Лиус де Гонгора-и-Арготе Лирика

		СОНЕТЫ 

		* * * 
Чистейшей чести ясный бастион  
Из легких стен на дивном основаньи,  
Мел с перламутром в этом статном зданьи,  
Божественною дланью сочленен, 
Коралл бесценный маленьких препон,  
Спокойные оконца, в чьем мерцаньи  
Таится зелень изумрудной грани,  
Чья чистота для мужества - полон, 
Державный свод, чья пряжа золотая  
Под солнцем, вьющимся вокруг влюбленно,  
Короной блещущей венчает храм, - 
Прекрасный идол, внемли, сострадая,  
Поющему коленопреклоненно  
Печальнейшую из эпиталам! 
(Пер. П. Грушко)


		* * * 
Где кость слоновая, где белоснежный  
Паросский мрамор, где сапфир лучистый,  
Эбен столь черный и хрусталь столь чистый,  
Сребро и злато филиграни неясной, 
Где столь тончайший бисер, где прибрежный  
Янтарь прозрачный и рубин искристый  
И где тот мастер, тот художник истый,  
Что в высший час создаст рукой прилежной 
Из редкостных сокровищ изваянье, -  
Иль все же будет плод его старанья  
Не похвалой - невольным оскорбленьем 
Для солнца красоты в лучах гордыни,  
И статуя померкнет пред явленьем  
Кларинды, сладостной моей врагини? 
(Пер. М. Квятковской)


		* * * 
О влага светоносного ручья,  
Бегущего текучим блеском в травы!  
Там, где в узорчатой тени дубравы  
Звенит струной серебряной струя, 
В ней отразилась ты, любовь моя:  
Рубины губ твоих в снегу оправы...  
Лик исцеленья - лик моей отравы  
Стремит родник в безвестные края. 
Но нет, не медли, ключ! Не расслабляй  
Тугих поводьев быстрины студеной.  
Любимый образ до морских пучин 
Неси неколебимо - и пускай  
Пред ним замрет коленопреклоненный  
С трезубцем в длани мрачный властелин. 
(Пер. С. Гончаренко)


		* * * 
Как зерна хрусталя на лепестках  
Пунцовой розы в миг рассветной рани  
И как пролившийся по алой ткани  
Искристый жемчуг, светлый и впотьмах, 
Так у моей пастушки на щеках,  
Замешанных на снеге и тюльпане,  
Сверкали слезы, очи ей туманя  
И солоня стенанья на устах; 
Уста же были горячи, как пламень,  
И столь искусно исторгали вздохи,  
Что камень бы, наверно, их не снес. 
А раз уж их не снес бы даже камень,  
Мои дела и вовсе были плохи:  
Я - воск перед лицом девичьих слез. 
(Пер. С. Гончаренко)


		* * * 
Зовущих уст, которых слаще нет,  
Их влаги, окаймленной жемчугами,  
Пьянящей, как нектар, что за пирами  
Юпитеру подносит Ганимед, 
Страшитесь, если мил вам белый свет:  
Точно змея меж яркими цветами,  
Таится между алыми губами  
Любовь, чей яд - источник многих бед. 
Огонь пурпурных роз, благоуханье  
Их бисерной росы, что будто пала  
С сосков самой Авроры - все обман; 
Не розы это, нет, - плоды Тантала,  
Они нам дарят, распалив желанье,  
Лишь горький яд, лишь тягостный дурман. 
(Пер. Вл. Резниченко)


		* * * 
Пусть твоего не омрачит чела  
Скорбная мысль о кончившемся крахом  
Дерзком полете юноши, чьим прахом  
Бездна морей прославлена была! 
Ветру подставив нежные крыла,  
Ты воспаришь над леденящим страхом  
Темных глубин, поднявшись, взмах за взмахом,  
К сферам, огнем сжигаемым дотла. 
В знойном сиянье золотого шара,  
Там, где царь птиц вперяет в пламя взор,  
Плавится воск от солнечного жара. 
Море - твой гроб - и цепь прибрежных гор  
Примут, почтя, что нет ценнее дара,  
Имя твое нетленное с тех пор. 
(Пер. Вл. Резниченко)


