СТАНОВЛЕНИЕ РУССКОГО КЛАССИЦИЗМА
А. Д. Кантемир (1709-1744)
Антиох Дмитриевич Кантемир —
первый русский писатель-классицист, автор стихотворных сатир. Сын молдавского
господаря, принявшего в 1711 г. русское подданство, Кантемир был воспитан в
духе сочувствия Петровским реформам. В годы реакции, наступившей после смерти
Петра, он смело обличал воинствующее невежество родовитых дворян и церковников.
Кантемиру принадлежат девять сатир: пять написанных в России и четыре — за границей,
куда он был направлен в качестве посла в 1732 г. Сатирическая деятельность писателя
наглядно подтверждает органическую связь русского классицизма с потребностями
русского общества. В отличие от предшествующей литературы все произведения Кантемира
отличаются сугубо светским характером.
Сатиры
Ранним литературным опытом молодого
писателя была «Симфония на Псалтырь», т. е. алфавитно-тематический указатель
к одной из книг Библии. К этому же времени относятся не дошедшие до нас его
песни на любовные темы, которые были очень популярны у современников, но сам
поэт ценил их невысоко. Лучшими произведениями Кантемира были сатиры, первая
из которых «На хулящих учение. К уму своему» была написана в 1729 г.
Ранние сатиры Кантемира создавались
в эпоху, наступившую после смерти Петра I, в обстановке борьбы между защитниками и противниками его
реформ. Одним из пунктов разногласий было отношение к наукам и светскому образованию.
В этой обстановке, по словам одного из исследователей Кантемира, первая сатира
«явилась произведением огромного политического звучания, так как она была направлена
против невежества как определенной социальной и политической силы, а не абстрактного
порока... невежества воинствующего и торжествующего, облеченного авторитетом
государственной и церковной власти» [1] .
Объектом сатиры стали гонители, или,
по выражению самого автора, «хулители», наук и просвещения. Обращение писателя
к своему уму, т. е. к самому себе, указывало читателю на то одиночество, в котором
оказался молодой поэт среди осмелевших после смерти Петра I
мракобесов. В сатире выведены два типа невежд. К первому из них относятся святоши
Критон и помещик Силван. Их абсолютно не затронули нововведения петровского
времени, и они предпочитают во всем придерживаться «праотческих» порядков. Критон
убежден в том, что науки губят людей, приводят к ересям и безбожию. Он возмущается
непослушанием молодежи, не соблюдающей постов, стремящейся до всего дойти своим
умом, не признающей авторитета церкви:
Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,
Праотческим шли следом к божией проворны
Службе, с страхом слушая, что сами не знали,
Теперь, к церкви соблазну, Библию честь стали;
Толкуют, всему хотят знать повод, причину,
Мало веры подая священному чину (С. 58)
Скопидом Силван подходит к наукам с
другой, грубо практической точки зрения. Он смеется над медициной, называет
врачей обманщиками, наживающимися на доверии пациентов. С самодовольством невежды
он отрицает необходимость знания иностранных языков, алгебры и геометрии, не
нужных ему в хозяйственных делах: «Землю в четверти делить без Евклида смыслим,
/ /Сколько копеек в рубле — без алгебры счислим» (С. 59). Второй тип невежд
представлен людьми нового поколения.
Молодых хулителей наук Луку и Медора
новые веяния затронули чисто внешне. Весельчак и эпикуреец Лука уже познал прелести
светской жизни, он против уединения, аскетизма, но, осуждая аскетизм, он вместе
с ним отвергает и науки, мешающие веселому времяпрепровождению. Новомодный щеголь
Медор сетует на то, что слишком много «бумаги исходит на письмо, на печать книг»,
и ему «не в чем уже завертеть завитые кудри» (С. 59). Хороший сапожник, в его
глазах, предпочтительнее Виргилия, модный портной — нужнее Цицерона.
Выразительны портреты епископа и судьи,
прикрывающих глубокое невежество внешними знаками своего сана:
Епископом хочешь быть — уберися в рясу,
Сверх той тело с гордостью риза полосата
усть прикроет; повесь цепь на шею от злата,
Клобуком покрой главу, брюхо — бородою,
Клюку пышно повели везти пред тобою...
...Хочешь ли судьею стать, вздень перук с узлами,
Брани того, кто просит с пустыми руками (С. 60).
Современникам хорошо было известно,
что в образе епископа Кантемир изобразил реальное лицо — архиепископа Ростовского
Георгия Дашкова, намеревавшегося в царствование Петра II возродить патриаршество и занять патриарший престол.
