дмитриев) видят в форме «кая» ж. р. от вопросительного местоимения «кыи». Словосочетание «дорога братiе» встречается в других древнерусских памятниках, в частности в «Сказании о Борисе и Глебе» (Соболевский А. И. Материалы и заметки по древнерусской литературе // «Известия отделения русского языка и словесности». 1916, кн. 2. С. 210-213). 103-104. Своя милыя хоти красныя Глебовны свычяя и обычяя. Ольга Глебовна, дочь князя Глеба Юрьевича (ум. 1171), сестра князя Владимира Глебовича Переяславского, жена Всеволода. В литературе отмечалось, что эти сведения восходят к примеч. первого издания «Слова» и не могут считаться достоверными (Творогов О. В. Некоторые принципиальные вопросы изучения «Слова о полку Игореве» // «Русская литература», 1977, № 4. С. 92-93). Все же эта гипотеза принята практически всеми исследователями (см.: Рыбаков, с. 89, 91) и весьма правдоподобна: этот брак объединял две княжеские ветви — Ольговичей и Мономаховичей, потомков сыновей Ярослава Мудрого. «Хоть» — любимая супруга. Словосочетание «свычяя и обычяя» пока нигде более не обнаружено, но слова «свычаи» и «обычаи» встречались часто, выступая как синонимы (Адрианова-Перетц. С. 98). 105. Были веци Трояни. Троян — см. выше, 34: века Трояновы для автора «Слова» — воплощение глубокой старины. Минула лета Ярославля. Возможно, речь идет не о всем периоде княжения Ярослава Мудрого, а о тех княжеских междоусобицах, которыми сопровождались первые годы его правления, когда Ярослав боролся с князем Святополком, потом — с Мстиславом. 106. Были пълци Ольговы, Ольга Святъславличя. Олег Святославич (ум. 1115) — сын великого князя Киевского Святослава Ярославича, внук Ярослава Мудрого, дед Игоря и Всеволода. Здесь имеются в виду междоусобные войны, которые в течение длительного времени вел этот князь со своими родственниками. Поддерживаемый половцами Олег (в то время князь Тмутороканский) сначала напал на Чернигов, находившийся во владении его дяди Всеволода Ярославича. После победы Олега на реке Сож Всеволод бежал к брату, киевскому князю Изяславу. Последний со своим сыном Ярополком и Всеволод с сыном Владимиром (Мономахом) взяли Чернигов. В то же время к Чернигову подошли Олег и Борис Вячеславич (см. ниже, 111-112). Сражение произошло, как сообщают летописи, под Черниговом «на Нежатине ниве» (1078) неподалеку от ручья Канин. В этой битве погибли Изяслав, великий князь Киевский, и Борис Вячеславич. Олег бежал назад в Тмуторокань; великим князем Киевским стал Всеволод, в Чернигове стал княжить Владимир Мономах. В 1079 г. Олег попал в плен к хазарам и был отправлен в Византию, но четыре года спустя бежал, вернувшись в Тмуторокань. В 1094 г. Олег в союзе с половцами снова выступил в поход на Чернигов, и Владимир Мономах добровольно уступил ему город. Бурные события последней трети XI в. должны были найти отражение не только в известных летописных повестях, но и в других видах книжной словесности и в фольклоре. Еще А. А. Потебня предположил, что весь отрывок от слов «были пълци Ольговы» до слов «а сицеи рати не слышяно» заимствован из не дошедшего до нас сочинения, посвященного этим событиям (Потебня. С. 51). В самом деле, этот отрывок демонстрирует некоторые стилистические и синтаксические отличия от остального текста «Слова» — в нем часто встречается дистантное расположение подлежащего и сказуемого с тяготением последнего к концу синтагмы, единственное исключение: «Святополкъ полелея отца своего». 107-108. Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрелы по земли съяше. Словосочетание «крамолу ковати» далее встречается еще несколько раз в составе формулы: «а князи сами на себе крамолу коваху» и др. «Стрелы по земли сеяше» — подобная метафора, основанная на сопоставлении битвы с земледельческим трудом, довольно широко распространена в древнерусской литературе и в разнообразных формах проходит через весь текст «Слова» (Адрианова-Перетц В. П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. М., 1947. С. 60 и сл.). 109-110. Тоже звонъ слышя дивныи великыи Ярославль сынъ Всеволодъ. Предложенная в ряде изданий конъектура «тъи же» (вместо «тоже») — избыточна: указательное местоимение «тъ» выступает здесь в краткой форме, поэтому форму 1-го издания следует сохранить. Слово «звонъ» в значении: весть, слух о каком-либо событии, распространяемый молвой, находит наиболее близкую параллель в «Истории Иудейской войны»: «и звенятъ прегрешения наша въ ушию всехъ, мню же яко и по насъ будетъ се звонъ» (Мещерский. С. 459). В понимании того, какое историческое лицо имеется здесь в виду, среди исследователей нет единства, так как в тексте первого издания стоят рядом два притяжательных прилагательных «Ярославь сынъ Всеволожь». Одни, вслед за Н. Ф. Грамматиным и П. Бутковым, прибегая к перестановке следующего далее союза «а», читают: «давныи великыи Ярославъ, а сынъ Всеволожь Владимиръ...» (Н. Ф. Грамматин, П. Бутков, А. А. Потебня, В. Н. Перетц, Д. С. Лихачев). И. М. Снегирев предложил читать: «Ярославль сынъ Всеволодъ» (т. е. Ярославов сын Всеволод), его поддержали Д. Н. Дубенский, М. А. Максимович, П. П. Вяземский, О. М. Огоновский, Вс. Ф. Миллер, Н. С. Тихонравов, Е. В. Барсов, В. А. Яковлев, Ф. Е. Корш, А. С. Орлов, И. П. Еремин, Б. А. Рыбаков, О. В. Творогов. Те, кто считает, что здесь речь идет о Ярославе Мудром, допускают анахронизм — ко времени, описываемому в данном отрывке, Ярослава не было в живых, тогда как княжеские междоусобицы продолжались еще и после вокняжения Всеволода Ярославича. Отметим, что в летописном некрологе («Повесть временных лет» под 1093 г.) он назван великим: «преставися великыи князь Всеволодъ сынъ Ярославль, внукъ Володимерь». Таким образом, в летописной традиции Всеволод Ярославич — второй после Ярослава Мудрого киевский князь, названный великим. 110-111. Владимиръ по вся утра уши закладаше въ Чьрнигове. Д. Д. Мальсагов указал, что речь идет о проушинах городских ворот, которые князь держал на запоре и днем и ночью, опасаясь нападения (Мальсагов Д. Д. О некоторых непонятных местах «Слова о полку Игореве» // «Известия Чечено-Ингушского НИИ истории, языка и литературы». Грозный, 1959. Т. 1, вып. 2. С. 162). Здесь в тексте своеобразная игра слов: с одной стороны, «уши закладаше» связано с предшествующим «звонъ», с другой — он обозначает конкретное действие — запирание городских ворот. Владимир Всеволодович (1053-1125) — впоследствии великий князь Киевский (1113-1125), известный под именем Владимир Мономах, по прозвищу своего деда, византийского императора Константина Мономаха. То, что о Владимире говорится здесь как о рядовом черниговском князе — он упомянут даже без отчества, — аргумент в пользу гипотезы А. А. Потебни о том, что весь отрывок взят из недошедшего до нас сочинения (Потебня. С. 51): у автора этого отрывка иной исторический кругозор — не чувствуется знакомства с историей Киева начала XII в. «Уши» — обозначение узкого прохода: «игольные уши» — выражение, восходящее к евангельскому тексту (Матф., XIX, 24). 111-112. Бориса же Вячеславличя слава на. судъ приводе. Борис Вячеславич — сын Вячеслава Ярославича, внук Ярослава Мудрого. Выступив в союзе с Олегом Святославичем (см. выше, 106), Борис Вячеславич погиб осенью 1078 г. в битве на Нежатиной ниве в возрасте 24 лет (см.: Яценко Б. И. Кто такой Борис Вячеславич в «Слове о полку Игореве» // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 296-304). 