Королевская невеста:
сказка, написанная с натуры
Перевод Э. Бородиной-Морозовой
|
|
|||
| Э.Т.А.Гофман
Королевская невеста: сказка, написанная с натуры Перевод Э. Бородиной-Морозовой |
|||
Глава третья
в которой сообщается о прибытии в Дапсульхейм некоего примечательного
человека и о том, что произошло в дальнейшем
Обливаясь слезами, господин Дапсуль фон Цабельтау обнял дочь и собрался
подняться на башню, где он в беспрестанном страхе все время ожидал
посещения разгневанного гнома. Вдруг послышались громкие, веселые звуки
рога, и на двор прискакал маленький всадник, довольно странный и потешный
с виду. Буланый конь был совсем не велик ростом, но весьма строен, вот
почему и малыш, несмотря на свою уродливо раздутую голову, вовсе не
казался карликом и достаточно возвышался над головой лошади. Это следовало
приписать только его длинному туловищу, ибо ножки, свисавшие с седла, были
едва приметны, так что не шли в счет. Впрочем, малыш был в прекрасном
платье золотистого атласа, такого же цвета высокой шапке с большим
зеленым, как трава, султаном и в отлично налакированных ботфортах красного
дерева. С пронзительным "прррррр!" всадник остановился подле господина фон
Цабельтау. Казалось, он собирался спешиться, но вдруг мгновенно нырнул под
брюхо коня и, вынырнув с противоположной стороны, подпрыгнул два-три раза
кряду на двенадцать локтей вверх, перекувырнувшись на каждом локте по
шести раз, покамест не встал головою па седельную шишку. В такой позиции
галопировал он, носился взад и вперед, сворачивал в сторону, делал
всевозможные диковинные вольты и повороты, меж тем как ножки его отбивали
в воздухе трохеи, пиррихии, дактили и так далее. Когда, наконец,
искусный гимнаст и ловкий наездник остановился и отвесил вежливый поклон,
на земле прочитали следующую надпись: "Сердечный привет вам,
высокоуважаемый господин Дапсуль фон Цабельтау, равно как и госпоже вашей
дочери". Гарцуя на лошади, он выездил эти слова изящной латинской
прописью. Затем малыш спрыгнул с коня, три раза прошелся колесом и
объявил, что ему поручено засвидетельствовать почтение господину Дапсулю
фон Цабельтау от имени его милостивого господина барона Порфирио фон
Океродастес, названного Кордуаншпиц, и ежели господину Дапсулю фон
Цабельтау будет угодно, то господин барон будет рад на несколько дней
завернуть к нему, ибо надеется, что в скором времени они станут ближайшими
соседями.
Господин Дапсуль фон Цабельтау был ни жив ни мертв. Бледный и
оцепенелый, стоял он, прижавшись к дочери. Едва только его дрожащие уста
медленно пролепетали: "Меня... весьма... обрадует..." - как маленький
всадник, соблюдая те же церемонии, с какими прибыл, скрылся с быстротою
молнии.
- Ах, дочь моя, - завопил, всхлипывая, господин Дапсуль фон Цабельтау,
- ах, дочь моя, бедная, злосчастная дочь, теперь уж нет сомнения - это
гном, что задумал похитить тебя и свернуть мне шею! Но мы употребим против
него все наше мужество, каким еще обладаем! Быть может, еще удастся
умилостивить разгневанного стихийного духа, нам только надобно будет как
можно деликатнее обходиться с ним. Дорогое дитя, я сейчас прочитаю тебе
несколько глав из Лактанция или Фомы Аквинского об обхождении со сти-
хийными духами, чтобы ты не попала впросак.