Вторая сатира — «На зависть и гордость
дворян злонравных. Филарет и Евгений» (1730) — также связана с борьбой вокруг
мероприятий петровского времени. Согласно изданной Петром I
«Табели о рангах», продвижение дворян по службе ставилось в прямую зависимость
от их усердия и образования. Тем самым был нанесен удар по боярским привилегиям,
по местничеству. Древности рода были противопоставлены личные заслуги дворянина.
Это вызвало недовольство потомственной аристократии, которая после смерти Петра
стремилась вернуть себе былые права.
Сатира построена в форме диалога между
сторонником петровской «Табели о рангах» Филаретом (в переводе с греческого
«добродетельным») и защитником боярских привилегий Евгением («благородным»).
Евгений глубоко оскорблен тем, что его обошли и повышением в чине, и наградами.
Особенно возмущает его выдвижение на командные посты людей незнатного происхождения.
Среди них упомянут и А. Д. Меншиков [«...кто с подовыми горшком истер плечи...»
(С. 69)], в детстве торговавший пирогами.
Свое право на чины и награды Евгений
пробует утвердить на заслугах предков и на древности рода, к которому он принадлежит:
Знатны уже предки мои были в царство Ольги
И с тех времен по сих пор в углу не сидели —
Государства лучшими чинами владели (С. 69).
Но времена изменились, и в иных условиях
притязания Евгения выглядят смешно и архаично. С резкой отповедью Евгению выступает
Филарет, выразитель идей самого автора. Он воздает должное славным предкам своего
приятеля, но считает, что заслуги отцов и дедов не должны прокладывать дорогу
к высоким чинам и наградам их ленивому и бездарному потомку. Филарет перечисляет
ряд должностей, которые мог бы занять Евгений — полководец, судья, казначей,
— но которыми тот пренебрег по причине своей лености и невежества. По-новому
ставится и вопрос о благородстве. «Разнится, — заявляет Филарет, — потомком
быть предков благородных, или благородным быть» (С 71).
В последующих сатирах Кантемир охарактеризовал
ярких представителей тогдашнего русского общества. Так, в пятой сатире «На человеческие
злонравия вообще. Сатир и Периерг» выведен некий Макар. Ему, «болвану» и невежде,
годному «лишь дрова рубить или таскать воду», улыбнулось «счастие»: Макар сделался
вельможей, временщиком. Его окружают льстецы, им восхищаются, ему угождают,
«всяк уму наперерыв чудну в нем дивится» (С. 135). Однако место, незаслуженно
занятое Макаром, оказалось подобным «скользкому льду». У Макара нашлись более
удачливые соперники, и, как многие временщики, он кончает жизнь в Сибири.
В той же пятой сатире изображен купец,
ханжа и плут, торгующий вином. Этот лихоимец любит вести пространные речи о
боге, о душе, о человеческих прегрешениях, что не мешает ему успешно спаивать
и разорять народ. Много места в сатирах Кантемира отведено духовенству. Поэт
обвиняет его в невежестве, корыстолюбии, ханжестве, потворстве низменным страстям.
Выразителен образ церковника Варлама, сластолюбца и лицемера, выведенный в сатире
III — «О различии страстей человеческих»:
Варлам смирен, молчалив; как в палату
войдет —
Всем низко поклонится, к всякому подойдет...
...Когда в гостях, за столом — и мясо
противно,
И вина не хочет пить; да и то не дивно:
Дома съел целый каплун, и на жир и сало
Бутылки венгерского с нуждой запить стало.
Жалки ему в похотях погибшие люди,
Но жадно пялит с под лба глаз на круглы
груди (С. 94).
В сатире V осуждается
пьянство и связанные с ним пороки. Сатир, случайно зашедший из леса в город
в праздничный день, увидел странную картину. Улица «тесна была от лежащих тел».
Сначала он подумал, что в городе моровая болезнь, но лица лежавших были румяны.
Далее описаны драки и «песни бесстудны» упившихся горожан. Все эти сцены вызывают
у Сатира горячее осуждение. Часто указывает Кантемир на темноту и невежество
простого народа. Подобно большинству своих современников, Кантемир не выступает
против крепостнических отношений. Но, оставляя за дворянами право владеть крестьянами,
он призывает к гуманному обращению с ними и резко порицает помещичий произвол.
Характерна в этом плане реплика Филарета из сатиры II, обращенная к Евгению:
Бьешь холопа до крови, что махнул рукою
Вместо правой — левою (зверям лишь прилична
Жадность крови; плоть в слуге твоей однолична) (С.
75).
В этих словах, писал В. Г. Белинский,
русская литература уже начала провозглашать «святые истины о человеческом достоинстве» [2] .