Даме с ослепительно белой кожей, одетой в зеленое 

Ни стройный лебедь, в кружевные всплески  
Одевший гладь озерного стекла  
И влагу отряхающий с крыла  
Под золотистым солнцем в перелеске, 
Ни снег, в листве соткавший арабески,  
Ни лилия, что стебель в мирт вплела,  
Ни сливки на траве, ни зеркала  
Алмазных граней в изумрудном блеске 
Не могут состязаться в белизне  
С белейшей Ледой, что, зеленой тканью  
Окутав дивный стан, явилась мне; 
Смирило пламень мой ее дыханье,  
А красота умножила вдвойне  
Зеленый глянец рощ и рек сиянье. 
(Пер. Вл. Резниченко)


		* * * 
Я пал к рукам хрустальным; я склонился  
К ее лилейной шее; я прирос  
Губами к золоту ее волос,  
Чей блеск на приисках любви родился; 
Я слышал: в жемчугах ручей струился  
И мне признанья радостные нес;  
Я обрывал бутоны алых роз  
С прекрасных уст и терний не страшился, 
Когда, завистливое солнце, ты,  
Кладя конец любви моей и счастью,  
Разящим светом ранило мой взор; 
За сыном вслед пусть небо с высоты  
Тебя низринет, если прежней властью  
Оно располагает до сих пор! 
(Пер. Вл. Резниченко)


		* * * 
Взойди, о Солнце, вспыхни, расчерти  
Узором пестрым вздыбленную гору,  
Сменяя в небе белую Аврору,  
Спеши по алому ее пути; 
Своей привычке верное, впусти  
В рассветный мир Фавония и Флору,  
Веселые лучи даря простору,  
Зыбь серебри и ниву золоти; 
Чтоб, если Флерида придет, цветами  
Был разукрашен дол, но если зря  
Я жду и не придет она, то пламя 
Не расточай, в вершинах гор горя,  
Вслед за Авророй не спеши, лучами  
Луг золотя и воды серебря. 
(Пер. Вл. Резниченко)


		* * * 
Я выпил из твоих хрустальных рук  
Амура сладкий яд, глоток нектара,  
Что сердце мне сжигает, и пожара  
Смирить не в силах даже лед разлук. 
Как золотой гарпун, которым вдруг  
Жестокий мальчик грудь пронзил мне яро, -  
Твой светлый взгляд, и рана от удара,  
Чем дальше я, приносит больше мук. 
Здесь, Клаудия, в изгнанье, в ссылке дальней,  
Я потерял дорогу среди мглы,  
И ныне слезы - мой удел печальный. 
Любовью я закован в кандалы.  
Когда ж развяжешь ты рукой хрустальной,  
Мой серафим, железные узлы? 
(Пер. Вл. Резниченко)


		* * * 
Вы, сестры отрока, что презрел страх,  
В долине По укрывшие на кручах  
Колонны стройных ног - в стволах могучих  
И косы золотистые - в листах, 
Вы зрели хлопья пепла, братний прах  
Среди обломков и пламен летучих,  
И знак его вины на дымных тучах,  
Огнем запечатленный в небесах, - 
Велите мне мой помысел оставить:  
Не мне такою колесницей править,  
Иль солнце равнодушной красоты 
Меня обрушит в пустоту надменно,  
И над обломками моей мечты  
Сомкнется безнадежность, словно пена. 
(Пер. М. Квятковской)


		* * * 
Нет ни в лесу, ни в небе, ни в волне  
Такого зверя, рыбы или птицы,  
Что, услыхав мой голос, не стремится  
С участьем и сочувствием ко мне; 
Нет, не пришлось в полдневной тишине  
Моей тоске без отклика излиться -  
Хоть в летний зной живая тварь таится  
В пещере, в чаще, в водной глубине, - 
Но все же, скорбные заслыша стоны,  
Оставя тень, и ветвь, и глубь ручья,  
Собрались бессловесные созданья; 
Так собирал их на брегах Стримона  
Певец великий; верно, боль моя  
Влечет, как музыки очарованье. 
(Пер. М. Квятковской)