112-113. На Канину зелену паполому <ему> постла за обиду Ольгову. «Паполома» — плащ; слово заимствовано из древнегреческого языка. Канинъ — по мнению большинства комментаторов, название ручья близ Чернигова, неподалеку от Нежатиной нивы, где происходила битва. Ручей с таким названием упомянут в Лаврентьевской летописи под 1152 г. Форма «на Канину» вместо ожидаемого «на Канине» — скорее всего, форма мест. падежа ед. ч. на «-у», но возможна и описка под влиянием двух последующих форм вин. п. ж. р. на «-у». Текст в первом издании «на Канину зелену паполому постла» не обнаруживает грамматических связей, поэтому необходимы исправления, либо: «на Канину на зелену паполому постла» (т. е. на Канине на зеленый плащ его разостлала), либо: «на Канину зелену паполому ему постла» (т. е. на Канине зеленый плащ ему постлала). Обе конъектуры объясняют искажение текста как результат описок гаплологического характера, вторая конъектура кажется более предпочтительной. 114. Храбра и млада, князя. По-видимому, эти слова относятся к Борису Вячеславичу (см. выше, 111), поскольку сочувственное отношение автора может вызывать погибший в бою юный князь. Съ тоя же Каялы. Упоминание Каялы в данном месте уже давно вызывало недоумение исследователей. М. А. Максимович, а вслед за ним А. И. Попов полагали, что «Каялы» здесь — искаженное «Канины» (Попов А. И. «Каяла» и «Канина» в «Слове о полку Игореве» // «Русская литература». 1967, № 4. С. 217-221). Возможно, «Каялы» — позднейшая помета, принадлежащая одному из читателей какого-то списка «Слова», не понимавшему, о какой именно битве идет речь. О. М. Огоновский считал глоссой всю эту фразу (Перетц. С. 204). Святопълкъ — князь Святополк Изяславич (1050-1113), сын Изяслава Ярославича, внук Ярослава Мудрого. 115. Полелея — в тексте первого издания «повелея». Я. О. Пожарский и М. А. Максимович читали: «повеле ять (яти)». С некоторыми модификациями это чтение принято П. П. Вяземским, Вс. Ф. Миллером, А. И. Смирновым, О. М. Огоновским, С. К. Шамбинаго (Перетц. С. 205); этого чтения придерживается ныне В. В. Колесов (Колосов В. В. Ударение в «Слове о полку Игореве» // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 39). Н. М. Карамзин, а позднее Н. Ф. Грамматин и П. В. Владимиров читали: «по сече я». А. А. Потебня предложил читать «полелея»; это чтение поддержали Е. В. Барсов, В. Н. Перетц и большинство современных исследователей. В пользу такой конъектуры говорит распространенность в «Слове» префиксальных и беспрефиксальных форм глагола «лелеяти» (Якобсон. С. 106). Междю угорьскыми иноходьци. Иноходцы использовались для перевозки раненых и павших в бою воинов, что подтверждается миниатюрами Радзивилловской летописи. Кони-иноходцы были более предпочтительными для этого, так как не трясли раненых. Венгерские (угорские) кони высоко ценились на Руси и в Европе. 116. Къ святеи Софiи къ Кыеву. Это сообщение о погребении Изяслава не совпадает с известием «Повести временных лет», где под 1078 г. говорится: «убьенъ бысть князь Изяславъ месяца октямбря въ 3 день... и принесше положиша тело его в црькви святыя Богородица, вложивъше и в раку мраморяну». Все комментаторы справедливо полагают, что церковь «святыя Богородица» — Десятинная церковь, построенная еще при Владимире Святославиче. Однако И. М. Кудрявцев Обнаружил, что в Софийской первой летописи и аналогично в Новгородской пятой летописи читается: «И положиша Изяслава в святой Софьи в Кыеве. И бысть княжения его л-Ьтъ 24» (Поли. собр. русских летописей: 2-е