Но прежде чем господин Дапсуль фон Цабельтау успел достать Лактанция,
Фому Аквинского или другого какого-нибудь демонологического Книгге(1),
вблизи послышалась музыка, которую, пожалуй, можно было сравнить с той,
какой мало-мальски музыкальные дети увеселяют себя на святках. По дороге
растянулся длинный блестящий поезд. Впереди на маленьких буланых лошадках
скакали всадники - было их шестьдесят, а то и семьдесят, - все, как один,
одетые подобно первому послу в Дапсульхейм - в таком же желтом платье,
остроконечных шапках и лакированных ботфортах красного дерева. За ними
следовала запряженная восьмеркой буланых лошадей карета из чистейшего
хрусталя, а за нею около сорока других менее великолепных, заложенных то
шестеркой, то четверкой лошадей. Множество пажей, скороходов и других слуг
в блестящих ливреях сновали кругом, так что все являло зрелище столь же
веселое, сколь и причудливое. Господин Дапсуль фон Цабельтау погрузился в
унылое изумление. Фрейлейн Аннхен, до сих пор и не подозревавшая о том,
что на земле существуют такие милые, прелестные существа, как эти лошадки
и человечки, была вне себя от радости и позабыла обо всем, даже позабыла
закрыть рот, который широко раскрыла, испустив радостное восклицание.
Заложенная восьмеркой карета остановилась подле господина Дапсуля фон
Цабельтау. Всадники соскочили с лошадей, тотчас подоспели пажи и слуги,
отворили дверцу кареты, и тот, кого прислужники вынесли на руках, был сам
господин барон Порфирио фон Океродастес, по прозванию Кордуаншпиц. Что
касается статности, то господина барона уж никак нельзя было сравнить ни с
Аполлоном Бельведерским, ни даже с Умирающим гладиатором. Помимо
того что в нем не было трех полных футов, одна треть его тела досталась
непомерно большой и раздутой голове, которую надлежащим образом украшал
отменно длинный, изогнутый нос, равно как и большие, выпученные, круглые,
как плошки, глаза. Туловище также было слишком длинным, а потому на долю
ножек пришлось всего лишь четыре дюйма. Но эти четыре дюйма были
употреблены с пользой, ибо ножки барона сами по себе были столь изящны,
как только можно вообразить. Правда, с виду они казались слишком слабыми,
чтобы выдержать тяжесть достойной головы; у барона была нетвердая походка,
порой он летел кубарем, но тотчас же вставал на ноги, словно
ванька-встанька, так что кувыркания эти скорее напоминали очаровательные
коленца какого-нибудь танца. Барон носил узкое, плотно облегающее стан
платье из блестящей золотой парчи, на нем была шапочка, похожая на корону,
с неимоверным султаном из травянисто-зеленых перьев. Едва став на ноги,
барон бросился к господину Дапсулю фон Цабельтау, схватил его за руки,
вскарабкался до самой шеи, повис на ней и закричал голосом более зычным,
чем можно было предположить, глядя на его хрупкое телосложение:
- О мой Дапсуль фон Цабельтау, мой дорогой, горячо любимый отец! -
Затем барон с той же ловкостью и проворством соскочил с шеи господина
Дапсуля фон Цабельтау, прыгнул или, вернее, ринулся к фрейлейн Аннхен,
схватил ее за руку, на которой был перстень, и, громко причмокивая, покрыл
ее поцелуями и так же зычно крикнул: - О прекраснейшая девица, Анна фон
Цабельтау, возлюбленная невеста моя!
