РАЗНООБРАЗИЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ИСКАНИЙ
Реалистическая литература, созданная писателями нового поколения в
конце XIX — начале XX в., — большой и неоднородный пласт русской словесности.
Общее стремление — проникнуть в глубинный смысл быстротекущей жизни
— привело к разнонаправленному поиску. В литературном процессе этого
времени каждый из участников сыграл свою важную роль, но в развитие
искусства слова они внесли отнюдь не равнозначный вклад. Наследие крупных
художников-новаторов А. Куприна, Ив. Бунина, М. Горького, Л. Андреева,
А. Ремизова будет рассмотрено монографически в отдельных главах. Объем
учебника вынуждает сказать о других достижениях короче.
В порубежную эпоху заметно проявился интерес большой группы авторов
к состоянию тех или иных сословий, общественные групп. С. И. Гусев-Оренбургский
(Оренбургский — псевдоним; 1867-1963) чутко воспринял бунтарские настроения
крестьян-бедняков — рассказы «Капитан Кук», «Конокрад», повесть «В приходе»;
зарождение социального сознания в деревне, расслоение в среде духовенства
— повесть «Страна отцов». С. Елеонский (псевдоним С. Н. Миловского;
1861-1911) отразил печальную правду о служителях церкви в небольших,
психологически правдивых вещах: «Под опекой», «Грубиян», «Неизреченный
свет», «Огорчение» и др. Е. Н. Чириков (1864-1932) писал о косности,
мертвенности глухой провинции тоже в малых прозаических жанрах: «Капитуляция»,
«В лощине меж гор», о безысходном положении честного человека, столкнувшегося
с уездной тупостью, — «Блудный сын», «На поруках»; пытался осмыслить
крах народнической интеллигенции — повести «Инвалиды», «Чужестранцы»;
в пьесе «Мужики» раскрыл истоки стихийного движения деревенской бедноты.
Н. Д. Телешов (1867-1957) создал этнографически точные очерки и рассказы
об Урале и Сибири; в целом ряде произведений («Самоходы», «С богом»,
«Нужда», «Домой», др.) воплотил трагическое переселение крестьян на
новые земли и возвращение после перенесенных страданий на прежнее место
жительства; более поздние небольшие повествования («Косцы», «Жулик»)
посвятил своим представлениям о народной душе.
Писателей «общественного темперамента» привлекали живые приметы времени,
социальных явлений действительности. Происходил процесс накопления и
постижения разнообразных реалий эпохи. В этом же русле литературы сложился
и другой творческий опыт, когда первоначальное понимание конкретных
условий приводило к созданию концепции жизни. Она была, конечно, различной,
индивидуальной для каждого автора, но рожденной родственным стремлением
к обобщению увиденного, пережитого.
Н. Г. Гарин-Михайловский (Гарин — псевдоним;
1852-1906) родился в богатой дворянской семье. Окончив гимназию в Одессе,
поступил на юридический факультет Петербургского университета, затем
перешел в Институт путей сообщения, в 1878 г. получил диплом инженера.
Энергичный и одаренный в технической сфере, он принимал участие в строительстве
Сибирской железной дороги, Батумских дороги и порта, пытаясь (безрезультатно
— мешали предприниматели) применять более совершенные методы труда.
В 1881 г. купил имение в Самарской губернии; желая облегчить положение
крестьян, давал им ссуды, приобрел инвентарь, построил школу. Через
три года вынужден был отказаться от планов преобразования села и уехать
из разоренного пожарами поместья, от равнодушных или враждебных к нему
мужиков.
В очерках «Несколько лет в деревне» (опубл. 1892) Гарин поведал о
крахе своих надежд на сближение с народом, попыток либеральными средствами
возродить деревню. Очерки, написанные с большой искренностью и глубоким
знанием безысходных настроений и положения русского крестьянства, были
одобрены демократической общественностью. Так начался путь писателя.
В 1898 г. Гарин предпринял поездку в Корею, Маньчжурию, на восточное
побережье Ляодунского полуострова, опубликовав затем ряд очерков и сборник
«Корейские сказки».
В рассказах 90-х гг. Гарин наметил болевые точки в самых разных областях
жизни. Крестьянству был посвящен сборник «Деревенские панорамы» (1894):
«Бабушка Степанида», «Акулина», «Дикий человек», «На селе», «Матренины
деньги», «Под вечер». Мучительные испытания семьи, оторванной от земли,
воссозданы в рассказе «На ночлеге» (1898), образ рабочего-машиниста
в центре повествования «На практике» (1898), мироощущение интеллигента
передано в «Варианте» (1898). Всюду, однако, виден некий общий авторский
подход.
Эпиграфом к «Матрениным деньгам» избрана суровая мысль: «В некультурных
условиях одинаково дичает и человек, и животное, и растение». Вот что
волнует писателя — утрата душевных сил в атмосфере насилия.
Идеалом Гарина-Михайловского всегда была смело действующая и думающая
личность; на интеллигенцию он возлагал большие надежды. Между тем в
культурной среде писатель наблюдал противоположное — расточение духовной
энергии. С проникновением в этот процесс и связано создание известной
тетралогии: «Детство Темы» (1892), «Гимназисты» (1893), «Студенты» (1895),
«Инженеры» (закончить помешала смерть).
В повестях — история увядания юной души, от природы достойной совсем
иной доли. Сначала безотчетно, затем с полным сознанием Тема Карташев
отстраняется от любого вмешательства в жизнь, что вызывает растущую
двойственность его самоощущения.
