|
СПОР О РЕАЛИЗМЕ НАЧАЛА ВЕКА
Первое острое столкновение по этому вопросу относится к периоду, когда
«молодая литература» набрала силу, появились крупные произведения А.
Куприна, Л. Андреева, М. Горького, Ив. Бунина, многих др. Этот подъем
совпал с преддверием и событиями революции 1905-1907 гг. В разговоре
о творчестве писателей шло по существу идеологическое размежевание критиков.
Традиции последовательно-народнического (Н. К. Михайловский, С. А. Венгеров),
общедемократического (А. И. Богданович) направлений, культурно-исторической
(Е. А. Ляцкий, Ф. Д. Батюшков, Е. В. Аничков), психологической (Д. Н.
Овсянико-Куликовский) школ литературоведения были заметно потеснены
куда более резкими выступлениями. Оценок появилось масса, претензий
на обобщения — не меньше. Но суть нового реализма осталась нераскрытой.
На этом факте, как показательном для последующих, стоит остановиться.
Заметную линию этих лет составили работы поклонников «интеллектуального
искусства» Е. Колтоновской, И. Игнатова, С. Адрианова, Л. Гуревич, А.
Дермана.
Они четко отстаивали интерес к общечеловеческим ценностям. Только
нельзя сказать — достигали истины, поскольку «запросы духа» соединяли
с откровенно антиобщественным смыслом.
Перу Е. Колтоновской принадлежат статьи конкретного и обобщающего
характера написанные живо, с массой точных наблюдений. Но в увлечении
«моральными и философскими исканиями» Колтоновская отлучила от достижений
трезвый реализм как чуждое русской интеллигенции «господство улицы»,
исказила облик Чехова, Гаршина, Мамину-Сибиряку вообще отвела роль иллюстратора.
С точки зрения излюбленных «добрых талантов» Бунин обвинялся в субъективизме,
ошибочных «приговорах над русской жизнью». Творчеству Горького приписывалась
то «ницшеанская в босяцкой оболочке» правда, то абсолютно вневременные
темы. Исключение было сделано лишь для художественно беспомощных романов
В. Ропшина и Р. Григорьева за их антиреволюционную позицию.
А. Дерман, знаток и поклонник светлого таланта Короленко, низвел все-таки
его «углубленное социальное чувство» до стремления лишь к любви и «высшей
правде». По отношению к разным писателям он высказывал несправедливые
суждения. В замечательных повестях Сергеева-Ценского критик нашел «идею
недоброго, мстительного начала жизни». В автобиографических произведениях
Горького — авторское нежелание «исправить злую правду» жизни «правдой
идеала».
Другие сторонники духовной культуры были значительно более наступательными
в своих оценках. Реализм предстал в обидно укороченном варианте, потому
что его связь с миром воспринималась как существенный недостаток.
Немногого добилась группа критиков прямо противоположного направления,
воспевшая самоценность пролетарского движения. Здесь активно проявили
себя Л. Львов-Рогачевский, Л. Войтоловский, Д. Тальников, др. На разные
примитивные мотивы перепевались ложные идеи «классового чувства» (Тальников),
пролетарской «собственной культуры» (Войтоловский), «пролетарской интеллигенции»
(Львов— Рогачевский).
Картина литературы оказалась вновь и еще более ущербной. «Бестрепетных
борцов» Львов-Рогачевский увидел лишь в антихудожественном романе о
рабочих «К широкой дороге» А. Бибика. С этой несуществующей «высоты»
развенчал и горьковского «Коновалова», и вересаевского Андрея Ивановича
(«Два конца»). Зато прославил выпады М. Арцыбашева против морали — воспевание
«свободы от культа во имя естественных желаний». Русская духовная культура
не устраивала провидцев «пролетарского самовыражения».
Взгляд этих критиков на отдельные темы иногда был даже свежим, интересным.
