|
Проблема автора
В настоящей главе мы должны подвести некоторые
резюмирующие итоги и затем точнее определить автора как участника художественного события.
1. В самом начале нашего исследования мы убедились,
что человек — организующий формально-содержательный центр художественного
видения, притом данный человек
в его ценностной наличности в мире. Мир художественного
видения есть мир организованный, упорядоченный и завершенный помимо заданности и смысла
вокруг данного человека как его ценностное окружение: мы видим, как вокруг него становятся художественно
значимыми предметные моменты и
все отношения — пространственные,
временные и смысловые. Эта ценностная ориентация и уплотнение мира
вокруг человека создают его эстетическую
реальность, отличную от реальности познавательной
и этической (реальности поступка, нравственной
реальности единого и единственного события бытия), но, конечно, не индифферентную к ним. Далее мы убедились в глубоком, принципиальном ценностном
различии я и другого, различии, носящем событийный характер: вне этого различения не возможен никакой
ценностно весомый поступок. Я и другой суть основные
ценностные категории, впервые делающие возможной какую бы то ни
было действительную оценку, а момент оценки
или, точнее, ценностная установка сознания имеет место не только в поступке
в собственном смысле, но и в каждом
переживании и даже ощущении простейшем: жить — значит занимать ценностную
позицию в каждом моменте жизни, ценностно
устанавливаться. Далее мы сделали
феноменологическое описание ценностного сознания себя самого и сознания
мною другого в событии бытия (событие
бытия есть понятие феноменологическое, ибо живому сознанию бытие
является как событие и как в событии оно действенно в нем ориентируется и
живет) и убедились, что только другой как таковой может быть ценностным центром художественного видения, а следовательно, и героем
произведения, только он может быть существенно
оформлен и завершен, ибо все
моменты ценностного завершения
— пространственного, временного
и смыслового — ценностно трансгредиентны активному самосознанию, не лежат на линии ценностного отношения к себе самому: я, оставаясь для себя самим собою,
не могу быть активным в эстетически значимом и уплотненном пространстве и времени, в них меня ценностно нет для себя самого, я не созидаюсь, не оформляюсь и не определяюсь в них; в мире моего ценностного
самосознания нет эстетически значимой ценности моего тела и
моей души и их органического художественного единства в цельном человеке, они не построяются
в моем кругозоре моею собственною
активностью, а следовательно, мой кругозор не может успокоенно замкнуться
и обстать меня как мое ценностное окружение:
меня нет еще в моем ценностном мире как успокоенной и
себе равной положительной данности. Ценностное
отношение к себе самому эстетически
совершенно непродуктивно, я для себя эстетически нереален. Я могу быть
только носителем задания художественного
оформления и завершения, но не
его предметом — героем. Эстетическое видение находит свое выражение в искусстве, в частности в словесном художественном творчестве; здесь
присоединяется строгая изоляция, возможности которой были заложены
уже в видении, что нами было показано, и определенное формальное ограниченное
задание, выполняемое с помощью определенного материала, в данном случае словесного.
Основное художественное задание осуществляется на материале слова (которое
становится художественным, поскольку управляется этим заданием) в определенных формах словесного произведения и определенными
приемами, обусловленными не только основным художественным заданием, но и природою данного материала — слова, который приходится приспособлять
для художественных целей (здесь вступает в свои права специальная эстетика,
учитывающая особенности материала данного искусства). (Так совершается переход
от эстетического видения к искусству.) Специальная эстетика не должна, конечно,
отрываться от основного художественного
задания, от основного творческого отношения автора к герою, которое
и определяет собою во всем существенном
художественное задание. Мы видели, что я сам как определенность могу
стать субъектом (а не героем) только одного
типа высказывания — самоотчета-исповеди,
где организующей силой является ценностное отношение к себе самому
и которое поэтому совершенно внеэстетично.
Во всех эстетических
формах организующей силой является ценностная категория другого, отношение к другому, обогащенное
ценностным избытком видения для трансгредиентного завершения. Автор
становится близким герою лишь там, где чистоты ценностного самосознания нет,
где оно одержимо сознанием другого, ценностно осознает себя в авторитетном
другом (в любви и интересе его) и где избыток (совокупность трансгредиентных моментов) сведен к минимуму и не носит
принципиального и напряженного характера.