изд. Софийская первая летопись. Л., 1925. Т. 55, вып. 1. С. 147; Полн. собр. русских летописей: Ч. 2 Новгородская пятая летопись. Пг., 1917. Т. 4, вып. 1. С. 136). После опубликования этой статьи (Кудрявцев И. М. Заметка к тексту «Слова о полку Игореве» «Съ тоя же Каялы Святоплъкъ» // ТОДРЛ. М.; Л., 1949. Т. 7. С. 407-409) комментаторы «Слова» стали склоняться к мысли, будто в древнерусской историографии существовали две разные версии о месте погребения Изяслава. Известно, однако, что Десятинная церковь до возведения Софийского собора, а возможно, и позднее, иногда называлась Софией (Голубинский Е. Е. История русской церкви: 2-е изд. М., 1901. Т. 1. С. 182, примеч. к С. 181, со ссылкой на немецкого хрониста XI в. Титмара Мерзебургского). Кроме того, уже давно М. Д. Приселков предположил, что автор «Слова» почерпнул сведения о погребении Изяслава в Софии Киевской из не дошедшего до нас литературно-исторического источника, восходящего к черниговской летописной школе (Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940. С. 52). Д. С. Лихачев показал, что Софийская первая летопись и Новгородская пятая летопись, действительно, соотносятся с черниговской летописной традицией и появление их связано с вокняжением Святослава Ольговича — отца Игоря — в Новгороде (Лихачев Д. С. «Софийский временник» и Новгородский политический переворот 1136 г. // «Исторические записки». 1948, № 25. С. 240-261). Можно думать, что в Чернигове по старой традиции называли киевскую Десятинную церковь Софией и в соответствии с собственным черниговским обычаем полагали, что всех князей должны были хоронить в главной княжеской церкви. 116-119. Тъгда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погыбашеть жизнь Дажьбожя внука, въ княжихъ крамолахъ веци человекомъ скратишяся. «Гориславлич» — прозвище князя Олега Святославича, известное только по «Слову». Оно имеет или осудительный, или сочувственный характер. Появление такого прозвища после того, как Олег Святославич назван раньше по имени и отчеству, может быть объяснено как художественный прием. Но возможно, что это прозвище или все словосочетание «при Олзе Гориславличи» — глосса, принадлежавшая одному из ранних читателей «Слова», знавшему, о ком именно здесь идет речь. Сквозь осуждение княжеских междоусобиц в пользу сохранения жизни «Дажьбожа внука» прослеживается сострадание к личности самого Олега Святославича. Может быть, мы встречаемся с использованием в «Слове» какого-то текста XI в., повествующего о княжеских междоусобицах 1078 г. Подлинное значение прозвища нуждается в специальном исследовании из-за неясности этимологии. Первый компонент может восходить к корням: горé (вверху) и гóре (горесть). Отчество Гориславлич со столь же неясной этимологией есть в новгородской берестяной грамоте № 262 (Арциховский А. В. и Борковский В. И. Новгородские грамоты на бересте из раскопок 1956-1957 гг. М., 1963. С. 88-89). Это же отчество встречается в Новгородской первой летописи под 1223, 1240 гг. Текст этой фразы частично совпадает с текстом записи на Псковском Апостоле 1307 г. (ГИМ. Синодальное собрание. № 722), открытой К. Ф. Калайдовичем еще в 1813 г.: «при сихъ князехъ сеяшется и ростяше усобицами гыняше жизнь наши въ князехъ которы и веци скоротишася человекомъ» (см.: Срезневский И. И. Древние памятники русского письма и языка Х-XIV вв.: 2-е изд. Спб., 1882. С. 170-171). Начиная с К. Ф. Калайдовича, исследовательская традиция видит в параллелизме этих текстов свидетельство подлинности «Слова» и читательского интереса к нему. Полагают, что делавший запись Домид внёс её из одного из списков «Слова». Высказывались