П.А.Орлов. История русской литературы XVIII века. Развитие русского классицизма

РАЗВИТИЕ РУССКОГО КЛАССИЦИЗМА
И НАЧАЛО ЕГО КОРЕННЫХ ИЗМЕНЕНИЙ

ДРАМАТУРГИЯ 60-90-х ГОДОВ XVIII в.

Я. Б. Княжнин (1740-1791)

Ярким воплощением просветительского гражданского классицизма в драматургии стали трагедии Якова Борисовича Княжнина. В лучшей своей трагедии «Вадим Новгородский» (1789) писатель поднялся до сочувствия республиканским порядкам. Пьеса вызвала гнев правительства и была запрещена.

Трагедии

Княжин написал восемь трагедий. Ранние из них — «Дидона», «Титово милосердие», «Софонизба» — близки к иноземным образцам, за что Пушкин назвал драматурга «переимчивый Княжнин». Но лучшие его пьесы «Росслав» (1784) и «Вадим Новгородский» оригинальны.

Княжнин продолжает традицию сумароковских трагедий. Обращаясь к отечественной истории, он столь же свободно, как и его учитель, ее интерпретирует. Но в сравнении с Сумароковым Княжнин испытал более сильное влияние просветительства. Отсюда резкая политическая окраска произведений Княжнина, пристрастие к тираноборческим сюжетам, к гражданской лексике («деспот», «тиран», «рабы»). Многие стихи его афористичны.

«Росслав»

Эта трагедия пользовалась у современников Княжнина шумным успехом. На первом представлении каждый стих вызывал рукоплескания. Роль Росслава исполнял знаменитый в то время актер Дмитревский. В пьесе решалась проблема национального характера, которой автор придал политическую окраску. Вопрос о национальном характере в то время бурно обсуждался. Так, Екатерина II утверждала, что основой русского характера является образцовое послушание. Радищев отмечал терпеливость русского человека и вместе с тем его способность к жесткому отпору своим притеснителям.

Особую позицию занял в этом вопросе Княжнин. Само имя героя Росслав подчеркивало, что он выступает носителем лучших («славных») черт своего народа. Сюжет пьесы дает возможность автору раскрыть их. Действие происходит в Швеции. «Российский» полководец Росслав томится в плену у тирана Христиерна, владеющего Швецией и Данией. Росслав знает о местопребывании законного правителя Швеции — короля Густава, чем он и опасен Христиерну. Положение осложняется еще и тем, что Росслав любит шведскую княжну Зафиру, принадлежащую к роду «прежних шведских правителей», и любим ею. Но страстью к Зафире пылает и Христиерн.

Движущим началом пьесы служит многократное испытание непреклонного гражданского долга Росслава по отношению к России. Христиерн заключает его в темницу и, угрожая казнью, требует указать место, где скрывается Густав. Росслав предпочитает смерть предательству. На вопрос Христиерна, что дает ему силу не страшиться угрозы правителя, Росслав с достоинством отвечает: «Я росс!» Тем самым главной чертой русского национального характера объявляется бесстрашие и верность гражданскому долгу. Вспоминая о России, Росслав заявляет: «Колико сограждан, толико там героев». [1]

Мужество Росслава проверяется не только угрозой смертной казни, но и любовной страстью. Когда княжна Зафира предлагает ему бежать вместе с ней на свободу, он отказывается, так как в таком случае спасется только Росслав, а другие русские воины останутся во власти Христиерна. Росслав предпочитает быть в плену. Он заявляет Зафире:

Тиранка слабых душ, любовь — раба героя.

...Чтоб пламень погасить — я росс — сего довольно (С. 192 —193).

В третий раз доблесть Росслава испытывается его отношением к верховной власти. Княжнин высказывает здесь мысль о том, что действия правителей ж всегда совпадают с национальными интересами народа, что Родина и правительство — не тождественные понятия. В Швецию прибывает посол от русского князя, который предлагает обменять Росслава на земли, отвоеванные им у Швеции. Росслав категорически отвергает это предложение. Он возмущен опрометчивым решением русского правителя. «Не может повелеть мой князь мне подлым быти» (С. 203), — заявляет он.