Тут барон ударил в ладоши, и тотчас загремела пронзительная, шумная
детская музыка, и более сотни крохотных господ, вышедших из карет и
соскочивших с лошадей, прошлись колесом, потом стали на ноги, отбивая, как
тот первый гонец, затейливые трохеи, спондеи, ямбы, пиррихии, анапесты,
трибрахии, бакхии, антибакхии, хориямбы и дактили, так что любо было
смотреть. Во время этой потехи фрейлейн Аннхен, оправившись от
чрезвычайного испуга, вызванного приветствием маленького барона,
погрузилась во всякого рода хозяйственные размышления, имевшие вполне
достаточное основание. "Как бы, - думала она, - разместить весь этот
народец в нашем маленьком доме? Даже если я по крайности отведу большой
сарай для прислуги, то хватит ли и там места? А куда девать благородных
господ, которые прибыли в каретах и, верно, привыкли спать в прекрасных
покоях, на мягком ложе? Ежели даже я выведу из конюшни обеих рабочих
лошадей и буду так безжалостна, что выгоню на пастбище старого хромого
Рыжика, то куда поставить всех этих маленьких лошадок, которых нагнал сюда
уродливый барон? А тут еще сорок одна карета! Вот еще беда несносная! Ах,
боже ты мой! Да хватит ли всего годового запаса, чтобы прокормить эту
ораву малышей хотя бы два дня?" Последняя забота была самой страшной,
фрейлейн Аннхен уже видела, как все съедено; свежие овощи, стадо овец,
птица, солонина, даже свекольная водка и та выпита; так что у Аннхен
навернулись на глаза слезы. Ей показалось, что барон Кордуаншпиц состроил
ей наглую, злорадную рожу, и это придало ей мужества, в то время как люди
расплясались вовсю, сухо пояснить барону, что, как ни отрадно его
посещение ее отцу, все же нельзя и думать о том, чтобы пробыть в
Дапсульхейме более двух часов, ибо здесь нет ни места, ни всего того, что
потребно для приема и надлежащего угощения столь знатного и богатого
господина и его многочисленной свиты. Но вдруг маленький Кордуаншпиц
принял вид столь сладостный и нежный, словно марципановый пряник; закрыв
глаза, он прижал к устам довольно шероховатую и не особенно белоснежную
руку фрейлейн Аннхен и стал уверять, что у него и в мыслях не было
причинить хоть малейшее неудобство милому папаше и прелестной дочери. Он
взял с собою все необходимое для кухни и погреба, что же касается жилища,
то он просит только отвести ему клочок земли под открытым небом, там его
люди разобьют обычный походный шатер, где он и поместится со всей своей
челядью и даже со всеми лошадьми.
Слова барона Порфирио фон Океродастес так пришлись по душе фрейлейн
Аннхен, что она, желая показать, что ей не жаль расстаться со своими
лакомствами, решила угостить малыша пышками, уцелевшими от храмового
праздника, и стаканчиком свекольной водки, ежели он не предпочтет
полынную, которую старшая служанка привезла из города и рекомендовала как
укрепляющее желудок средство. Но тут Кордуаншпиц добавил, что местом для
разбивки дворца он избрал огород, и радости Аннхен пришел конец! Меж тем
как слуги барона, справляя прибытие своего господина в Дапсульхейм,
продолжали олимпийские игры и то, ударяясь с разбега головой в острое
брюхо, кувыркались друг через друга, то делали различные прыжки, то играли
в кегли, причем сами изображали шары, кегли, игроков, и т. д., маленький
барон Порфирио фон Океродастес и господин Дапсуль фон Цабельтау углубились
в беседу, которая, по-видимому, становилась все серьезнее, пока рука об
руку не удалились на астрономическую башню.
Фрейлейн Аннхен, объятая страхом и трепетом, поспешила на огород, чтобы
спасти то, что еще можно было спасти. Старшая служанка уже стояла там,
недвижима, с разинутым ртом и остановившимся взором, словно обращенная в
соляной столп жена Лота. Фрейлейн Аннхен также остолбенела. Наконец обе
разом закричали так, что разнеслось далеко вокруг:
- Ах, господи Иисусе, вот беда-то!
Они нашли цветущий огород превращенным в пустыню. Уже не зеленела там
ботва, не цвела капуста: то был заброшенный пустырь.