Детство и отрочество Темы — это цепь постоянных запретов, железных
ограничений, исходящих от взрослых. Живой, веселый мальчик все время
ждет наказаний отца, который — так уж сам воспитан — «готов сплеча обрубить
все сучки и задоринки молодого деревца, обрубить, даже не сознавая,
что рубит с ними будущие ветки». Мать, волевая и ограниченная, тормозит
детские интересы все с тем же намерением твердо держать ребенка в узде
принятых светских требований.
Писатель обращается к выразительным психологическим ситуациям. Их
смысл еще усилен авторским комментарием (скажем, сравнением воспитания
с обрубкой молодых ветвей) либо признаниями героя. Тема сравнивает себя
с Гулливером, «когда его лилипуты привязали за каждый волосок»: «Вот
и мне кажется, что я так же привязан. Покамест лежишь спокойно — не
больно, а только поворотился...»
Гарин умело оттеняет контраст между обилием внешних событий, мелких
фактов и пустотой внутреннего бытия. Циркуляры министерства, уставы
дирекции, услужливые действия большинства учителей — суть практики гимназии.
Она заставляет Тему еще более замкнуться в себе: «...решительно ничего
нет, за что бы уцепиться и почувствовать себя хоть чуточку не так пошло
и гадко!» Исподволь парализуется свежая реакция подростка.
Психологическая мотивированность поведения Темы — самая яркая сторона
повестей. В последних двух открываются наиболее сложные и скрытые душевные
движения, нелегкий самоанализ героя, чему содействуют его мучительные
испытания. В глубине сердца постепенно созревает отвращение юноши к
собственным попыткам отвернуться от всего и всех, «отфильтровать» удобные
для себя правила и сведения. Беспокоят уколы совести, тем более болезненные,
что Карташев видит, кроме многих себе подобных, людей иного духовного
опыта.
Авторское сочувствие заблудшей молодежи несомненно, но неприятие ее
внутренней опустошенности — тоже безусловно. Писатель наметил перспективу
жизни, необходимой отдельному человеку и окружающему его миру. Представления
о необходимости «смотреть вперед» выразил учитель истории Леонид Николаевич,
зовущий подняться «на самую возвышенную точку» зрения. В чем она? В
подлинных знаниях, культуре мышления и отношений, служении прогрессу.
В нравственно-интеллектуальном росте личности усмотрен залог будущего
успеха.
Гарин воссоздал волнующую правдой драму молодого человека. Долгое
время писателя критиковали за непроясненность революционного идеала.
Думается, что значение тетралогии состоит как раз в ее общечеловеческом
звучании. Подъем к высотам духовной культуры нужен всегда и всем. Талантливые
повести донесли мудрые раздумья писателя.
Чем-то близкое Гарину мироощущение было свойственно
В. В. Вересаеву (псевдоним В. В. Смидовича; 1867-1945). Он родился
в семье тульского врача, воспитывающего своих детей в традициях либерализма
и христианской морали. С этими взглядами пришли в столкновение народнические
идеалы сына, созревшие в период его пребывания на историко-филологическом
факультете Петербургского университета (1884-1888). У юноши возникла
мечта о грядущем обществе людей-братьев, о «любви ко всем без исключения,
всех обнимающей».
В 80-е гг. между тем зрел крах революционного народничества, развернулась
пропаганда «малых дел», прекрасно ужившаяся с существующими социальными
порядками. Вересаев пережил болезненное прощание со своими розовыми
надеждами, ощущение бездорожья, навеявшего даже мысль о самоубийстве.
Лишь вера в искусство и науку спасла в час сомнений. Желание стать писателем
становится особенно требовательным. В. Смидович настойчиво пробует свои
силы в этой области. С целью изучить «биологическую сторону человека,
его физиологию» он, уже кандидат исторических наук, едет в Дерптский
университет, на медицинский факультет, где учится с 1888 по 1894 г.
Первые произведения Вересаева отразили его внутренние борения тех
лет. Он писал о силе человеческого духа, проявленного в творчестве («Загадка»,
1887), сострадании к ближнему, несовместимом с холодным рационализмом
(«Порыв», 1889), делился горькими раздумьями о людях, потерявших и «молодость,
и веру, и идеалы» («Товарищи», 1892). Постепенно прорастала подлинно
вересаевская тема интеллигенции, оказавшейся «Без дороги» (1895) или
«На мертвой дороге» (1896).
Отвлечемся на минуту от этого пласта прозы. Для ее верного истолкования
необходимо остановиться на рассказах иного содержания. Вересаева живо
интересовала психология разных, в том числе беднейших слоев населения.
Он значительно теснее, по сравнению, скажем, с Гариным, связывал внутреннее
состояние своих героев с социальными процессами в стране. А передал
все-таки сходные впечатления: зыбкого жизнепонимания народа.
Различные стороны деревенской действительности как источник ограниченности
крестьян, шаткости их представлений о мире воссозданы в рассказах «В
сухом тумане» (1899), «К спеху» (1899), «Лизар» (1899), «Ванька» (1900),
«В степи» (1901), «Об одном доме» (1902). От мужиков, пребывающих во
власти земли, к разоренным, оторванным от нее, идущим в город, на заработки,
далее к ремесленнику, рабочему — по этой линии движется «объектив» писателя.
