РАЗДЕЛ V. РИМСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ПЕРИОДА ИМПЕРИИ
ГЛАВА 1. РИМСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ВРЕМЕНИ ПЕРЕХОДА К ИМПЕРИИ («ВЕК АВГУСТА»)
6. Проперций
Противоположность мягкому, несколько меланхолическому Тибуллу представляет
темпераментный Секст Проперций (родился около 49 г., умер после 15 г.
до н. э.). О жизни этого поэтам известно только то, что он сам счел
нужным о себе сообщить. Он был, по-видимому, несколько моложе Тибулла,
родился в Умбрии, в городе Ассисии (Assisium — современное Ассизи),
рано потерял отца. Родственники Проперция принимали участие в гражданской
войне на стороне противника Августа, Люция Антония (брата триумвира
Марка Антония), и семья пострадала при наделении ветеранов землей. Однако
у Проперция имелись связи с римскими аристократическими фамилиями и
притом с теми, которые впоследствии, в середине I столетия н. э., играли
значительную роль в сенатской оппозиции против императоров. В начале
20 г. до и. э. мы находим Проперция в Риме, в кругу аристократической
и литературной молодежи. Первая книга его стихотворений вышла в свет
еще до издания первой книги Тибулла.
Сборник этот был озаглавлен именем «Кинфия» (Cynthia) — псевдоним
некоей Гостии. Здесь уже намечены основные особенности проперцианского
стиля. Молодой поэт примыкает к «ученому» направлению в элегии, представителем
которого был Корнелий Галл. К субъективному излиянию у него присоединяется
широкое привлечение мифологического, зачастую малоизвестного материала,
и любовь поэта стилизуется на фоне героических образов. По примеру эллинистических
мастеров (Каллимах и др.) Проперций противопоставляет свое элегическое
творчество возвышенному стилю эпоса; он хочет быть только поэтом любви,
а «стих Мимнерма имеет в любви больше силы, чем Гомер». Именно у Проперция
любовь становится тем средоточием жизни, которое придает римской элегии
ее специфический колорит. Кинфия — первая, единственная и вечная любовь
и единственный источник поэзии; без нее нет стихов. «Тяжкая» любовь
к недоступной, своевольной и переменчивой Кинфии изображена как чувство,
целиком захватившее поэта и обрекающее его на безвольное страдание.
Проперций редко говорит о своих радостях; его основные темы — муки страсти,
вспышки гнева и ревности, терпеливая покорность верного до гроба — и
даже за гробом — поклонника, ожидание близкой смерти. События в этой
любви немногочисленны и однообразны — размолвка и примирение, появление
соперника, разлука, вмешательство друзей.
Сборник составлен обдуманно; стихотворения располагаются по принципу
контраста или образуют небольшие циклы. Вступительная элегия, начинающаяся
словом «Кинфия», рисует душевное состояние «безумствующего» и «больного»
автора: она как бы дает основной тон книге. Следующие стихотворения
знакомят с героиней: в форме предостережения против роскоши и косметических
средств прославляется естественная красота Кинфии, ее поэтические и
музыкальные дарования; разработка эллинистического сюжета о том, как
вернувшийся с поздней пирушки поэт застает уснувшую после томительного
ожидания подругу, присоединяет к этим сторонам ее образа черты верности,
скромности, но также суровости. Ряд обращений к друзьям, пытающимся
тем или иным способом разлучить влюбленного с Кинфией, довершают картину
тяжелого «рабства» поэта, для которого невозможна жизнь без «жестокой
владычицы». Два стихотворения, адресованные эпическому поэту Понтику
и противопоставляющие элегию и эпос, служат обрамлением для показа мощи
поэтического слова в любви: Кинфия, собравшаяся было уехать с соперником,
остается в Риме, склоненная стихами Проперция. Элегии первого сборника
чаще всего выдержаны в форме обращения к друзьям или к Кинфии, но встречаются
и монологи — жалобы в лесном одиночестве или на пустынном берегу, куда
будто бы заброшен корабль, увозящий автора от предмета его любви; характерно,
что для одинокой лирики Проперций еще считает нужным создавать специфические
ситуации. Напряженная и патетическая элегия Проперция по величине своей
значительно короче, чем у Тибулла, несмотря на свою загруженность мифологическими
примерами и сравнениями; Проперций избегает отступлений и ближе придерживается
исходной ситуации. Для изображения острого и глубокого переживания он
создает затрудненный, возбужденный стиль, ярко темпераментный, богатый
смелыми образами и словосочетаниями, резкими, неожиданными переходами.
Он не уходит от действительности в область мечтаний, как Тибулл, всегда
остается на почве римской современности, но откликается на нее с избранной
им позиции поэта любви. Первая книга содержит и прямой политический
выпад, горестное воспоминание о так называемой «перузинской» войне,
где погиб один из родственников Проперция, сражавшийся против Августа.
Во второй книге элегий, содержащей стихотворения 27 — 25 гг., Проперций
продолжает варьировать тему Кинфии. Переживания становятся более разнообразными
и сложными; появляется больше соперников, Кинфия неверна, легкомысленна
и корыстолюбива, а бывший верный влюбленный оказывается уже поклонником
всех встречных красавиц. Еще более усиливаются тона трагической патетики.
Поэт попал в кружок Мецената, т. е. в среду писателей, принявших новый
порядок. Уже попадаются почтительные упоминания об Августе; тем не менее
с ею брачными законопроектами Проперций ведет вполне определенную полемику
и иронизирует над попытками возродить древние добродетели; жизнь во
имя любви противопоставляется внутренним мероприятиям Августа и его
завоевательной политике. От предложенной Меценатом работы над эпической
поэмой в честь Августа Проперций категорически отказывается. Две элегии
этой книги получили большую популярность в Новое время — описание Амура
с истолкованием его аттрибутов (II, 12) и рассказ о том, как толпа Амуров
поймала бродившего ночью поэта и отвела в оковах домой — к ожидающей
его подруге (II, 29). Вступительное и заключительное стихотворения сборника
содержат литературную программу: продолжая традиции римских неотериков
и Галла, поэт черпает вдохновение в своей любви и следует по пути эллинистических
мастеров элегии, Каллимаха и Филита.
О верности этим образцам Проперций заявляет и в третьей книге (около
22 г.); явно повторяя Горация, который незадолго перед этим выпустил
свое собрание од, заканчивающееся «Памятником», Проперций утверждает,
что он первый перенес в Италию поэзию Каллимаха и Филита (III, 1) и
что его стихотворения вечнее пирамид и храмов (III, 2). Наподобие Каллимаха,
он видит себя унесенным на гору Муз, где Аполлон и Каллиопа запрещают
ему работу над эпосом и предлагают оставаться в пределах любовной поэзии
(III, 3). Тем не менее сборник этот подготовляет переход к новым темам.
Проперций остается поэтом любви, продолжает иронически относиться к
шумихе, поднятой вокруг якобы патриотических целей парфянского похода,
но образ Кинфии не играет уже ведущей роли, я имя ее встречается редко.
Наряду со стихотворениями в прежнем стиле попадаются отвлеченные рассуждения
— о силе страсти, о корыстной любви — без ярко субъективных тонов, или
элегии, в которых любовный мотив служит лишь привеском к совершенно
посторонней тематике и притом к темам в духе требований Мецената — прославлению
битвы при Акциуме или восхвалению Италии. Нередко говорится о желании
освободиться от любви. Перед Проперцием был поставлен вопрос о том,
что он и в качестве элегического поэта может быть полезен для официальной
идеологии, если он, последовав примеру своего учителя Каллимаха, даст
римскую параллель к «Причинам» (Aitia, стр. 216), «ученые» элегические
стихотворения о праздниках и обрядах римского государственного культа.
Проперций не счел возможным отвергнуть это предложение, и третья книга
заканчивается чрезвычайно резким по форме отказом от Кинфии, т. е. от
любовной поэзии.
Идея создания цикла «ученых» повествовательных элегий не осуществилась.
Последний сборник Проперция, изданный через довольно продолжительное
время, не ранее 16 г., открывается стихотворением, повествующим о крушении
плана написать римские «Причины» и о возвращении к любовной тематике.
Проперций возвещает свои благие намерения стать «римским Каллимахом»
и воспеть исторические и культовые достопримечательности Рима, но его
прерывает астролог, предсказывающий полную неудачу замысла: Проперций
взялся за дело, на которое он неспособен, между тем как ему суждено
оставаться рабом любви. Книга имеет двойственный облик, заключая в себе
и учено-мифологические и любовные элегии. Ученые сюжеты разработаны
довольно вяло; поэт чувствует себя в родной сфере только тогда, когда
рассказывает о предательстве Тарпеи, влюбившейся в вождя врагов (IV,
4). К мифологическим элегиям примыкает также весьма льстивое стихотворение
о победе при Акциуме (IV, 6). Но и любовные элегии не имеют уже прежнего
характера. Проперций отходит от сентиментальной стилизации; «влюбленного
поэта» больше нет. Искусства прелестниц получают мрачную зарисовку в
наставлениях сводни (IV, 5), своего рода руководстве по извлечению денег
от поклонников. Вместо старых штампов мы находим интересную попытку
обогатить любовную поэзию изображением супружеской любви. Проперций
продолжает здесь линию, начатую Катуллом (стр. 357), но подходит к этой
теме со стороны женского чувства, чувства верной супружеской любви,
которая в свою очередь требует мужской верности. «Всякая любовь велика,
но выше любовь к законному супругу». Носительницей облагороженного чувства
становится женщина. Персонажи заимствуются из римской современности,
и автор находит для них простые и искренние тона. Тоскливые и тревожные
чувства одинокой женщины звучат в письме римлянки к находящемуся в походе
мужу {IV, 3). Воскрешается и образ Кинфии — верной подруги, страдающей
от легкомыслия своего поклонника. Роли таким образом меняются. Тень
умершей Кинфии является теперь поэту, упрекая его в бессердечии и неверности;
но она прощает его за то, что «долго царила в его стихах», и предвещает
скорое воссоединение за гробом, на полях Элисия, куда она допущена,
наравне с знаменитыми героинями мифов, в награду за непорочную жизнь
(IV, 7). Овеянная тихой скорбью, речь Кинфии проведена без элементов
пафоса, с большим богатством бытовых деталей. Но рядом с этой идеализацией
отношений с Кинфией мы находим и трактовку их в комически-бытовом плане.
Непосредственно за рассмотренным стихотворением в сборнике следует другое,
уже юмористическое. Начало его пародирует стиль «ученых» элегий. Проперций
хочет изъяснить «причину» скандала, потревожившего минувшей ночью мирный
сон соседей. Кинфия, в сомнительной компании, отправилась в древний
город Ланувий, знаменитый своими культовыми «чудесами», а Проперций,
воспользовавшись ее отсутствием, развлекается с не менее сомнительными
девицами. Но праздник не удается, героя томят предчувствия, и действительно
— внезапно возвращается Кинфия, «мечет молнии» и творит суровую расправу
над соперницами и ветреным другом (IV, 8).
Своим прославлением супружеской любви Проперций создал художественные
произведения, вполне отвечавшие политике императора, его установке на
строгость семейных нравов. Особенно показательно в этом отношении заключительное
стихотворение сборника, похвала скончавшейся матроне Корнелии, падчерице
Августа, вложенная в уста ей самой, как защитительная речь ее на загробном
суде.
В отличие от большинства современных ему поэтов, Проперций отнюдь
не стремится к гармонической форме. С каждым новым сборником стиль его
становится все более затрудненным. Взволнованная патетика и насыщенность
образами развиваются в ущерб ясному сцеплению мыслей и ломают рамки
привычного синтаксиса. Отсутствие логических связей доходит до того,
что издатели иногда колеблются в определении границ отдельного стихотворения,
спутанных в рукописном предании. Этот характер стиля, в сочетании с
несколько громоздкой «ученостью», делал Проперция сравнительно малодоступным
автором. Античная критика нередко отдавала предпочтение более изящному
и гармоничному Тибуллу, но патетическая сила и выразительность Проперция
находили многочисленных поклонников как в древности, так и в Новое время.
|