мнения, что текст записи и данный фрагмент «Слова» могут восходить к общему источнику (М. Н. Тихомиров, А. А. Потебня, с некоторыми оговорками). Интересно, что языковые формы в записи на Апостоле 1307 г. архаичнее соответствующих форм в «Слове». Считается, что писец записи имел в распоряжении более древний и исправный экземпляр «Слова» (Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953. С. 323). Однако возможно, что разночтения этих текстов — результат того, что фрагмент неизвестного нам сейчас источника XI в. дошел без изменений в записи на Апостоле и подвергся переработке под пером автора «Слова». Синтаксические связи внутри данной фразы не вполне ясны. Скорее всего, глаголы «сеяшется» и «растяшеть» употреблены безлично, что и отражено в переводе. «Дажьбожь внук» — собирательное обозначение русичей. Н. С. Тихонравов, Вс. Ф. Миллер, В. Н. Перетц и некоторые другие ученые полагали, что это обозначение князей и их избранной дружины. Даждьбог — славянское языческое божество, связываемое с культом солнца (Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. Даждьбог // Мифы народов мира. Т. 1. С. 347). Этимологию имени традиционно возводят к славянскому глаголу «дати» в форме повелительного наклонения — «даждь» (Фасмер М. Р. Этимологический словарь русского языка. М., 1964. Т. 1. С. 482; Булаховский. С. 498). Однако связь Даждьбога с солнцем наводит на мысль, что в этом имени содержится тот же корень, что и в готск. dags —день, лит. daga — жара, прус. dagis — лето (Якубинский Л. П. История древнерусского языка. М., 1953. С. 339). Имя Даждьбога встречается в «Повести временных лет» и в тексте «Хроники» Иоанна Малалы: «царствова Египтяномъ сынъ его солнце именемъ, его же наричють Дажьбогъ» (см.: Повесть временных лет / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.; Л., 1950. Ч. 1. С. 197-198). В источниках засвидетельствована форма Дажьбогъ, в тексте «Слова»; Дажьбожи, Даждьбожь. 119-122. Тъгда по Русьскои земли редко ратаеве кыкахуть, нъ чясто врани граяхуть, трупiя себе деляче, а галици свою речь говоряхуть. Это место имеет близкую параллель в синодальном списке «Задонщины»: «Въ тоя же время по Резанскои земли ни ратои, ни постух не покличет, нъ тол<ь>ко часто вороны грают, трупу человеческаго чают» (см.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966. С. 554). 123-124. То было въ ты рати и въ ты пълкы, а сицеи рати не слышяно. Здесь заметен переход от одного текста к другому, заканчивается вставка, восходящая к неизвестному источнику XI в. «Сицеи» — род. п. ед. ч. ж. р. древнерусского определительного местоимения «сиции» (такой), редкий случай употребления в тексте памятника полной (членной) формы местоимения. 127-129. Чьрна земля подъ копыты костьми была посеяна, а кръвiю польяна, тугою възыдошя по Русьскои земли. Здесь получает дальнейшее развитие использованная ранее метафора «тъгда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами погыбашеть жизнь Дажьбожя внука». Затем данная метафора встречается еще раз: «Немизе кръвави брезе не бологомъ бяхуть посеяни, посеяни костьми русьскихъ сыновъ». 129-130. Что ми шюмить, что ми звенить давечя рано предъ зорями? «Ми» — форма дат. пад. личного местоимения 1-го лица ед. ч., только в этом случае во всем тексте памятника встречается авторское «я». Многие комментаторы исправляют текст: вместо «давечя» читают «далече». Однако Л. А. Булаховский убедительно показал, что древнерусское «давечя» могло иметь значение «сегодня утром, рано утром», ссылаясь на факты украинского и словенского языков (Булаховский. С. 484). 