Автор ищет силу, могущую противостоять распаду, и не находит. Тем
не менее высказывает свою надежду на грядущее возрождение в образе,
пусть и отвлеченном, некоей «серьезной и труженической жизни» да в символической
зарисовке просыпающейся природы: «...сквозь гниющие коричневые листья
пробивались ярко-зеленые стрелки, почки на деревьях наливались». К мысли
о развитии природных способностей народа стянуты все наблюдения.
Можно ли предположить, что в произведениях Вересаева об интеллигенции
вообще нет речи о ее духовной жизни? Конечно, есть. Однако «Без дороги»,
«Поветрие» (1897), «На повороте» (1902) издавна и настойчиво расценивались
только с позиций смены марксизмом народничества. А здесь гораздо острее,
чем в рассказах крестьянской или рабочей темы, поставлены нравственно-эстетические
проблемы.
«Без дороги», как следует из этого названия-понятия, действительно,
передает изжитость устаревших либеральных и народнических доктрин. Поражает
тоскливая атмосфера в интеллигентских кругах.
Главный герой Чеканов не только разочаровался в «малых делах», но
бесконечно устал, потерял себя. Болезненно ощущает он свое «виляние»
перед Наташей (требующей от него ответа на вопрос о смысле долга перед
народом), эгоистическое стремление отгородиться от любых общественных
обязанностей. В борьбе с холерой, честно исполняя профессиональный долг,
испытывает постоянный страх, иногда даже «безумный ужас» перед бунтующей
толпой. Последняя строка в дневнике Чеканова (в этой форме написана
повесть) самого пессимистического свойства: «...и как хорошо умирать!»
Вересаев пишет об угасшей душе, утратившей богатство чувств и запросов.
Это состояние мучительно для Чеканова. Остро волнует оно автора, поскольку
разрушается человеческая жизнь. И писатель живо передает в первой части
повести представление о возможном и необходимом гармоническом бытии.
Мыслью о нем рождены поэтические зарисовки таинственных лугов, реки,
где «месяц слабо дрожит на синей воде», сельской дороги, вьющейся «среди
ореховых и дубовых кустов», теряющейся в «тенистой чаще леса», мерно
колыхающегося лесного озера, фантастических небесных бликов и резных
теней листвы. Каждая деталь поражает сочностью, естественной, нетленной
красотой и, что особенно важно, чутко, с молчаливым наслаждением принята
видящими ее людьми. Скорее всего именно перед ликом удивительной природы
чувствуют они жажду прекрасного.
Не менее проникновенно мастерство Вересаева при изображении молодежи,
с которой встретился Чеканов в имении своего дяди. Юная Наташа интересна
вовсе не только стремлением к общественному делу. Она обладает гордой
красотой, необычной внутренней энергией, силой эмоций. Поистине редкая,
цельная натура. Близок ей Петька, совсем еще ребенок, что не мешает
его остроумию и недетской смелости. Поэтичны, мечтательны, талантливы
Вера и Лида. Даже старшая Соня, давно потерявшая надежду на личную удачу,
притягивает глаз ленивой грацией, влечением к добру. Ненавязчиво, пластично
создан некий собирательный образ молодости, таящей в себе самые светлые
духовные потенции. В общении с ней Чеканов ощущает прилив бодрости.
Есть и «внесюжетный» мотив, выражающий авторский идеал. Искусство:
музыка, литература — раскрывает истинные, великие свершения человечества.
Герои Вересаева понимают это. Симфония Бетховена, вдохновенно исполненная
Верой и Лидой, завороженно воспринятая слушателями, доносит недостигнутое
Чекановым: «...победу верящей в себя жизни над смертью, торжество правды
и красоты и счастья бесконечного».
Как сделать, чтобы природно-человеческие возможности осуществлялись?
— вот над чем неотступно думают герой и создатель повести, а ответить
не могут. Отрицая скучное течение дней, Чеканов признается в своей близорукости:
«...есть что-то гораздо более важное и необходимое, но где оно?»
Отражая идейные поиски своего времени, писатель не забывал о высшей
цели общественного движения — возродить духовную атмосферу мира. На
все явления смотрел с этой точки зрения. Перелом в судьбе Чеканова,
оказавшегося после поэтической обстановки поместья среди ужасающих грязных
рабочих бараков, истолкован многозначно. Сразу возникает мысль о несостоятельности
«малой помощи» страждущим, понимание их невежества, бессознательности.
Ощутима и другая, сочувственная к бедным людям интонация. Ведь то прекрасное,
от чего самоотверженно отказался Чеканов, никогда не было и не могло
быть пережито рабочими из-за их внутренней ограниченности и социального
положения.
Идеал гармонического бытия своеобразно проявился и в последующих произведениях.
В «Поветрии» Наташа Чеканова по-прежнему энергична, страстно предана
новому для нее делу. Автор, несомненно, верит в ее правду — призыву
следовать «историческим задачам», содействовать «историческому ходу
вещей». Разными средствами определена победа Наташи в споре с честными
народниками (врачом Троицким, организатором кустарных артелей Киселевым).
Она спокойно и убедительно говорит, уверенно, без былых сомнений держится,
к ее речам прислушивается юная Люба, а Троицкий и Киселев с трудом находят
аргументы для защиты своих взглядов.
И все же... Заметны сухость, строгость героини, отсутствие теплоты
к недавно близкому ей Троицкому, любившему ее как дочь. Особенно холоден,
насмешлив к нему и Киселеву единомышленник Наташи Даев, откровенно рассуждающий
о том, что во имя «экономической необходимости» нужно жертвовать даже
людьми. В рассказе вообще трудно совмещается деловое поведение Наташи
и Даева с доверительными, почти нежными отношениями между Троицким и
Киселевым. Неспроста «Поветрие» кончается тягостными раздумьями Троицкого
о его «горячей любви к народу», «тоске перед тем, что так чужда ему
народная душа», о равнодушии Наташи и Даева к «выбившейся из колеи народной
жизни». К вопросу Троицкого по поводу сторонников нового учения: «Да,
что-то они сделают?» — присоединяется автор. Разделяя воззрения марксистов
на историческое развитие, он отразил их жестокие установки относительно
человека, его душевных переживаний.
В 90-е гг. Вересаев завязывает тесные контакты с революционной молодежью,
рабочими, выступает в журналах марксистского направления «Новое слово»,
«Начало», «Жизнь», участвует в нелегальных организациях. «Общественное
настроение, — писал он позже, — было теперь совсем другое, чем в 80-х
годах. Пришли новые люди, добрые, верящие... Кипела подпольная работа,
шла широкая агитация на фабриках и заводах, велись кружковые занятия
с рабочими...» Тем не менее «новые люди» получили в творчестве писателя
двойственное освещение.
Так воспринимается повесть «На повороте». Основное пространство здесь
отдано сомневающимся в революционном движении недавним его участникам.
Владимир Токарев не скрывает разлада между своим умом и чувством, подсказывающим,
что он «не в силах отдаться этой деятельности». Токарев называет себя
«обыкновенным, сереньким человеком», отстаивая «право на жизнь, на счастье
и на маленькую, неопасную работу». Не все, однако, просто для Токарева.
Мопассановской «глубокой тайной невидимого, темным подсознанием» мучается
он, объясняя и оправдывая тем слабость, не только свою, а и всех людей.
Постоянному оппоненту Токарева Сергею тоже не удается «верить в себя»,
безуспешно стремится он «вырваться из жизненной скуки». А спасение лишь
прогнозирует: «Нужно, чтоб вокруг ключом била живая общественность,
чтобы жизнь целиком захватывала душу...» Почти вторит резкому Сергею
тихая, добрая Варя, но с явной самокритичностью: «Нет желания отдать
себя всю, целиком, хотя вовсе собой не дорожишь. Нет ничего, что <...>
серьезно бы захватывало...» Не выдержав разочарования, Варя убивает
себя.
Среди всеобщих сомнений убежденностью, неиссякаемой энергией выделяются
Таня и Балуев. Девушке «славно» идти «вперед», она подгоняет «ползучих
людей», приветствует грозу, находит в ночной темноте заплутавшуюся лошадь
крестьянина. Автор любуется молодостью, душевным подъемом своей героини,
когда она «жадно дышала бодрым, прохладным ветром».
Между тем случайно или нет Таня в своем страстном порыве к природной
стихии с презрением отвергла стихи Фета о грозе? Случайно ли демонстрируется
смешная уверенность Балуева в том, что он, окончив трехклассную вечернюю
школу, «получил довольно широкий умственный горизонт», и его же отрицательное
определение любви к чтению? Нет, конечно. Интеллигент Вересаев продуманно
останавливается на моментах умственной незрелости, продуманно приводит
суждение Токарева о Тане, назвавшего ее «неразвитой и узкой».
В повесть включен и совсем разоблачительный эпизод. Таня, увидев,
как ударом ноги сторож изгоняет мужиков со станционной платформы, «злобно
нахмурившись», бросает жестокие слова: «И поделом им, сами виноваты!
Господи, их бьют, а они только подставляют шеи и бегут...» Автор снова
согласен с реакцией Токарева: «В глазах Тани была такая ненависть, такое
беспощадное презрение к этим избитым людям, что она стала противна Токареву».
Вересаев искал путь соединения стихийных сил, волевой энергии с достижениями
интеллекта, утонченными чувствами, высокой гуманностью. И не находил.
Человеческая душа, с ее сложными нравственными противоречиями, дисгармонией
между сознанием и подсознанием, бесконечно тревожила писателя. В революционном
движении он не увидел ее исцеления.
Любимым героем Вересаева был интеллигент-демократ, способный передать
нуждающимся свой духовный опыт. Такая личность получила яркое выражение
в произведениях о близкой автору, конкретной деятельности. «Записки
врача» (1895-1900), принесли широкую известность писателю.
В «Записках» остро прозвучали социальные мотивы: материальной необеспеченности
народа, нездоровых условий труда и быта, порождающих бесчисленные болезни
и смерти. Негативные впечатления тесно связаны с нравственными запросами
Вересаева. Он предъявил высокие требования к людям своей профессии,
обязывающей быть чуткими, справедливыми. На основе достоверных сведений
проанализировал писатель отношения медиков, больных, общества, осветив
разные аспекты врачебной этики.
Внимательно прослежено в «Записках» формирование подлинного специалиста:
от сомнений в своей подготовке к творческому освоению научных знаний,
от ложной чувствительности при виде страданий к зрелому гуманизму, от
побуждения лечить один недуг к пониманию индивидуального целостного
организма. Мастерство врача неотделимо от его моральной ответственности.
Вересаев не побоялся обнародовать действия шарлатанов и вымогателей
от медицины. Особенно страшен рассказ о преступных экспериментах на
здоровых людях, которым с эгоистической целью исследования прививались
самые тяжелые болезни. «Записки» стали выразительным обличительным документом,
одновременно — собранием доказанных истин врачебной деятельности, раздумий
высоконравственной личности.
Опыт документально-психологической прозы был продолжен Вересаевым
после его пребывания на русско-японском фронте. В результате появились
циклы «Рассказов о войне» (1906), записок «На войне» (1907).
Протест вызывала бессмысленная массовая смерть. Вересаев воссоздал
тягостную фронтовую обстановку в натуральную величину, не затеняя кровавых
подробностей. Смело были освоены принципы «некрореализма», особенно
страшного потому, что гибли мужественные здоровые люди. С другой стороны,
отражены вопиющие факты бездарного командования, казнокрадства, военной
бюрократии. Писатель поднял завесу над трагической и позорной страницей
русской истории.
Немудрено, что в начале революции 1905 г., когда Вересаев увидел работу
стачечных комитетов Сибирской железной дороги, у него опять забрезжила
мечта о близком обновлении страны: «...в России действительно родилась
свобода». По возвращении домой писатель продумывал план повести, где
должна была действовать героиня «На повороте» Таня, повзрослевшая, умудренная
пережитым. Но... такое произведение написано не было. Вместо него Вересаев
опубликовал в 1908 г. «К жизни», развив иные, мрачные, мотивы «На повороте».
Революционные события посеяли новые сомнения писателя.
«К жизни» — история разочарований, напряженных поисков некогда смелого
борца за свободу Константина Чердынцева. Разуверившись в русской революции,
он упрекает ее деятелей в том, что они давали на вопросы бытия «мелкие,
без корней в душе ответы» (подчеркнуто мной.— Л. С.), иначе,
упрекает в отсутствии серьезных духовных ориентиров. Истоки подобного
положения Чердынцев стремится понять в человеке, но приходит к безутешному
выводу: каждым владеет иррациональная сила — «хозяин», управляющий его
поведением. Страх перед подсознательным началом Токарева («На повороте»)
перерастает теперь в смирение с этой темной силой. Ощущение беспомощности
влечет Чердынцева к признанию мещанского счастья, сиюминутных наслаждений.
Однако и здесь спокойствие не обретено, потому что нет веры в собственную
волю, разум. В болезненных переживаниях созревает желание спастись от
«жизненной чепухи» в смерти. Останавливает последний шаг к небытию неожиданное
открытие Чердынцевым «живой жизни» природы. В слиянии с ней находит
герой отдохновение от одиночества, возможность своего дальнейшего возрождения.
«К жизни» — не лучшее сочинение Вересаева, о чем он и сам говорил.
Повесть примечательна более всего тем, что впервые четко определила
идею «живой жизни». Влечение к ней по существу всегда, со времен «Без
дороги», было свойственно писателю и постепенно приобретало полноту.
Под «живой жизнью» подразумевалось единение с вечно прекрасным царством
матери-земли, но и естественное развитие личности, ее постижение себя
и окружающего мира, реализация всех природных духовных потенций. С высоты
такого идеала Вересаев резко критично воспринимал разные формы общественной
практики.
Концепция «живой жизни» была прояснена в двух книгах оригинального,
философско-литературоведческого жанра (1909-1914). Одна из них, так
и названная «Живая жизнь», посвящалась Л. Толстому и Ф. Достоевскому;
другая — «Аполлон и Дионис» — Ф. Ницше.
Творчество Толстого позволило осознать тот сложный процесс, который,
по словам автора «К жизни», ему не удался в повести, — преодоление власти
подсознания, торжество светлого разума и доброй воли. Толстовский феномен
человечности и духовной гармонии вызвал поклонение Вересаева в противовес
«мрачной скорби» (А. Островский) Достоевского. Отвергнута была и индивидуалистическая
философия Ницше.
Идея «Живой жизни», после ее теоретического осмысления, воплотилась
в ряде рассказов 1915-1916 гг. В «Дедушке», наиболее ярком из них, снова
предпочтены вневременные ценности конкретно-социальной борьбе. Отступничество
героя Андрея Павловича от его прежних народнических убеждений на сей
раз, однако, смягчено. И тем, что он провел в заключении 25 лет, получив
свободу глубоким стариком. А прежде всего тем, что мудрость «дедушки»
раскрыта на фоне скудного, обыденного существования.
Чуткий к вечно прекрасному природному миру и человеческим достижениям,
Андрей Павлович живет высокой духовной деятельностью, не тяготясь до
крайности упрощенным бытом. Вересаев раскрывает особую близость своего
героя к природе. Приобщиться к ее таинствам может лишь утонченно-интеллектуальная
личность. Смелая мысль, чистые чувства не только способны ответить зовам
вселенной, но и обогатить человечество своими прозрениями, донести их
до пытливой молодой души. В ожидании близкой кончины «дедушка» торопится
передать Лизе накопленный им опыт. И покидает землю, ощущая слияние
с ее нетленными силами.
В рассказе заключена полемика с Ницше: отрицание воспетых им сверхчеловека
и добровольной смерти как спасения от слабости. Жизнь Андрея Павловича
естественна, гуманна освоением для других людей духовных ценностей,
а смерть значительна их завещанием новому поколению.
Совершенствование мира Вересаев окончательно связал с деятельностью
носителей подлинной культуры. С годами этот взгляд укрепился и драматизировался.