Здесь художественное событие осуществляется между двумя душами (почти
в пределах одного возможного ценностного сознания) , а не между духом и душою.
Всем этим
определяется художественное произведение не как объект, предмет познания
чисто теоретического, лишенный событийной
значимости, ценностного веса, но
как живое художественное событие — значимый момент единого и единственного события бытия; и именно как такое оно и должно быть понято и познано
в самых принципах своей ценностной жизни, в его живых
участниках, а не предварительно умерщвленное и низведенное до голой
эмпирической наличности словесного целого
(событийно и значимо не отношение автора к материалу, а отношение автора к
герою). Этим определяется и позиция
автора — носителя акта художественного видения и творчества в событии бытия,
где только и может быть, вообще говоря, весомо какое бы то ни было творчество, серьезно, значительно и ответственно.
Автор занимает ответственную позицию в событии бытия, имеет дело с
моментами этого события, а потому и произведение
его есть тоже момент события.
Герой, автор-зритель
— вот основные живые моменты, участники события произведения, только они одни могут быть ответственными,
и только они могут придать ему событийное единство и существенно приобщить единому и единственному событию
бытия. Героя и его формы мы достаточно определили: его ценностную другость,
его тело, его душу, его цельность.
Здесь необходимо точнее остановиться на авторе.
В эстетический
объект входят все ценности мира, но с определенным эстетическим коэффициентом, позиция автора и его
художественное задание должны быть поняты в мире в связи со всеми этими ценностями.
Завершаются не слова, не материал, а всесторонне пережитый состав бытия, художественное
задание устрояет конкретный мир: пространственный
с его ценностным центром — живым телом, временнóй с его центром — душою
и, наконец, смысловой — в их конкретном взаимопроникающем
единстве.
Эстетически
творческое отношение к герою и его миру есть отношение к нему как к имеющему умереть (moriturus), противоставление его смысловому напряжению спасительного
завершения; для этого ясно нужно видеть в человеке и его мире именно то, чего
сам он в себе принципиально не видит, оставаясь в себе самом и всерьез переживая свою жизнь, умение подойти к нему не
с точки зрения жизни, а с иной — внежизненно активной. Художник и есть
умеющий быть внежизненно активным, не
только изнутри причастный жизни (практической,
социальной, политической, нравственной, религиозной) и изнутри ее понимающий,
но и любящий ее извне — там, где ее нет для себя самой, где она обращена вовне
себя и нуждается во вненаходящейся и внесмысловой активности. Божественность художника — в его приобщенности вненаходимости высшей. Но эта
вненаходимость событию жизни других людей и миру этой жизни есть, конечно, особый и оправданный вид причастности
событию бытия. Найти существенный подход к жизни извне — вот задача
художника. Этим художник и искусство вообще создают совершенно новое видение
мира, образ мира, реальность смертной плоти мира, которую
ни одна из других культурно-творческих активностей не знает. И эта внешняя (и внутренне-внешняя) определенность мира,
находящая свое высшее выражение и
закрепление в искусстве, сопровождает всегда наше эмоциональное мышление
о мире и о жизни. Эстетическая деятельность
собирает рассеянный в смысле мир и сгущает его в законченный и самодовлеющий
образ, находит для преходящего в мире (для его настоящего,
прошлого, наличности его) эмоциональный эквивалент, оживляющий и оберегающий
его, находит ценностную позицию, с которой преходящее мира обретает ценностный
событийный вес, получает значимость и устойчивую определенность. Эстетический акт рождает бытие в новом ценностном
плане мира, родится новый человек и новый ценностный контекст — план
мышления о человеческом мире.
Автор должен находиться на границе создаваемого
им мира как активный творец его,
ибо вторжение его в этот мир разрушает его эстетическую устойчивость.
Позицию автора по отношению к изображенному миру мы всегда можем определить
по тому, как изображена наружность, дает ли он цельный трансгредиентный образ
ее, насколько живы, существенны и упорны
границы, насколько тесно герой
вплетается в окружающий мир, насколько полно, искренне и эмоционально
напряженно разрешение и завершение, насколько
спокойно и пластично действие, насколько живы души героев (или это только дурные потуги духа своими силами обратить
себя в душу). Только при соблюдении
всех этих условий эстетический мир устойчив и довлеет себе, совпадает с самим
собою в нашем активном художественном видении его.
|