В ряде случаев монологи Росслава направлены не только против «царей», выведенных в пьесе, но и против всех представителей высшей власти. Развенчивая ложный ореол, окружающий троны, Княжнин напоминает царям о неизбежной смерти и о суровом суде потомков, от которого не уйдет ни один из них:

Цари! вас смерть зовет пред суд необходимый;

Свидетель вам ваш век, судья неумолимый

Вам время будуще, в которо на весах

Вы правды будете судитися в делах.

Страшитеся сею суда нелицемерна! (С. 207).

Но возмездие может настигнуть тирана и при жизни, как это и произошло с Христиерном. В Швецию возвращается король Густав. Народ поднимает восстание против узурпатора, и Христиерн закалывается» произнеся перед смертью:

Так есть на свете власть превыше и царей,

От коей и в венце не избежит злодей (С. 247).

В 1789 г., в связи с начавшейся во Франции революцией, пьеса «Росслав» была снята с репертуара. Однако следующая трагедия Княжнина «Вадим Новгородский» в политическом отношении оказалась еще более смелой.

«Вадим»

Замысел «Вадима» во многом был обусловлен полемическими задачами. Оппонентом Княжнина оказалась сама Екатерина II, которая написала драматическое произведение под названием «Историческое представление из жизни Рурика» (1786). Основой для пьесы послужило летописное предание 863 г, о расправе Рюрика с восставшими против него новгородцами: «... уби Рурик Вадима Храброго и иных многих изби новгородцев, советников его». [2] Это немногословное сообщение было интерпретировано Екатериной в грубо монархическом духе. Еще в. своем «Наказе» она писала, что в России должна быть самодержавная власть, «всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конце разорительно... Лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим». [3] Тем самым исключалась даже мысль о возможности в России республиканского правления. В полном согласии с этими принципами Рурик изображался в пьесе Екатерины мудрым и справедливым правителем, которому новгородцы добровольно вручают княжескую власть. Вадим выведен как двоюродный брат Рурика, решивший незаконно, посредством мятежа, захватить княжеский престол. О новгородском вече, о народоправии не сказано ни слова. Потерпев поражение, Вадим раскаивался и на коленях благодарил своего противника за помилование. Пьеса заканчивалась полным апофеозом законного монархического правления.

Княжнин резко отошел в своей трагедии от замысла Екатерины. Его Вадим не находится ни в каком родстве с Руриком и не претендует на княжескую власть. Он — горячий защитник республиканских порядков в Новгороде. Несколько лет подряд вместе с другими посадниками Вадим был вдали от родного города, защищая от врага новгородские владения. По возвращении он узнает, что после длительных междоусобиц власть перешла в руки Рурика. Вадим не может примириться с утратой Новгородом былой вольности и организует против Рурика заговор. Ближайшие его помощники — посадники Пренест и Вигор. Тому из них, кто более отличится, Вадим обещает в жены свою дочь Рамиду. Между тем Рамида любит Рурика.

Когда заговор Вадима потерпел поражение, Пренест и Вигор погибли в бою, пленный Вадим предстал перед Руриком и Рамидой. Рурик столь великодушен, что готов уступить новгородский престол Вадиму, но княжнинский Вадим не похож на Вадима из пьесы Екатерины. С негодованием отвергает он предлагаемый ему «венец»:

Вадима на главу!

Сколь рабства ужасаюсь,

Только я его орудием гнушаюсь (С. 301).

Рурик обращается к народу и просит его решить судьбу Новгорода. Народ на коленях умоляет Рурика остаться у власти. Эта сцена вызывает у Вадима бурное негодование:

О гнусные рабы, своих оков просящи!

О стыд! Весь дух граждан отселе истреблен (С. 301).

Ему остается один выход — умереть. Рамида догадывается о решении отца и, не желая быть свидетельницей его смерти, закалывает себя. Подобно древним республиканцам, Вадим восхищен поступком дочери: «О дочь возлюбленна! Кровь истинно геройска» (С. 303). И он также лишает себя жизни.

Итак, Екатерина смогла противопоставить законно царствующему монарху лишь жалкого узурпатора, морально нечистоплотного честолюбца, Сумароков и Николев заняли более принципиальную позицию. В их пьесах противостоят друг другу монарх-тиран и просвещенный монарх. При этом допускается даже восстание, но только против тирана, а не против самого строя, поскольку свержение деспота подразумевает в их трагедиях сохранение монархических порядков. Новизна и смелость позиции Княжнина в том, что в его пьесе самодержавию противопоставлялась республика, а просвещенному монарху — идеальный республиканец. Таких конфликтов русская драматургия еще не знала. Княжнин стремится быть максимально объективным в своих оценках. Его Рурик — образцовый монарх. Он не узурпировал власть, а был возведен на престол изнемогавшим от внутренних раздоров народом. Он сумел восстановить в Новгороде порядок и даже готов уступить свое место сопернику. Он добр и великодушен. Но республиканцы Княжнина осуждают не конкретных носителей самодержавной власти, а сам монархический принцип, предоставляющий одному лицу бесконтрольную власть. Монархия всегда чревата деспотией. Где гарантия, что кроткий правитель не переродится в кровожадного тирана? Об этом говорит единомышленник Вадима посадник Пренест:

Величья своего отравой упоён,

Кто не был из царей в порфире развращен?

Самодержавие повсюду бед содетель,

Вредит и самую чистейшу добродетель

И, невозбранные пути открыв страстям,

Дает свободу быть тиранами царям (С. 271).

Вадим в пьесе Княжнина — образец высокой гражданской героики. Его поступками руководит не зависть, не стремление к власти. Он видит превосходство республиканских порядков над монархическими и до последней минуты остается верным своим идеалам. Силой характера, готовностью пойти за свои убеждения на любые жертвы он выше Рурика. В последние минуты жизни, потеряв войско, свободу, дочь, он произносит слова, свидетельствующие о его нравственном величии:

В средине твоего победоносна войска,

В венце, могущий всё у ног твоих ты зреть, —

Что ты против того, кто смеет умереть? (С. 303).

Характер Вадима отличается глубокой притягательной силой. Впервые в русской литературе был опоэтизирован национальный образ героя-республиканца.

Возникает вопрос: кем же был по своим политическим убеждениям сам Княжнин — монархистом или республиканцем? Эта проблема породила довольно обширную литературу, [4] в которой были высказаны доводы в пользу и той и другой точки зрения. Думается, что можно на основании всего творчества Княжнина, от ранних его произведений и до последнего, прийти к выводу, что он принадлежит к такому типу мыслителей, которые, в отличие от ограниченных и реакционно мыслящих монархистов, могли симпатизировать республиканскому устройству общества. К числу таких же людей в XVIII в. принадлежал Карамзин, который писал о себе: «По чувствам останусь республиканцем и притом верным подданным царя русского: вот противоречие, но только мнимое». [5]

Княжнину принадлежат также две стихотворные комедии — «Хвастун» (1786) и «Чудаки» (1790), написанные александрийскими стихами. Комедия «Хвастун» — сатира на фаворитизм. Ее герой Верхолет выдает себя за важную придворную персону. То, что его похвальба принимается за чистую монету, — черта времени: возвышение фаворитов Екатерины — Корсакова, Ланского, Зубова — было столь же непредсказуемо, как и их падение. Доверчивыми жертвами Верхолета становятся его дядя Простодум, вручивший проходимцу свои сбережения, и помещица Чванкина, готовая выдать за него свою дочь Милену. Образ Верхолета — один из предшественников гоголевского Хлестакова.

Пьеса «Чудаки» более безобидна по своему содержанию, В ней высмеиваются различные «чудачества» дворянского общества: галломания, спесь, сплетничество и т. д.

Язык комедий Княжнина — ступень на пути к драматическому искусству Грибоедова. Стихи из «Хвастуна» и «Чудаков» использовал Пушкин в качестве эпиграфов к первой и четвертой главам «Капитанской дочки».

Есть у Княжнина и комическая опера «Несчастье от кареты» (1779). В ней критика помещичьего произвола соединилась с сатирой на галломанию. Помещик Фирюлин решил продать в рекруты крестьянина Лукьяна и на вырученные деньги купить французскую карету. Лукьян и его невеста Анюта умоляют барина отменить приказ и употребляют несколько французских слов. Французская речь произвела чудо. Помещик прослезился и приказал освободить Лукьяна от оков. «Боже мой, — восклицает Лукьян, — как мы несчастливы! Нам должно пить, есть и жениться по воле тех, которые нашим мучением веселятся и которые без нас бы с голоду померли» (С. 569).



	Орлов П.А. История русской литературы XVIII века Учебник для университетов