После октябрьских событий 1917 г. и гражданской воины классовая борьба
была воспринята писателем ненужным кровопролитием и ожесточением, разрушившим
самую идею нравственного преображения страны. Судьбу русской интеллигенции
символизировало название романа «В тупике» (1920-1923). Мечта о «живой
жизни» не сопрягалась с ходом истории.
Гарин и Вересаев раскрыли внутреннее бытие человека как результат
его восприятия общественной атмосферы. Писателей интересовало сложное
взаимодействие объективных запросов времени и субъективных устремлений
личности. Гарин сохранил веру в возможность их равновесия, Вересаев
в более поздних сочинениях — нет. Однако идеальные представления обоих
современников восходили к мысли о возрождении духовной культуры, равно
необходимой индивидуальному развитию и совершенствованию человеческих
отношений в целом.
В литературе того же периода определился творческий опыт и другой
ориентации. Взгляд целого ряда талантливых прозаиков был обращен к вечным
началам жизни, нетленным проблемам счастья, любви, красоты. Отсюда вовсе
не вытекало, что современность обходилась молчанием. Ее образ обладал,
возможно, даже большей глубиной и органичностью: всечеловеческое проступало
в конкретном преломлении, под влиянием эпохальных процессов. Новое проявление
общебытийных закономерностей отразили другие писатели, причем строго
по-своему, неповторимо.
Между произведениями С. Сергеева-Ценского, Б. Зайцева, И. В. Шмелева
прямых контактов не найти. Объединение в одном кругу этих авторов раньше
сочли бы за преступный аполитизм. По социальным симпатиям они действительно
далеки друг от друга. Но, наверно, каждый из них мог бы повторить признание,
сделанное Ценским: «...есть какая-то тайная согласованность неба, земли
и всего, что есть на земле». Разные варианты такой внутренней согласованности
были запечатлены в многотемной, структурно неоднородной прозе.
С. Н. Сергеев-Ценский (Ценский — псевдоним;
1875-1958) родился в семье земского учителя с. Преображенское Тамбовской
губернии. Рано потеряв родителей, вынужден был содержать себя сам. Закончил
Учительский институт, семь лет преподавал в школах Украины, Латвии,
Рязанской и Московской губерний. Два года служил офицером, принимая
участие в русско-японской войне. В 1906 г. вышел в отставку, посвятив
себя литературной работе. Два потока впечатлений определили творчество
Ценского: мрачных — от косных провинциальных устоев, армейских порядков
и радостно-просветленных, почерпнутых в общении с природой. В душе молодого
учителя рождались тяжкие думы и поэтичные грезы, именно так — «Думы
и грезы» (1901) — был назван его сборник стихов. Известность Ценскому
принесла проза, начиная с первого опубликованного рассказа «Тундра»
(1903).
Ранние произведения писателя — картины ущербного существования одиноких,
слабых людей. Каждая из них имеет некий символ, обобщающий их восприятие.
В «Тундре» — «стоголосая тундра» жестокого мира. В «Погосте» (1902)
— заглавный образ. Человек оказывается во власти непреодолимой силы.
Дышит в лицо «черная тоска» («Дифтерит», 1904); «висит что-то черное
и давит» в небе, «выползает и обжигает мозг» злость («Маска», 1904).
Тем не менее в глубине человеческой души автор находит природное тяготение
к правде, чистоте («Бред», 1904) и ожидание светлого грядущего.
Несвершенность людских надежд, закрепленных, скажем, в заглавиях рассказов
«Счастье» (1902), «Взмах крыльев» (1904), противоречила авторскому убеждению
в высшей целесообразности целостного земного бытия. Ценский искал личность,
способную принять священные предначертания гармонической природы. Этот
идеал по-разному проявился в рассказе «Поляна» (1904), повести «Сад»
(1904).
Едва ли не главную роль в «Поляне» исполняют вольготные «смеющиеся
дали», заросшая цветами и травами поляна. В их изображении сразу чувствуется
зоркий и влюбленный в красоту глаз мастера. Ликующий простор почти одухотворенных
полей таит очарование подлинной свободы и могущества в противовес неволе
общественных порядков, фальши моральных догм. Такое представление психологически
точно конкретизируется в столкновении мудрого, неотделимого от царства
природы старика-пастуха с ограниченным и озлобленным солдатом. Рассказ
начинается и завершается мажорным аккордом: любые огорчения пастуха
исцеляет чистое, благоуханное дыхание цветущей земли.
Ценский писал: «Я люблю Землю — вообще и Землю свою». Любить для него
значит ощущать себя частью ее живого организма, понимать сложившиеся
в нем процессы, но и отвечать зовам этого вечно изменчивого и таинственного
мира. Среди высоких чувств к родному краю выделялась мечта о его украшении.
Символическим звучанием наделялись образы растений, яркие краски леса,
лугов. Название «Сад» тоже не лишено широкого обобщения. Почерпнутый
в содержании повести («добытчик, хлебороб» Шевардин, окончивший земледельческое
училище, снял сад для осуществления своих трудовых планов) заглавный
образ доносит мысль, дорогую для героя и автора, о процветании земли,
которая «людей ждет».
Поначалу Шевардин, умело преодолевая трудности, почти создает желанный
райский уголок. Но взлелеянный идеал благоустройства жизни оказывается
несостоятельным. Шевардин везде видит непреодолимый разрыв между «ожидающей»
своих верных сыновей землей и ее неумелыми работниками. Деревня поражает
бессмысленностью неналаженного труда, обилием нищих, ленью, звериными
нравами ее жителей, источенными гнусом полями, болезнями и смертями
мужиков, наконец, «рабским и убогим» в крестьянской душе. Шевардин,
почитающий «землю, как полнозвучную красоту, как великую мощь», приходит
и к другому страшному для себя выводу: «Огромной и пустой землей владел,
неизвестно почему, один человек <...>, не любивший земли и живущий
где-то вдали. И там, где он не знал, что делать с огромной землей, в
глубоких трещинах задыхались люди». Доведенный до потрясения Шевардин
убивает приехавшего в поместье графа и идет под суд.
Ценский исходит из сущностного понимания человеческого бытия, которое
просто иссякнет без животворных источников. Сейчас сказали бы, что писатель
затронул вопросы экологии. Несомненно. Только тем не ограничился. В
повести настойчиво сопоставляется земное могущество с «воплощенной сказкой».
Человек, чтобы творить собственную легенду, должен стремиться соответствовать
созидательной энергии самой матери-природы. «Огромная и пустая земля»
— этот образ означает бессилие людей, не сумевших заполнить зияющую
пустоту. С таких позиций Ценский осудил реальные противоречия общества,
начисто лишенного способности помочь сиротеющей стране.
Ценского упрекали за невнятный отклик на события первой русской революции.
А писатель в свете своих представлений о мире выразил желание нового
подвижнического духа в поэме «Молчальники» (1905). Героями избраны святые
монахи, идущие «на подвиг <...>, на борьбу с огромной и темной
силой», собирающие «братскую и единую» толпу, где «рядом с оборванцем
шел барин, как цветы, реяли <...> молодые, горячие, честные лица».
Такая солидарность горячих и честных людей, по мысли автора, была шагом
наступления на тьму, запустение, шагом к расцвету — «реяли, как цветы»,
высокие человеческие побуждения.
В эссе «Гробница Тамерлана» (1909) Ценский назвал маври-танский стиль
«душой Азии», ее солнцем, а русские села с «росистыми сенокосами», «развеселой
девкой Палашкой» — «своим, родным... И своим солнцем». С разрушением
внутренних связей с великим светилом искажалась сущность человека. Поиску
«солнечных» натур и постижению мрачных стихий отдал свое творчество
Ценский.
Многие его прозаические произведения именовались поэмами. Так было
оттенено содержание и архитектоника картин, открывающих тесную зависимость
прекрасного в человеческой душе и на земле. Героям свойственна близкая
природе подвижность: непосредственность порывов, смена эмоций, непроизвольность
чувств — «Улыбки» (1909), «Неторопливое солнце» (1911). Лица, фигуры
не отделимы от радужного пейзажа, переливов света, игры бликов. Гибким
резцом как бы вырезан целостный «кусок» жизни. Если возможно сопоставление
с живописью, то проза Ценского близка полотнам раннего В. Серова — органичным
сочетанием импрессионистической и реалистической поэтики. Соответственно
найдены названия, передающие либо одухотворен ную природную силу («Неторопливое
солнце», «Печаль полей»), либо эмоциональное состояние людей («Улыбки»,
«Испуг»).
По отношению к «душе» вечного земного царства рассматривал писатель
сложные явления времени. На этом пути возникли большие и прекрасные
повести «Печаль полей» (1909), «Движения» (1910), «Медвежонок» (1911).
«Печаль полей» — меланхолически-грустная поэма о прекрасной Земле,
дышащей священным устремлением к чему-то новому, пока нерожденному.
По сравнению с ее внутренне напряженным бытием «растерянные на пустом
просторе» усадьбы, деревни — жалки, ущербны. «Принесло откуда-то с ветром
и посеяло песни, унылые, как ветер, широкие, как поля, и пошла, шатаясь,
эта голая, ничем не прикрытая жизнь изо дня в день, из месяца в месяц,
из года в год одна и та же». Зов родного края близко у сердца держит
полусказочный силач Никита. Он глубоко чувствует «все сочное и здоровое»,
«кругом и землю, и небо», почти язычески олицетворяет их неизбывную
мощь. Его правду не разумеют люди, и он не обращается к ним, однако
«поля понимали Никиту, и Никита понимал поля». Эта романтизированная
фигура как бы овеществляет авторские раздумья о тесных связях человека
с землей. Все другие герои повести по-разному отступают от ее священных
предначертаний.
Тесня «печальные поля», растут корпуса завода, принадлежащего помещику-предпринимателю
Ознобишину. Мрачное строение разрушает окружающую красоту и душевное
спокойствие самого владельца. Ожидающая возрождения природа шепчет «глухим»
горизонтам: «Не то!» Постепенно, через несколько поколений Ознобишиных,
расточается их вера в свое будущее и власть над жизнью. Неостановимо
это нисходящее движение. Потому к Анне, несущей в себе как проклятье
обреченность и опустошение, проявлено несомненное сочувствие: гибнет
душа, чуткая к немому призыву оскверненной земли.
Прямой противоположностью Ознобишиным выглядят четыре крестьянина-мастеровых,
хозяйственные, смекалистые, даже веселые. Они давно потеряли уважение
и страх перед хозяевами, дерзко судят их, насмешливо относятся к чуждым
себе душевным порывам: «...все было смешно, что не было этими тихими,
как стада, рабочими полями». Мастеровые пугают грубыми шутками Анну,
непростительно жестоки к своему товарищу Игнату, мечтавшему о мифическом
братстве, наземном царствии бога — справедливости. И равнодушно глухи
к сокровенным процессам кормилицы-земли, которая для них только место
тяжелого и самоотверженного труда.
Вот почему обычные мужики не понимали Никиту. Его образ, окрашенный
романтикой внебытового ощущения, воплощен в начале и финале лирико-философской
поэмы о взывающей к людям «печали полей». «Нежной грезой о Человеке»
справедливо была названа критикой повесть Ценского.
В «Медвежонке» укрупнены, углублены наблюдения такого порядка. Теперь
идеал писателя предстает в реальной картине российских вольных угодий.
Стремление к качественно новому мироустройству выражено ясно и веско.
А негативные явления осмыслены в их сложном взаимодействии. Тем не менее
повествование не утрачивает лиризма — поэтических авторских раздумий
о судьбах родины.
В повести отражена стихия подлинной мощи. Она в бескрайних просторах
Сибири, по которой «едешь-едешь... день, два, неделю, полмесяца без
передышки, без останова... фу ты пропасть: «такая уйма земли — вся пустая».
Богатству девственного края соответствуют его поселенцы. Один из них
— Андрей Силин (символическая фигура снова появляется на первых и последних
страницах «Медвежонка») — покоряет необычностью своего облика, поведения.
Ценский был далек от идеализации естественного, внецивилизованного
существования. Восхищение бесконечными сибирскими лесами нужно понимать
иначе. Таежные просторы влекут не для прогулки, а для разумной деятельности.
Писателю дороги обжитые, ухоженные места, но он негодует на тех, кто
бессмысленно расхищает земные дары. Мудрым хозяином выглядит сибирский
крестьянин и охотник Силин. Осмысленность и свобода тесных связей с
природой, способных принести благо людям и не повредить ей самой, —
вот сфера авторского поклонения. Немудрено, что через прозу Ценского
прошла тема взращенных человеческими руками садов. От щедрот своих кормит
Сибирь поселенцев и учит их ценить волю, красоту, силу, труд.
Забвение правды вечной жизни привело к жалким порядкам, в том числе
маленького городишка Аинска, к драме главного героя повести, полковника
Алпатова. Этот ведущий мотив нашел оригинальное художественное выражение,
что и сделало «Медвежонка» самым ярким достижением в творчестве Ценского
начала XX в.
Алпатов — главное лицо городка, все подчиняются воле этого деятельного
и удачливого человека. Но в его позиции есть неразличимая им самим уязвимость.
Властвуя благодаря существующим порядкам, Алпатов сам оказывается во
власти других лиц. Возникает конфликт, суть которого герой не понимает,
улавливая лишь конкретные его признаки. Появившись однажды, дурные предчувствия
стремительно нарастают, усиливают депрессию и завершаются потрясением.
Ценский раскрывает сначала зыбкое, интуитивное, затем всеобъемлющее
чувство надвигающейся катастрофы, тонко переплетая объективно происходящее
с субъективными для персонажа переживаниями. Неумолимое скольжение души
к краху воссоздано с редкой психологической мотивированностью.
В повести возникает целая цепочка персонажей, последовательно связанных
властью и подчинением одного другому. В будто бы спокойной обстановке
таятся путы, «спеленавшие» всех, незримо губящие человеческие души и
отношения. Писатель акцентирует еще более опасный момент: люди сами
не приемлют свободы. Здесь роль купленного Алпатовым медвежонка и приобретает
значимость.
Пластично, как все в повести, передано восприятие лесного детеныша
жителями Аинска (от малых детей до солдат и генерала). Особенно показательно
то раздражение, даже своего рода испуг, что испытывает сам Алпатов,
привыкший к всеобщему повиновению, когда встречается с упорным, звероватым
взглядом косолапого «воспитанника». «Деятельное» участие принимает своим
молчаливым присутствием медвежонок во многих сценах. Все они подводят
к главному. Добрый зверек, оторванный от могучей, вольной жизни, несовместим
с «разумными» порядками и представлениями людей. Он ссорит членов семьи,
усложняет отношения солдат и офицеров, наконец, подрывает устав армии.
В повести много комических эпизодов. Но они не затеняют серьезного смысла.
Подчиниться существующему укладу можно лишь насильственно, подавив естественные
чувства и желания, уничтожив ни в чем неповинное животное. Так и происходит.
Наступление такой «цивилизации» на свободную, прекрасную землю Сибири
толкуется автором как угроза будущему. Повесть, однако, кончается на
светлой ноте. Отшумели мелкие драмы в Аинске, возможно, готовятся новые.
А бескрайняя тайга продолжает растить свои богатства, Андрей Силин —
свой мудрый опыт.
Непознанными человеком законами вечной жизни измеряет его душу писатель.
Победу гуманных чувств расценивает как приумножение жизненной энергии.
Самые, казалось бы, несравнимые произведения: рассказ «Недра» (1912)
о первом свидании девушки, роман «Наклонная Елена» (1913) о сложных
отношениях инженера с рабочим — кончаются сходным финалом. Невероятно,
но факт. Герои приходят к слиянию со стихией бытия, ощущению ее возрождающего
воздействия, открывшего им тайну любви или душевного сближения друг
с другом.
Все творчество Ценского проникнуто желанием, высказанным в его этюде
«Благая весть»: «Нет мира, кроме земного мира, и человек да будет поэт
его!»
|