132-133. Бишяся день, бишяся другыи, третьяго дни къ полуднiю падошя стязи Игореви. Фраза пронизана традиционной числовой символикой: роковым для русского войска, по мысли автора, оказывается именно третий день. В действительности решающая битва продолжалась полтора дня: в субботу утром войско Игоря было окружено, битва шла всю субботу, ночь на воскресенье и закончилась 12 мая, в воскресенье, к полудню. 133-134. Ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы. Существительное «брата» и глагол «разлучиста» стоят в форме двойств. ч. Русские князья, попавшие в плен, были действительно разлучены друг с другом и разведены в разные стороны. Как сообщает Ипатьевская летопись, «Игоря же бяхуть яли Тарголове... а Всеволода, брата его ялъ Роман Кзичь, а Святослава Олговича Елдечюкъ... а Володимера Копти» (Ипат. лет. Стб. 644). 134-135. Ту кръваваго вина не доста, ту пиръ докончяшя храбрiи русичи, сваты попоишя, а сами полегошя за землю Русьскую. Наряду с традиционными метафорами-символами битва — посев и жатва, в литературе и фольклоре часто встречается метафора: битва — пир, в особенности свадебный (см.: Адрианова-Перетц В. П. Очерки поэтического стиля Древней Руси. М.; Л., 1947. С. 111). Слово «сваты» употреблено в данном контексте не случайно: половецкие ханы и русские князья нередко на самом деле приходились сватами друг другу. Кончак, выдав дочь за Владимира Игоревича, стал сватом Игорю. 137-138. Ничить трава жялощями, а древо ся тугою къ земли приклонило. Образы глубокой скорби и Печали, повторяющиеся еще раз далее. Иллюстрируя их проявление в изобразительном искусстве Древней Руси, Д. С. Лихачев в качестве примера приводит клеймо иконы Богоматерь Одигитрия в Житии XV-XVI вв. (Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. Л., 1978. С. 351 и вклейка). «Жялощями» — формы на «-ощи» встречаются, хотя и редко, в древнерусском языке и довольно многочисленны в современном украинском (Булаховский Л. А. С. 455); «жялощями» — твор. п. причины, употребление которого в данном значении широко представлено в «Слове». 140. Уже пустыни силу прикрыла. «Пустыни» — архаическая форма им. п. ед. ч. на «-ни». «Сила» — в данном контексте поэтический синоним слов: дружина, войско. Въстала Обида. Здесь «Обида» — персонифицированное олицетворение несчастья, горя, скорби. Как отмечает Д. С. Лихачев, слово «обида» употребляется в отношении каких-то нарушений княжеских феодальных прав и княжеского достоинства (Лихачев. С. 188). Употребление этого слова в поэтическом контексте освобождает его от обычного присущего ему узкотерминологического значения и дает возможность осознать его как относящееся ко всей Русской земле. В данном случае поэтическая метафора сближает образ «Обиды» с былинно-сказочным образом девы-лебедя (см.: Орлов А. С. Дева-лебедь в «Слове о полку Игореве» // ТОДРЛ. М.; Л., 1936. Т. 3. С. 27-36). 141. На землю Трояню — см. выше, 34. 142. Въсплескала лебедиными крыли на синемъ моръ у Дону. Содержащееся здесь географическое указание на северную часть Азовского моря — устье Дона является довольно точным. Упоминание этих мест может быть намеком на то, что с поражением Игоря цель пробиться к Дону и тем более вернуть Тмуторокань стала недостижимой. 143. Плещучи, упуди жирня времена. Написание первого издания «убуди», защищаемое некоторыми комментаторами (например: «Слово»-БП. С. 494), вызывает сомнения. Перевод «растревожила времена обилия» является недостаточно осмысленным и не соответствует общему контексту. Принимается поправка А. Потебни (Потебня. С. 66), поддержанная В. Н. Перетцем, А. С. Орловым и И. П. Ереминым: «упуди» — прогнала. «Жирня времена» — времена изобилия, богатства. Ср. ранее: «пагыбашеть жизнь». 