Но умозрительной и эклектичной — концепция литературного развития. Предполагалось,
что «лирика <...> уступает эпическому содержанию и изложению»
(Войтоловский). А грядущее закреплялось за «коллективной душой», которую
якобы синтезирует «молодая демократия» из опыта символистов, Чехова,
Бунина... (Львов —Рогачевский). Объективный анализ и оценка реализма
отсутствовали.
Сторонники народничества искали в текущей литературе прежних тем и,
не находя, разносили ее по косточкам. Известный критик «Русского богатства»
А. Редько зло высмеивал М. Арцыбашева, 3. Гиппиус, Игоря Северянина,
а наряду с ними отрицал Ив. Бунина, Л. Андреева. Хуже всего, что о бунинском
«Господине из Сан-Франциско», «Сказках об Италии» Горького и схематичном
романе Р. Григорьева «Недавнее» говорилось на страницах журнала чуть
ли не в одинаковых выражениях. Удовлетворяло лишь «бессознательное влечение»
к идеалу.
Существовала так называемая неонародническая критика. Она не отличалась
оригинальностью. Но под ее знаменами выступил интересный человек Иванов—
Разумник (Р. В. Иванов). Он отстаивал туманные идеи «философско-исторического
индивидуализма», интуитивного слияния и возрождения индивида и массы,
придавал ограниченный смысл реализму и романтизму. Тем не менее явственно
увидел в современной поэзии и прозе мечту о преображении России, ее
культуры. Много верного сказал о художественном мире А. Блока, М. Горького,
С. Сергеева— Ценского, А. Белого, их разном, хотя в чем-то перекликнувшемся
идеале народного самосознания. Эта линия наблюдений могла бы дать живые
результаты. Но всем процессам был сообщен имманентный характер, что
мешало понять природу вещей.
Тревожное время торопило с выбором позиций и концепций. Обретенные,
они оказывали всеподчиняющее давление на деятельность критиков. Утонченный
анализ нередко завершался предвзятыми выводами. Именно так выглядит
оценка реализма талантливыми поэтами-символистами. А. Белому принадлежат
глубокие раздумья о движении литературы «от личности к народу», «нравственной
связи с Родиной», «чистых струях родного языка». Много ценного внес
А. Белый в понимание творчества А. Блока, В. Брюсова, Л. Андреева. Но
все, где не увидел религиозного преображения жизни (в реализме, у Андреева
— тоже), подверг резким нападкам. Д. Мережковский верно критиковал обывательскую
пошлость, а то, что ему понравилось в «чужом» реализме («Детство» Горького),
«домыслил» до своих заоблачных идеалов.
Убежденными защитниками реализма от упадочнических, натуралистических
тенденций, антиреволюционных настроений были марксистские критики. Такое
направление выступлений сразу проясняет их суть — политическую. Потому
многие ценные явления снова остались за границей рассмотрения.
В группе партийной интеллигенции было немало людей большой общей культуры
и острого ума: Г. Плеханов, В. Воровский, А. Луначарский, М. Ольминский
и др. Они отстаивали социально-исторические законы развития мира, отрицая
неизменную природу чего бы то ни было. Идеализация пролетариата тоже
была совершенно чужда им. Главная задача критической деятельности восходила
к воспитанию сознания народа и отдельного человека. Психология личности
и общества (особенно для Плеханова, во многом связавшего с нею становление
культуры) приобрела первостепенную значимость. Казалось бы, предпосылки
для серьезного осмысления литературы существовали. Однако марксисты
воспринимали искусство как форму идеологии. Отсюда вытекала программа
действий: перестроить систему взглядов на сущее у художника, а через
его творчество вызвать необходимые настроения в читательской массе.
Общеутилитарный этот подход приводил к профанации искусства.
Плеханов, считавший революцию преждевременной, высоко оценил взыскательное
отношение Горького к антинародной части интеллигенции, но не принял
в «Детях солнца», «Матери» «проповедника социализма», который «торопится
идти вперед». Немудрено, что с нежностью критик отозвался даже о схематичных
героях «То, чего не было» В. Ропшина, «не готовых к тяжелой борьбе».