		* * * 
Рои печальных вздохов, ливни слез,  
Исторгнутые сердцем и глазами,  
Качают ветви, льются меж стволами  
Алкидовых дерев и влажных лоз; 
Но ветер, заклиная силы гроз,  
Туманы вздохов гонит с облаками,  
Деревья слезы жадно пьют корнями -  
И вздохи тают, и мелеет плес. 
И на моих ланитах слез потоки -  
Несчитанную глаз усталых дань -  
Благого мрака отирает длань; 
Поскольку ангел, по-людски жестокий,  
Не верит мне, - где сил для слез возьму?  
Напрасны вздохи, слезы ни к чему. 
(Пер. М. Квятковской)


		* * * 
Как трепетно, на тысячу ладов  
Рыдает надо мною Филомела -  
Как будто в горлышке у ней запело  
Сто тысяч безутешных соловьев; 
Я верю, что она из-за лесов,  
Алкая правосудья, прилетела  
Изобличить Терея злое дело  
Печальной пеней в зелени листов; 
Зачем ты плачем тишину тревожишь -  
Ты криком иль пером свой иск изложишь  
На то тебе дан клюв и два крыла; 
Пусть плачет тот, кто пред лицом Медузы  
Окаменел, - его страшнее узы:  
Ни разгласить, ни уничтожить зла. 
(Пер. М. Квятковской)



		* * * 
Едва зима войдет в свои права,  
Как вдруг, лишаясь сладкозвучной кроны,  
Свой изумруд на траур обнаженный  
Спешат сменить кусты и дерева. 
Да, времени тугие жернова  
Вращаются, тверды и непреклонны;  
Но все же ствол, морозом обожженный,  
В свой час опять укутает листва. 
И прошлое вернется. И страница,  
Прочитанная, снова повторится...  
Таков закон всеобщий бытия. 
И лишь любовь не воскресает снова!  
Вовеки счастья не вернуть былого,  
Когда ужалит ревности змея. 
(Пер. С. Гончаренко)


		* * * 
О дьявольское семя! Род напасти!  
Ехидна, скорпион, осиный рой...  
О подлая змея в траве густой,  
Пригревшаяся на груди у счастья. 
О яд, примешанный к нектару страсти;  
В любовном кубке гибельный настой.  
О меч на волоске над головой,  
Лишающий Амура сладкой власти. 
О ревность, раю вечный супостат!  
Коль сможет эту тварь вместить геенна,  
Молю, сошли туда ее, господь! 
Но горе мне! Свою снедая плоть,  
Она растет и крепнет неизменно,  
И, значит, мал ей сам бездонный ад. 
(Перевод С. Гончаренко)


		* * * 
Моя Селальба, мне примнился ад:  
Вскипали тучи, ветры бушевали,  
Свои основы башни целовали,  
И недра извергали алый смрад. 
Мосты ломались, как тростинки в град,  
Ручьи рычали, реки восставали,  
Их воды мыслям брода не давали,  
Дыбясь во мраке выше горных гряд. 
Дни Ноя, - люди, исторгая стоны,  
Карабкались на стройных сосен кроны  
И кряжистый обременяли бук. 
Лачуги, пастухи, стада, собаки,  
Смешавшись, плыли мертвенно во мраке...  
Но это ли страшней любовных мук! 
(Пер. П.Грушко)


		* * * 
Фантазия, смешны твои услуги, -  
Напрасно тлеет в этом белом сне  
Запас любви на призрачном огне,  
Замкнув мои мечты в порочном круге, - 
Лишь неприязнь на личике подруги,  
Что любящему горестно вдвойне:  
Как нелюдимый лик ни дорог мне, -  
Уж это ль снадобье в моем недуге? 
А Сон, податель пьес неутомимый  
В театре, возведенном в пустоте,  
Прекрасной плотью облачает тени: 
В нем, как живой, сияет лик любимый  
Обманом кратким в двойственной тщете,  
Где благо - сон и благо - сновиденье. 
(Пер. Я.Грушко)