143-144. Усобиця княземъ на поганыя погибе. «Усобиця» — здесь: военные действия, наступления, походы на неприятеля. Общий донтекст фразы и ее структура необычны: «усобиця... на поганыя, усобиця... погыбе», как и употребление дат. п. для выражения принадлежности, не характерны для других древнерусских памятников. Возможно, что в данном месте — порча текста или пропуск. 144-145. Рекоста бо брать брату: «Се мое, а то мое же». Перифраз юридической формулы, регулирующей княжеское право на удел: «се мое, а то твое» (Лихачев. С. 186). «Рекоста» — форма двойств, ч. 3 л. аориста. Обращает на себя внимание игра формами грамматического числа: «рекоста» (двойств.), «иначяшя князи» (мн.) — в следующей фразе, что оттеняет усиление княжеских раздоров, о которых здесь говорится, не только между двумя, но и между всеми князьями. 145-147. Начяшя князи... сами на себе крамолу ковати — см. выше, 107. 147—148. Поганiи съ всехъ странъ прихождаху. «Поганiи» — здесь не только половцы, но иноверцы, иноплеменники, нападавшие на Русь. 149. О, далече заиде, соколъ, птиць бья, — къ морю. Уподобление князя-воина соколу, преследующему птиц, сопровождается гиперболизацией масштабов похода. Возможно, однако, что в свете средневековых представлений о путешествии за море как о путешествии в потусторонний мир это место следует понимать так: «Игорь, будучи не в силах защитить себя и свою дружину, оказался на грани гибели». 150. Игорева храброго пълку не кресити — формула-рефрен, употребляющаяся и далее. Параллель ей встречается неоднократно в «Повести временных лет» и позднейших летописях (см.: Адрианова-Перетц. С. 116). 150-152. За нимъ кликну Карна, и Жьля поскачи по Русьскои земли. Карна и Жьля — олицетворение ритуальной печали, связанной с погребальным обрядом. Карна, возможно, производное от «карити» — оплакивать умерших, править по ним тризну (Словарь-справочник. Вып. 2. С. 178). Древнерусское жля, желя (т. е. скорбь, печаль) употребляется во многих древнерусских памятниках до XVII в. (Словарь-справочник. Вып. 2. С. 87-88). Близкие по форме и значению слова сохранились в русских говорах: быть в жали — находиться в трауре; жальник — могила, кладбище; жальбище — опустошенное, разоренное место или остатки побоища; жалевой — траурный (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Т. 1. С 525). Смагу людемъ мычючи въ пламяне розе. По мысли Д. В. Айналова, автор «Слова» сравнивает скорбь и горе, распространяющиеся по Русской земле, с метанием греческого огня — зажигательной смеси, использовавшейся византийцами в морских сражениях и иногда применявшейся половцами на суше (Айналов Д. В. Замечания к тексту «Слова о полку Игореве» // Сб. статей. С. 181-184). Применение греческого огня половцами описывается в Ипатьевской летописи под 1184 г. (см. ниже, 228-229). 153. Жены русьскыя въсплакашяся, а ркучи. Помимо «Слова», плач русских жен по погибшим в битве мужьям встречается в «Задонщине» и других воинских повестях. Однако соответствующий пассаж «Задонщины» содержит несколько плачей, произносимых конкретными женщинами-вдовами. Коллективный плач в «Слове» — уникальное явление в древнерусской литературе. Синтаксический параллелизм этого отрывка характерен для языка фольклора и часто именно в причитаниях, но в них мы нигде не находим той языковой отточенности и завершенности, какую видим здесь. «А ркучи» — в первом издании «Слова» и во многих последующих дается слитное написание союза «а» с причастием от глагола «речи», что не является правомерным. Многочисленные древнерусские тексты подтверждают раздельное функционирование и написание этих речевых элементов.