В работах Воровского, весьма чуткого к прозе Л. Андреева, рекомендовалось
усилить звучание «трагедии современного интеллигента», дабы избежать
ее для пользы общего движения. Если бы такое случилось, Андреев перестал
бы быть Андреевым.
Марксисты целенаправленно боролись с «упадком», обличали М. Арцыбашева,
Ф. Сологуба, Д. Мережковского, 3. Гиппиус и т. д. Однако со стороны
критиков реализм подвергался не меньшей опасности — недопустимо упрощенного
толкования, так как все сводилось к вопросам революционной борьбы.
Печальная эта тенденция заметно нарастала с усложнением обстановки
в стране. После октябрьских событий 1917 г., когда большая часть деятелей
культуры сначала отстранилась от новой власти, затем эмигрировала, негативный
взгляд на литературу начала века превратился в практику ее низкопробного
поношения.
В. И. Ленин в подготовке революции отвел ведущую роль партийной пропаганде,
должной оплодотворить «последнее слово революционной мысли человечества
опытом и живой работой социалистического пролетариата». А из каждой
национальной культуры считал необходимым взять «только ее демократические
и ее социалистические элементы <...>, только и безусловно
в противовес буржуазной культуре» (курсив автора).
Такой была цель собственно партийной, большевистской печати. Советские
идеологи перенесли этот подход на искусство, расчленив единую культуру
на части. А из творчества писателей, опираясь на ленинские статьи о
Л. Толстом — «зеркале русской революции», стали выдергивать лишь для
себя подходящие зернышки. Дооктябрьской плеяде художников, естественно,
досталась только черная краска.
Особенно преуспевали на этом пути ультралевые силы: пролеткульт (организации
пролетарской культуры), «напостовцы» (группа журнала «На посту»), Леф
(Левый фронт искусства), позже РАПП (Российская ассоциация пролетарских
писателей). Видный деятель ультралевого толка Г. Лелевич назвал С. Есенина
сыном «кондовой деревни», приписал ему религиозность «темного и даже
животного» свойства. Символистов отнес к «поэзии буржуазной интеллигенции»,
«одряхлевшего класса», хотя они именно буржуазию и не принимали. Я.
А. Назаренко изощрялся в более острых определениях. Бунин — «живой труп
современности», пассажир «летучего голландца». В тех же выражениях представил
Куприна, Горького, Брюсова, Блока. В качестве своих идеологов Назаренко
избрал Г. Лелевича, Л. Троцкого, Л. Войтоловского и... Г. Плеханова.
В разгар пролеткультовской вакханалии даже Александрийский театр хотели
уничтожить как «гнездо реакционного искусства». А. В. Луначарский, близкий
к Пролеткульту, думается, не без влияния этого печального факта, выпустил
в 1925 г. книжку «Судьбы русской литературы», где развенчал подход к
писателю с точки зрения его социального происхождения. Но всю литературу
начала века рассмотрел узко — только как познание революционной действительности.
Потому Горькому, Вересаеву (другие замалчивались) была дана весьма «кислая»
оценка, Блоку отпущена скромная доля «революционности» и талантливости.
Лишь «великолепные формальные искания» поэзии воспевались. Новый посев
недоверия к реализму начала века был сделан.
В конце 20-30-х гг. наметилась некоторая освежающая струя. Были опубликованы
письма, дневники, воспоминания, связанные с жизнью Горького, Блока,
Брюсова, Андреева. Началось изучение творчества Блока, Горького и, частично,
в связи с ним — Андреева. Появились работы А. В. Луначарского, В. А.
Десницкого, Н. К. Пиксанова, С. В. Касторского, И. А. Груздева. Был
собран большой фактический материал, выпущены в свет труды более объективного
характера: «М. Горький. Очерк жизни и творчества» (Л., 1935) В. Десницкого;
«Революционный путь Горького» (М., 1933). Тем не менее его творчество
снова рассматривалось в связи с отражением революционного движения.
На Первом съезде советских писателей сам Горький в числе важных задач
назвал подготовку «исторических хрестоматий», образцов поэзии и прозы
XIX — начала XX в. А позже высказался за коллективный труд по созданию
истории литературы. Учебник по литературе 1890-1917 гг. скоро был написан.
Во второй половине 30-х гг. активно продолжалась публикация ценных
материалов по творчеству Горького, Блока, Маяковского, А. Белого. Вышел
интересный том «Литературного наследства» (М., 1937), посвященный вопросам
модернистских течений. С 1939 г. начал издаваться «Архив А. М. Горького».
Показателен, однако, один момент. В это же время появилась книга «Дооктябрьская
«Правда» об искусстве и литературе» (М., 1937). Собранные здесь статьи
критиков-марксистов служили как бы утверждением прежних, социологических
принципов анализа и оценки искусства. В такой обстановке Б. В. Михайловский
выпустил учебник «Русская литература XX в. С 90-х годов XIX в. до 1917
г.» (М., 1939).
В этой книге было много нового. Углублены философско-эстетические
подходы к наследию М. Горького, прояснен путь А. Серафимовича, Д. Бедного,
пролетарской поэзии. Особенно были интересны разделы, обращенные к модернистским
течениям. Но за реализмом крупнейших художников осталось закрепленным
понятие кризиса. И все-таки труд Михайловского стал этапным. Впервые
эпоха получила целостное освещение.
Рубеж 30-40-х гг. отмечен интересом к эстетике и поэтике М. Горького
(Н. Пиксанов, С. Касторский, Б. Бялик), В. Брюсова (Д. Максимов), В.
Маяковского (Л. Тимофеев). Отечественная война внесла свою поправку
в восприятие искусства, его нравственных ценностей. Неудивительно, что
началась большая работа над десятитомной «Историей русской литературы».
Ее последний том период 1890-1917 гг. — вышел в 1954 г.
Впервые специальные главы посвящены здесь почти всем крупным писателям
и поэтам, обрисован «второй ряд» участников литературного движения.
И все-таки принцип его «политизации» сохранен. Бледно раскрыто творчество,
Горького и Серафимовича, спорно — поэзия Брюсова, а из наследия Блока
вообще выпали «неугодные части». Но больше других снова пострадали художники-эмигранты.
Сущность, завоевания реализма освещения не получили. Тот же, к сожалению,
подход был свойствен книгам А. А. Волкова, хотя и основанным на богатейшем
материале: «М. Горький и литературное движение конца XIX и начала XX
века» (М., 1951); «Очерки русской литературы конца XIX— начала XX в.
Учебное пособие для вузов» (М., 1958). Понятие «кризис реализма» было
сохранено.
Существенные изменения в изучение предоктябрьской эпохи внесли научные
конференции русских и зарубежных ученых в Москве: «Проблемы реализма»
— 1957 (сб. того же названия. М., 1959); «Современные проблемы реализма
и модернизма» — 1962 (сб. того же названия. М., 1964). В докладах В.
О. Перцова, В. Р. Щербины, В. Д. Сквозникова, др. были пересмотрены
представления о принципах реализма и модернизма, характере их развития
и взаимодействия. Значение русской литературы начала XX в. получило
более полное и новое освещение.
Конференции явились результатом широкой научной деятельности и в свою
очередь стали стимулом ее продолжения. 60-80-е гг.— активный период
в изучении словесного искусства 1890-1917 гг. Наследие его создателей
осмысливалось теперь как совокупность индивидуальных особенностей, феномен
творчества, воздействующего на художественную атмосферу времени, духовную
культуру, развитие человека.
За последние десятилетия вышли монографии историко-теоретического
характера. О М. Горьком — Б. В. Михайловского (1965), Б. А. Бялика (1963,
1 968), А. И. Овчаренко (1963), К. Д. Муратовой (1971). Об А. Блоке
— Б. И. Соловьева (1965), Д. Е. Максимова (1975), В. Л. Орлова (1978),
А. М. Федорова (1980). О В. Маяковском — Л. И. Тимофеева (1963), 3.