		* * * 
Пусть со скалою веры стройный бог  
Златые узы накрепко связали  
И ублажают взор морские дали  
Спокойствием и мирной негой вод; 
Пускай зефиром прихоть назовет  
Тот шквал, что паруса вместят едва ли,  
И путь суровый на родном причале  
Сулит окончить кроткий небосвод; 
Я видел кости на песке унылом,  
Останки тех, кто доверялся морю  
Любви, о вероломнейший Амур, 
И с мощными теченьями не спорю,  
Когда унять их пеньем и кормилом  
Бессильны Арион и Палинур. 
(Пер. М.Самаева)


		* * * 
Вы, о деревья, что над Фаэтоном  
Еще при жизни столько слез пролив,  
Теперь, как ветви пальм или олив,  
Ложитесь на чело венком зеленым, - 
Пусть в жаркий день к тенистым вашим кронам  
Льнут нимфы любострастные, забыв  
Прохладный дол, где, прячась под обрыв,  
Бьет ключ и шелестит трава по склонам, 
Пусть вам целует (зною вопреки)  
Стволы (тела девические прежде)  
Теченье этой вспененной реки; 
Оплачьте же (лишь вам дано судьбой  
Лить слезы о несбыточной надежде)  
Мою любовь, порыв безумный мой. 
(Пер. Вл. Резниченко)


		* * * 
О Кордова! Стобашенный чертог!  
Тебя венчали слава и отвага.  
Гвадалквивир! Серебряная влага,  
Закованная в золотой песок. 
О эти нивы, изобилья рог!  
О солнце, источающее благо!  
О родина! Твои перо и шпага  
Завоевали Запад и Восток. 
И если здесь, где средь чужого края  
Течет Хениль, руины омывая,  
Хотя б на миг забыть тебя я смог, 
Пусть грех мой тяжко покарает рок:  
Пускай вовеки не узрю тебя я,  
Испании торжественный цветок! 
(Пер. С. Гончаренко)


		О Мадриде 

Как Нил поверх брегов - течет Мадрид.  
Пришелец, знай: с очередным разливом,  
Дома окраин разбросав по нивам,  
Он даже пойму Тахо наводнит. 
Грядущих лет бесспорный фаворит,  
Он преподаст урок не мертвым Фивам,  
А Времени - бессмертием кичливым  
Домов, чье основание - гранит. 
Трон королям и колыбель их детям,  
Театр удач столетье за столетьем,  
Нетленной красоты слепящий свод! 
Здесь зависть жалит алчущей гадюкой,  
Ступай, пришелец, бог тебе порукой,  
Пусть обо всем узнает твой народ. 
(Пер. П. Грушко)


		* * * 
Вальядолид. Застава. Суматоха!  
К досмотру все: от шляпы до штиблет.  
Ту опись я храню, как амулет:  
От дона Дьего снова жду подвоха. 
Поосмотревшись, не сдержал я вздоха:  
Придворных - тьма. Двора же нет как нет.  
Обедня бедным - завтрак и обед.  
Аскетом стал последний выпивоха. 
Нашел я тут любезности в загоне;  
Любовь без веры и без лишних слов:  
Ее залогом - звонкая монета... 
Чего здесь нет, в испанском Вавилоне,  
Где, как в аптеке, - пропасть ярлыков  
И этикеток, но не этикета! 
(Пер. С. Гончаренко)


		* * * 
Величественные слоны - вельможи,  
Прожорливые волки - богачи,  
Гербы и позлащенные ключи  
У тех, что так с лакейским сбродом схожи. 
Полки девиц - ни кожи и ни рожи,  
Отряды вдов в нарядах из парчи,  
Военные, священники, врачи,  
Судейские - от них спаси нас, Боже! - 
Кареты о восьмерке жеребцов  
(Считая и везомых и везущих),  
Тьмы завидущих глаз, рук загребущих 
И веющее с четырех концов  
Ужасное зловонье... Вот - столица.  
Желаю вам успеха в ней добиться! 
(Пер. М. Донского)


		* * * 
Сеньора тетя! Мы стоим на страже  
В Маморе. К счастью, я покуда цел.  
Вчера, в тумане, видел сквозь прицел  
Рать мавров. Бьются против силы вражьей. 
Кастильцы, андалузцы. Их плюмажи  
Дрожат вокруг. Они ведут обстрел -  
Затычками из фляжек. Каждый смел -  
Пьют залпом, не закусывая даже. 
Один герой в бою кровавом слег -  
И богатырским сном уснул. Бессменно  
Другой всю ночь точил кинжал и пику - 
Чтобы разделать утренний паек.  
А что до крепости, она отменна -  
У здешних вин. Мамора. Хуанико. 
(Пер. Вл. Резниченко)