- Нет, - вскричала разъяренная служанка, - это уж, наверное, наделали
проклятые маленькие твари, которые только что объявились. Они приехали в
каретах? Должно быть, разыгрывают знатных господ? Ха-ха! Это кобольды(2),
поверьте мне фрейлейн Аннхен, не иначе как некрещеное ведьмовское отродье,
и будь у меня с собою разрыв-трава, то вы бы нагляделись чудес! Пусть
только пожалуют маленькие бестии, я перебью их вот этим заступом! - Тут
старшая служанка принялась размахивать над головой грозным орудием, а
фрейлейн Аннхен громко плакала.
Меж тем, отвешивая вежливые поклоны и расточая умильные и любезные
мины, приблизились к ним четыре кавалера из свиты Кордуаншпица; они
выглядели столь необычайно, что служанка, вместо того чтоб тотчас пустить
в ход заступ, медленно выпустила его из рук, а фрейлейн Аннхен перестала
плакать.
Кавалеры представились ближайшими друзьями господина барона Порфирио
фон Океродастес, прозванного Кордуаншпиц, и, как по крайней мере
символически означало их платье, принадлежали к четырем различным нациям -
они называли себя: пан Капустович из Польши, герр фон Шварцреттих из
Померании, синьор ди Броколи из Италии, мосье де Рокамболь из Франции. В
весьма благозвучных выражениях они заверили, что тотчас придут рабочие и к
величайшему удовольствию прекраснейшей фрейлейн с возможной скоростью
поставят в ее присутствии красивейший дворец из чистого шелка.
- Что мне дворец из шелка! - вскричала, громко заплакав, в глубочайшей
скорби фрейлейн Аннхен. - Какое мне вообще дело до вашего барона
Кордуаншпица, когда вы, недобрые люди, лишили меня превосходных овощей и
отняли всю мою радость!
Но вежливые господа утешали фрейлейн Аннхен и уверяли ее, что они
совсем неповинны в опустошении огорода и что он, напротив того, вскоре
опять разрастется, зацветет и зазеленеет так, каким фрейлейн Аннхен, да и
вообще никто в целом свете, еще никогда его не видывал.
Маленькие строители в самом деле явились, и на огороде поднялась такая
бешеная суета и кутерьма, что фрейлейн Аннхен вместе со служанкой в испуге
бросились за кусты, где остановились посмотреть, что последует дальше.
В несколько минут, совершенно непостижимым для них образом, вырос на их
глазах высокий великолепный шатер из золотистой ткани, убранный пестрыми
венками и перьями; он покрыл собою всю усадьбу, занятую большим огородом,
так что веревки его протянулись через всю деревню до ближнего леса, где
были прикреплены ч стволам старых деревьев.
Едва успели разбить шатер, как барон, Порфирио фон Океродастес и
господин Дапсуль фон Цабельтау сошли вниз с астрономической башни. После
долгих объятий барон сел в карету, заложенную восьмеркой лошадей, и в том
же порядке, как прибыл в Дапсульхейм, въехал вместе со своей свитой в
шелковый дворец; ворота его, приняв последнего человека, тотчас
захлопнулись. Никогда еще фрейлейн Аннхен не видывала папашу таким. На
лице его не осталось и малейшего следа печали, которая раньше не покидала
его; казалось, он улыбался, и во взоре его поистине было какое-то
просветление, что обыкновенно говорит о большом счастье, неожиданно
выпавшем человеку. Господин Дапсуль фон Цабельтау молча взял фрейлейн
Аннхен за руку, ввел ее в дом, обнял три раза и наконец воскликнул:
- Счастливая Анна! Счастливейшее дитя! Счастливый отец! О дочь моя, все
заботы, все скорби, все печали теперь миновали! Тебе выпал жребий, который
не так легко достается в удел смертным. Знай, барон Порфирио фон
Океродастес, прозванный Кордуаншпиц, вовсе не враждебный гном, хотя и
происходит от подобного стихийного духа, которому, однако, удалось
очистить свою высшую природу учением саламандра Оромазиса. Но из
очистительного огня возникла любовь к смертной женщине, с которой он