Паперного (1961), В. О. Перцова (1969), Н. Харджиева, В. Тренина (1970)...
Круг таких работ расширяется с большой интенсивностью.
Несомненно важно появление целого ряда книг о некогда опальных писателях.
Об Ив. Бунине — В. А. Афанасьева (1966), О. М. Михайлова (1967, 1990),
А. А. Волкова (1969), др. Творчеству Л. Андреева посвящено тоже немало
работ: Л. А. Иезуитовой (1976), Ю. В. Бабичевой (1971), В. Беззубова
(1984), др.
В эти же годы было предпринято типологическое исследование русской
прозы и поэзии начала века. Таково содержание монографий К. Д. Муратовой
(1966), В. Р. Щербины (1970), В. А. Келдыша (1965. 1975), А. А. Нинова
(1973), Н. Е. Крутиковой (1978), П. А. Громова (1965), Л. К. Долгополова
(1964, 1977, 1981), В. Я. Гречнева (1979), многих-многих иных.
Обогатили наши представления тома «Литературного наследства», заключавшие
переписку М. Горького и Л. Андреева (1965), материалы о жизни и творчестве
Ив. Бунина (1973), Валерия Брюсова (1975), А. Блока (1976, 1980— 1987).
Постоянно пополнялись сведения о литературе собранными в «Горьковских
чтениях», «Бунинских сборниках», «Брюсовских чтениях», ученых записках
различных вузов. Сейчас широкой волной идет переиздание художественных,
публицистических, мемуарных произведений начала века. «Белые пятна»
на литературной карте этого времени почти восполнены.
Следует выделить коллективную научную работу за последние десятилетия.
Очень много сделал Московский Институт мировой литературы им. М. Горького.
Он выпустил трехтомник «Русская литература конца XIX-начала XX в.» (1968-1972);
«Литературно-эстетические концепции в России конца XIX-начала XX в.»
(1975); двухтомник «Литературный процесс и русская журналистика конца
XIX-начала XX века» (1981-1982), др. Углубленно раскрыта здесь связь
между собственно х удожественными и философско-эстетическими исканиями
эпохи. Ярко воссоздан лик времени. Выявлены тенденции, типология, течения
реалистической литературы, определены «интенсификация художественного
языка», усиление «выразительных начал» (Е. Б. Тагер). Пристально изучено
наследие русского модернизма.
Ленинградский (ныне Петербургский) Институт русской Литературы (Пушкинский
Дом) внес большой вклад в постижение литературного процесса начала века
коллективными трудами: «Судьбы русского реализма» (1972), «История русской
литературы. Том четвертый. Литература конца XIX-начала XX века (1881-1917),
(1983); систематическими исследованиями архивных материалов — «Ежегодники
Рукописного отдела Пушкинского Дома» и т. д. В этих книгах значительно
прояснены исторические истоки и развитие литературы 1881-1917 гг., введены
в научный обиход и глубоко осознаны ранее малоизвестные ценные материалы.
Отечественная наука 60-80-х гг. достигла качественно нового осмысления
литературного процесса на рубеже веков. И все-таки спор о нем не кончен.
Встают многие нерешенные вопросы. Прежде всего, как кажется, связанные
с раскрытием внутренней общности словесного искусства этого времени.
Ведь до сих пор раздел, скажем, между Горьким и другими реалистами проведен
непреодолимый. Требует серьезного уточнения и характер контактов между
разными творческими направлениями и индивидуальностями. Думается, пора
перейти от убедительно уже раскрытой дифференциации к синтезированию
явлений, представить целостный «образ» эпохи. С другой стороны, теперь
есть возможность «разомкнуть» пределы изучения, включив в него «возвращенных»
нам художников русского зарубежья. Перспективы вырисовываются немалые.
А это значит, что прошлое нам стало ближе.
|