Почитателям Лопе де Веги 

Вы, утки луж кастильских, коих дух  
Зловонен, птичник Лопе, чьи угодья  
Вовеки не страдали от бесплодья -  
Там в изобилии растет лопух, 
Вы, кряканьем терзающие слух,  
Язык попрали древний: нет отродья  
Подлей - кто вырос в жиже мелководья,  
К искусству греков, к знаньям римлян глух! 
Вы чтите жалких лебедей, без нужды  
Предсмертным криком будящих пруды.  
А лебеди высокого полета, 
Питомцы Агапины, - те вам чужды?  
Вам мудрость их претит? Так прочь в болота!  
Не загрязняйте перьями воды! 
(Пер. Вл. Резниченко)


		* * * 
Желая жажду утолить, едок  
Разбил кувшин, поторопясь немножко;  
Сменил коня на клячу-хромоножку  
Среди пути измученный ездок; 
Идальго, в муках натянув сапог,  
Схватил другой - и оторвал застежку;  
В расчетах хитроумных дав оплошку,  
Снес короля и взял вальта игрок; 
Кто прогорел, красотку ублажая;  
Кто сник у генуэзца в кабале;  
Кто мерзнет без одежды в дождь и мрак; 
Кто взял слугу - обжору и лентяя...  
Не перечесть несчастных на земле,  
Но всех несчастней - заключивший брак. 
(Пер. Вл. Резниченко)


		* * * 
Пока руно волос твоих течет,  
Как золото в лучистой филиграни,  
И не светлей хрусталь в изломе грани,  
Чем нежной шеи лебединый взлет, 
Пока соцветье губ твоих цветет  
Благоуханнее гвоздики ранней  
И тщетно снежной лилии старанье  
Затмить чела чистейший снег и лед, 
Спеши изведать наслажденье в силе,  
Сокрытой в коже, в локоне, в устах,  
Пока букет твоих гвоздик и лилий 
Не только сам бесславно не зачах,  
Но годы и тебя не обратили  
В золу и в землю, в пепел, дым и прах. 
(Пер. С. Гончаренко)


О скрытной быстротечности жизни

Не столь поспешно острая стрела  
Стремится в цель угаданную впиться  
И в онемевшем цирке колесница  
Венок витков стремительных сплела, 
Чем быстрая и вкрадчивая мгла  
Наш возраст тратит. Впору усомниться,  
Но вереница солнц - как вереница  
Комет, таинственных предвестниц зла. 
Закрыть глаза - забыть о Карфагене?  
Зачем таиться Лицию в тени,  
В объятьях лжи бежать слепой невзгоды? 
Тебя накажет каждое мгновенье:  
Мгновенье, что подтачивает дни,  
Дни, что незримо поглощают годы. 
(Пер. П. Грушко)


Напоминание о смерти и преисподней 

В могилы сирые и в мавзолеи  
Вникай, мой взор, превозмогая страх, -  
Туда, где времени секирный взмах  
Вмиг уравнял монарха и плебея. 
Нарушь покой гробницы, не жалея  
Останки, догоревшие впотьмах;  
Они давно сотлели в стылый прах:  
Увы! бальзам - напрасная затея. 
Обрушься в бездну, пламенем объят,  
Где стонут души в адской круговерти,  
Скрипят тиски и жертвы голосят; 
Проникни в пекло сквозь огонь и чад:  
Лишь в смерти избавление от смерти,  
И только адом побеждают ад! 
(Пер. С. Гончаренко)