сочетался и стал родоначальником знатнейшей семьи, чье имя когда-либо
украшало пергамент. Я полагаю, что уже поведал тебе, любезная дочь моя
Анна, что ученик великого саламандра Оромазиса, благородный гном
Тсильменех - это халдейское имя, которое на чистом немецком языке
примерно означает дуралей, - влюбился в знаменитую Магдалену де ла Круа,
аббатису испанского монастыря в Кордове, и безмятежно прожил с нею в
счастливом супружестве добрых тридцать лет. Потомок благородной фамилии
высших существ, ведущих свой род от этого брака, как раз милейший барон
Порфирио фон Океродастес, принявший фамилию Кордуаншпиц для обозначения
своего происхождения из Кордовы в Испании, а также для того, чтобы не
смешивали его с более гордой, но, по существу, менее знатной побочной
линией по прозванию Сафьян. То обстоятельство, что к слову "Кордуан"
добавлено окончание "шпиц", имеет свои особые стихийно-астрологические
причины, но я еще не размышлял о том. Следуя примеру своего великого
предка, гнома Тсильменеха, полюбившего Магдалену де ла Круа уже на
двенадцатом году ее жизни, великолепный Океродастес почтил тебя своей
любовью, когда тебе минуло двенадцать лет. Он был так счастлив, когда
получил от тебя крохотное золотое колечко, а теперь и ты надела его
перстень, так что неминуемо стала его невестою.
- Как? - в испуге и смущении воскликнула фрейлейн Аннхен. - Как? Его
невестой? Мне выйти замуж за отвратительного маленького кобольда? Да разве
я не с давних пер невеста господина Амандуса фон Небель-Штерна? Нет - во
веки вечные не станет моим мужем этот мерзостный чародей, будь он тысячу
раз из Кордуана или Сафьяна.
- Теперь, - возразил господин Дапсуль фон Цабельтау, став строже, -
теперь, к прискорбию моему, я вижу, как мало небесная мудрость просветила
твой косный земной разум. Мерзостным, отвратительным называешь ты
благородного стихийного Порфирио фон Океродастес, может быть, потому, что
в нем всего три фута росту и он ничем не может похвалиться, кроме головы,
- ни руками, ни ногами, ни всем прочим, тогда как у всякого земного
пустозвона, какого бы ты желала видеть, торчат из-под сюртука длинные
ноги? О дочь моя, безбожно ты заблуждаешься! Вся красота заключена в
мудрости, вся мудрость - в мысли, а физический символ мысли - голова! Чем
больше голова, тем больше красоты и мудрости, и если бы человек мог
избавиться от прочих членов, как от вредной роскоши, приносящей ему зло,
то он достиг бы высшего идеала. Откуда происходят все тягости, все беды,
все раздоры, вся вражда, вся погибель земная, как не от проклятого
изобилия членов? О, какой мир, какое спокойствие, какое благоденствие
наступили бы на земле, если бы люди могли существовать без живота, зада,
рук и ног! Если бы они состояли из одного бюста! Счастливая мысль осенила
художников - они изображают прославленных государственных мужей и великих
ученых в виде бюстов, что символически означает их высшую природу, которая
дарована им по их должности или по сочиненным книгам! Итак, дочь моя Анна,
ни слова о мерзости или отвратительности, никакой хулы на благороднейшего
из духов, великолепного Порфирио фон Океродастес, чьей невестой ты должна
быть и будешь! Знай, через него и твой отец в скором времени достигнет
высшего счастья, к коему он так долго стремился. Порфирио фон Океродастес
знает, что я любим сильфидою Нехахила (что по-сирийски значит -
остроносая), и он хочет всеми силами способствовать мне, чтобы я стал
вполне достойным сочетаться с этим высшим духовным существом. Ты, милое
дитя, останешься довольна своей будущей мачехой. Пусть благосклонная
судьба устроит так, чтобы наши свадьбы были сыграны в один и тот же
счастливый час! - С этими словами господин Дапсуль фон Цабельтау, бросив
многозначительный взгляд на дочь, патетически удалился.
У фрейлейн Аннхен сжалось сердце, когда она вспомнила, что давно, когда
она была еще ребенком, у нее непостижимым образом действительно исчезло с
пальца золотое колечко. Теперь она была уверена, что маленький
отвратительный чародей в самом деле завлек ее в свои сети и ей едва ли
удастся спастись, и посему она впала в чрезвычайную печаль. Фрейлейн
Аннхен захотелось облегчить стесненное сердце, и это удалось ей с помощью
гусиного пера; схватив его, она одним духом написала господину Амандусу
фон Небельштерну следующее письмо:
"Мой бесценный Амандус!
Все пропало, я самая несчастная на всем белом свете и рыдаю и плачу от
нестерпимого горя так, что даже моя добрая скотина полна ко мне
сострадания и жалости. А ты растрогаешься и того больше! Беда постигла не
только меня, но и тебя, так что и ты тоже будешь весьма огорчен. Ты ведь
знаешь, что мы сердечно любим друг друга, как только могут любить
влюбленные, и что я твоя невеста, и что папаша собирался проводить нас к
венцу? И вот! Нежданно-негаданно приезжает скаредный желтый человечек в
карете, заложенной восьмеркой лошадей, со множеством других господ и слуг
и уверяет, что я обменялась с ним перстнями и, стало быть, он - мой жених,
а я - его невеста! Подумай только, какой ужас! Папаша тоже говорит, что я
должна выйти замуж за этого уродца, ибо он происходит из весьма знатной
семьи. Пожалуй, это верно, ежели судить по свите и блестящим нарядам,
какие они носят, но у него такое поганое имя, что по одному этому я
никогда не стала бы его женою. Я даже не могу выговорить такое
нехристианское имя. Впрочем, его называют также Кордуаншпицем, и это как
раз его фамилия. Отпиши мне, правда ли Кордуаншпицы так знатны и
сиятельны, - в городе, верно, про то знают. Мне невдомек, что это на
старости лет взбрело в голову папаше, он тоже задумал жениться, и мерзкий
Кордуаншпиц выискал ему женушку, которая носится по воздуху. Боже, защити
нас! Старшая служанка пожимает плечами и говорит, что она не больно
важного мнения о подобных хозяйках, которые летают по воздуху и плавают в
волнах, и она тотчас возьмет расчет, а мне пожелает, чтобы милая мачеха
при первом полете в Вальпургиеву ночь сломала бы себе шею. Вот так
дела! Но на тебя вся моя надежда! Ведь я знаю, что ты тот, кто обязан и
должен спасти меня от великой опасности. Опасность наступила, приди,
спеши, спаси свою до смерти опечаленную, по верную невесту
Анну фон Цабельтау.
Р. S. Не можешь ли ты вызвать на дуэль маленького желтого Кордуаншпица?
Ты, конечно, победишь, потому что он плохо держится на ногах.
Р. S. Еще раз прошу тебя: соберись в путь не мешкая и поспеши к своей,
как тебе теперь известно, злосчастной, но верной невесте
Анне фон Цабельтау".
Примечания:
(1) Демонологический Книгге. Книгге Адольф (1752 - 1796) - немецкий
писатель, автор популярной в XVIII - XIX вв. книги "Обхождение с людьми".
Гофман сравнивает Книгге, обучавшего правилам обхождения с людьми, с
философами-мистиками, в чьих трудах искали руководство к общению с духами,
демонами и т. п. [вернуться]
(2) Кобольды - в германской мифологии духи домашнего очага, иногда
горные духи. [вернуться]
Нет комментариев. Оставить комментарий: |
|
|