Последние четыре сатиры, написанные
за границей, отличаются от первых, созданных в России, прославлением «тишины»,
«покоя», «умеренности»:
Тот в сей жизни лишь блажен, кто малым доволен,
В тишине знает прожить, от суетных волен
Мыслей, что мучат других... (Сатира VI)
(С. 147).
В литературе о Кантемире эта проблематика
долгое время рассматривалась как уход писателя от общественных задач, как отказ
от борьбы с социальным злом. Авторы этих работ не замечали оппозиционного, критического
содержания новых сатир Кантемира, их связи с просветительской философией. Такие
понятия, как «покой», «тишина», означают у Кантемира демонстративный отказ от
участия в придворной жизни, осуждение бюрократического мира с его интригами
и погоней за чинами. Что касается «умеренности» и довольства малым, то они противопоставлены
роскоши и стяжательству вельмож. Провозглашая эти идеалы, писатель отнюдь не
складывает оружия. Так, в сатире VI, названной «О истинном блаженстве», разговор о «тишине» и
покое, помещенный в начале, быстро сменяется изображением порочных придворных
нравов, причем эти картины занимают большую часть произведения. Тем самым оборотной
стороной проповеди «покоя» оказывалась общественная сатира.
Из просветительской литературы пришла
к Кантемиру и тема воспитания (см. сатиру VII «О воспитании. Князю Никите Юрьевичу Трубецкому»), которой
много внимания уделяли английские просветители Локк и Шефтсбери. Выдвинув правильную
мысль о решающем значении в формировании нравственного облика человека не словесных
наставлений, а живых примеров, Кантемир главное место в своей сатире отводит
показу порочных нравов и уродливых порядков, в окружении которых с ранних лет
находится большинство дворян. «Эта сатира, — писал Белинский, — исполнена таких
здравых, гуманных понятий о воспитании, что стоила бы и теперь быть напечатанной
золотыми буквами» [3] .
Кантемир как писатель-классицист
Жанр стихотворной сатиры был известен
как в античной, так и во французской литературе XVII
—XVIII вв. Сам Кантемир в сатире IV называет
своими учителями Ювенала, Персия, Горация и Буало. Любопытно отметить, что одна
из сатир Буало также носила название «К своему уму». Но используя созданную
до него жанровую форму, Кантемир наполнил ее злободневным русским содержанием.
В эпиграмме «Автор о себе» сатирик писал:
Что дал Гораций, занял у француза.
О, коль собою бедна моя муза!
Да верна; ума хоть пределы узки,
Что взял по-галльски — заплатил по-русски (С. 237).
Как писатель-классицист Кантемир оценивает своих
героев с точки зрения служения интересам государства. Герои его сатир — люди,
забывшие свой долг, свои обязанности перед государством, — невежды, бездельники,
взяточники, казнокрады. В этом одно из коренных отличий произведений Кантемира
от предшествующей древнерусской литературы, в которой поведение человека определялось
евангельскими заповедями. В сатире «О воспитании» он писал:
Главно воспитания в том состоит дело,
Чтоб сердце, страсти изгнав, младенчее зрело
В добрых нравах утвердить, чтоб чрез то полезен
Сын твой был отечеству... С. 159).
Большая часть сатир Кантемира имеет
двойное название. Одно из них указывает на объект сатиры — «На хулящих учение»,
«На зависть и гордость дворян злонравных», «На человеческие злонравия вообще».
Другое — на адресата, к которому, обращается автор, — «К уму своему», «К архиепископу
Новгородскому» или же на собеседников, обсуждающих ту или иную проблему, — «Филарет
и Евгений», «Сатир и Периерг» (т. е. любопытный).
Обычно в большинстве сатир тесно связаны
между собой два художественных принципа: монолог автора, порицающего враждебные
ему явления, и изображение этих явлений. В произведениях Кантемира имеют место
оба эти начала, но более всего удается ему живописная часть сатиры. Кантемир
— несомненный художник слова, у него зоркий, наблюдательный глаз, он умеет словами
обрисовать нужную ему картину. С удивительным мастерством описывает он в сатире
II утренний туалет молодого щеголя XVIII в.:
Из постели к зеркалу одним спрыгнешь скоком,
Там уж в попечении и труде глубоком,
Женских достойную плеч завеску на спину
Вскинув, волос с волосом прибираешь к чину:
Часть над плоским лбом торчать будут сановиты,
По румяным часть щекам, в колечки завиты,
Свободно станет играть, часть уйдет за темя
В мешок . . . . . . . . . .
. . . . . . ты сам, новый Нарцисс, жадно
Глотаешь очми себя. Нога жмется складно
В тесном башмаке твоя, пот с слуги валится,
В две мозоли и тебе краса становится... (С. 71 —72).
Подобно многим классицистам, Кантемир
видит причину порочного поведения своих героев в подчинении их той или иной
«страсти». Характерно в этом отношении название сатиры III
«О различии страстей человеческих». Каждый из героев наделен только одной страстью.
Это или стяжатель, или сплетник, или скупец, или лицемер, или развратник, или
щеголь и т. п.
Разумеется, такое изображение отличается
известной одноплановостью, схематичностью, но оно всецело соответствует задачам
писателя-классициста: предостеречь читателя от возможности сделаться жертвой
той или иной страсти. Чем отчетливее, рельефнее будет изображен порок, тем действеннее
станет воспитательная роль художественного произведения. Условные, чаще всего
греческие имена героев (Критон, Хрисипп, Клеарх) должны подчеркнуть типичный,
общечеловеческий характер изображаемых страстей.
Замечателен стиль сатир Кантемира. Его
источник — живая разговорная речь, чему во многом помогает форма, выбранная
писателем, — разговор с собеседником. Отсюда частые обращения к адресату, подчеркивающие
непринужденный характер речи автора: «Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя»,
«Но вижу, музо, ворчишь, жмешься и краснеешь». В сатирах много просторечных
слов и даже вульгаризмов: «Клобуком покрой главу, брюхо бородою». «Плюнь ему
в рожу, скажи, что врет околесну». Эта нарочито сниженная лексика полностью
соответствует грубым, низменным характерам героев сатир.
Обилие народных пословиц и поговорок
сближает стиль сатир Кантемира с разговорным языком: «лепя горох в стену» (163),
«мед держи на языке, а желчь всю прячь в грудях» (110), «сколько глав — столько
охот...» (99).
Кантемир писал сатиры тринадцатисложным
силлабическим стихом. Однако после прочтения «Нового и краткого способа к сложению
российских стихов» Тредиаковского, в котором были сформулированы правила нового,
тонического стихосложения, Кантемир решил реформировать силлабику. Свои принципы
он изложил в «Письме Харитона Макентина (анаграмма, т. е. псевдоним, составленный
из букв, входящих в имя и фамилию автора. — П. О.) к приятелю о сложении
стихов русских» (1744). Кроме обязательного ударения на предпоследнем слоге,
связанного с женской рифмой, он вводит второе, постоянное ударение на седьмом
слоге. После седьмого слога должна следовать цезура, разбивающая стих на два
полустишия. Два обязательных ударения делали стихи Кантемира более ритмичными
по сравнению с силлабикой его предшественников. Тем самым метрика Кантемира
представляет собой своеобразное приближение силлабики к тоническому стихосложению.
В соответствии с этими принципами Кантемир заново перерабатывает свои первые
пять сатир, написанных ранее обычными, силлабическими стихами. В отличие от
Тредиаковского, Кантемир допускает в стихах «переносы», т. е. несовпадение синтаксической
завершенности стиха с метрической, когда часть предложения переходит из одного
стиха в другой.
Несмотря на большую популярность сатир
Кантемира, о чем свидетельствуют их многочисленные списки, русское правительство
не торопилось с изданием этих произведений. Впервые, в прозаическом переводе
на французский язык, они были напечатаны в Лондоне в 1749 г., пять лет спустя
после смерти писателя. В 1752 г. в Германии вышел стихотворный перевод сатир
Кантемира на немецкий язык. И только в 1762 г. последовало русское издание под
редакцией поэта И. С. Баркова, осуществленное Академией наук.
Одновременно с сатирами Кантемир обращался
и к высоким жанрам, но их тематика не соответствовала обличительному таланту
писателя, о чем он сам с сокрушением говорит в одной из своих сатир:
А я знаю, что когда хвалы принимаюсь
Писать, когда, музо, твой нрав сломить стараюсь,
Сколько ногти ни грызу и тру лоб вспотелый,
С трудом стишка два сплету, да и те неспелы (С.
112).
К числу таких опытов относится незавершенная
поэма «Петрида». Сохранилась лишь первая «книга» («песнь») этого произведения.
Содержанием поэмы должно было стать описание последнего года жизни Петра I
и воспевание наиболее важных эпизодов его предшествующей деятельности. Эта хвалебная
тема начинается уже в первой песне, где упоминаются военные успехи Петра, построение
Петербурга, создание мощного флота. В поэме говорится и об Анне Иоанновне (поэма
начата в год вступления ее на престол — 1730), которую Кантемир объявляет продолжательницей
дел Петра I.
Близки к сатирам эпиграммы Кантемира, большая часть которых также
посвящена дворянам. Разница между ними лишь в том, что в сатире выведено несколько
характеров, а в эпиграмме — один. Такова, например, эпиграмма «На гордого нового
дворянина».
|