Надпись на могилу Доменико Греко 

Сей дивный - из порфира - гробовой  
Затвор сокрыл в суровом царстве теней  
Кисть нежную, от чьих прикосновений  
Холст наливался силою живой. 
Сколь ни прославлен трубною Молвой,  
А все ж достоин вящей славы гений,  
Чье имя блещет с мраморных ступеней.  
Почти его и путь продолжи свой. 
Почиет Грек. Он завещал Природе  
Искусство, а Искусству труд, Ириде  
Палитру, тень Морфею, Фебу свет. 
Сколь склеп ни мал, - рыданий многоводье  
Он пьет, даруя вечной панихиде  
Куренье древа савского в ответ. 
(Пер. П. Грушко)


		* * * 
В Неаполь правит путь сеньор мой граф;  
Сеньор мой герцог путь направил к галлам.  
Дорожка скатертью; утешусь малым:  
Нехитрой снедью, запахом приправ. 
Ни Музу, ни себя не запродав, -  
Мне ль подражать придворным подлипалам! -  
В трактире андалузском захудалом  
Укроюсь с ней от суетных забав. 
Десяток книг - неробкого десятка  
И не смирённых цензорской рукой, -  
Досуг - и не беда, что нет достатка. 
Химеры не томят меня тоской,  
И лишь одно мне дорого и сладко -  
Души спасенье и ее покой. 
(Пер. А. Косе)


Сонет, написанный по случаю тяжкого недуга 

Я был оплакан Тормеса волною,  
И мертвенный меня осилил сон,  
И трижды по лазури Аполлон  
Прогнал коней дорогою дневною. 
Случилось так, что силой неземною,  
Как Лазарь, был я к жизни возвращен;  
Я - Ласарильо нынешних времен,  
И злой слепец повелевает мною! 
Не в Тормесе рожден я, а в Кастилье,  
Но мой слепец воистину жесток:  
Сожжен в огне страстей и втоптан в пыль я 
О, если б я, как Ласарильо, мог  
За злость слепца и за свое бессилье  
Сквитаться - и пуститься наутек! 
(Пер. Е. Баевской)


О старческом измождении,  
когда близится конец, столь вожделенный  
для католика 

На склоне жизни, Лиций, не забудь,  
Сколь грозно семилетий оскуденье,  
Когда любой неверный шаг - паденье,  
Любое из падений - в бездну путь. 
Дряхлеет шаг? Зато яснее суть.  
И все же, ощутив земли гуденье,  
Не верит дом, что пыль - предупрежденье  
Руин, в которых дом готов уснуть. 
Змея не только сбрасывает кожу,  
Но с кожей - оболочку лет, в отличье  
От человека. Слеп его поход! 
Блажен, кто, тяжкую оставив ношу  
На стылом камне, легкое обличье  
Небесному сапфиру отдает! 
(Пер. П. Грушко)


Наисиятельнейшему графу-герцогу 

В часовне я, как смертник осужденный,  
Собрался в путь, пришел и мой черед.  
Причина мне обидней, чем исход, -  
Я голодаю, словно осажденный. 
Несчастен я, судьбою обойденный,  
Но робким быть - невзгода из невзгод.  
Лишь этот грех сейчас меня гнетет,  
Лишь в нем я каюсь, узник изможденный. 
Уже сошлись у горла острия,  
Но, словно высочайшей благостыни,  
Я жду спасения из ваших рук. 
Была немой застенчивость моя,  
Так пусть хоть эти строки станут ныне  
Мольбою из четырнадцати мук! 
(Пер. П. Грушко)


		ЭПИГРАММЫ 


На нимфу Дантею 

Дантея, перед чьей красой  
Уродство - красота любая,  
Кощунство - идеал любой,  
Упала, нимф опережая, -  
Точнее, с легкостью такой  
Она божественное тело,  
Послушное движенью рук,  
На землю опустить сумела,  
Как будто, падая, хотела  
Опередить своих подруг. 
(Пер. В. Васильева)


		* * * 
Приор, в сутане прея, делал вид,  
Что проповедь - нелегкая работа:  
Мол, я читаю до седьмого пота  
И страшно распахнуться - просквозит.  
Ужель он не заметил до сих пор,  
Что хоть в одеждах легких мы внимали  
Его нравоученьям и морали,  
Но утомились больше, чем приор?
(Пер. В. Васильева)
 

Нет комментариев. Оставить комментарий: Ваше Имя: Email: Антибот: *   Ваш комментарий: