История русской литературы X — XVII вв.
Под ред. Д. С. Лихачева
Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов

Оглавление
 

Глава 1. ЛИТЕРАТУРА XI — НАЧАЛА XIII ВЕКА

4. Торжественное и учительное красноречие

Среди жанров византийской литературы почетное место занимали сочинения отцов церкви — богословов и проповедников. Эти «слова» и поучения византийских авторов были широко известны на Руси, и уже в XI в. появляются оригинальные произведения русских писателей: «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, поучения новгородского епископа Луки Жидяты и игумена Киево-Печерского монастыря Феодосия [1]; в XII в. древнерусская литература обогащается такими шедеврами торжественного красноречия, как «слова» Кирилла Туровского.
«Слово о Законе и Благодати». «Слово о Законе и Благодати»,, написанное киевским священником Иларионом (будущим митрополитом), как полагает Н. Н. Розов, было впервые произнесено им в 1049 г. в честь завершения строительства киевских оборонительных сооружений [2].
Однако значение «Слова» далеко выходит за рамки жанра торжественных праздничных слов, произносимых в церкви перед верующими. «Слово» Илариона — своего рода церковно-политический трактат, в котором прославляется Русская земля и ее князья.
«Слово» начинается пространным богословским рассуждением. Противопоставляя Ветхий и Новый завет, Иларион проводит мысль, что Ветхий завет — это закон, установленный для одного лишь иудейского народа, тогда как Новый завет — это благодать, распространяющаяся на все без исключения народы, принявшие христианство. Иларион несколько раз возвращается к этой важной для него мысли; для ее подтверждения он раскрывает символику библейских образов, напоминает изречения «отцов церкви», разными доводами и аргументами подкрепляет свой тезис о превосходстве христианства над предназначенным для одного народа иудаизмом, о высоком призвании христианских народов.
Это первая, догматическая часть «Слова» подводит к центральной идее произведения: князь Владимир по собственному побуждению (а не по совету или настоянию греческого духовенства) совершил «великое и дивное» дело — крестил Русь. Владимир — «учитель и наставник» Русской земли, благодаря которому «благодатная вера» и «до нашего языка (народа) русского доиде». Роль Владимира как крестителя Руси вырастает до вселенского масштаба: Владимир «равноумен», «равнохристолюбец» самому Константину Великому, императору «двух Римов» — Восточного и Западного, провозгласившему, согласно церковной традиции, христианство государственной религией в Византии и чрезвычайно почитавшемуся в империи. Равные дела и равные достоинства дают право и на одинаковое почитание. Так Иларион приводит слушателей к мысли о необходимости признать Владимира святым. Он ставит его в один ряд с апостолами Иоанном, Фомой, Марком, которым принадлежит заслуга обращения в христианскую веру различных стран и земель. При этом Иларион стремится прославить могущество Русской земли и подчеркнуть ее авторитет. Фразеологию церковной проповеди порой сменяет фразеология летописной похвалы: предки Владимира — Игорь и Святослав на весь мир прославились мужеством и храбростью, «победами и крепостью»; и правили они не в «неведоме земли», а на Руси, которая «ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли». И сам Владимир не только благоверный христианин, но могучий «единодержец земли своей», сумевший покорить соседние страны «овы миром, а непокоривыа мечем».
Третья, заключительная часть «Слова» посвящена Ярославу Мудрому. Иларион изображает его не только как продолжателя духовных заветов Владимира, не только как усердного строителя новых церквей, но и как достойного «наместника... владычества» своего отца. Даже в молитве Иларион не забывает о мирских, политических нуждах Руси: он молит бога «прогнать» врагов, утвердить мир, «укротить» соседние страны, «умудрить бояр», укрепить города... Это гражданственность церковной проповеди хорошо объяснима обстановкой тридцатых — сороковых годов XI в., когда Ярослав всеми средствами добивается независимости русской церкви и русской государственной политики и когда идея равенства Руси в отношениях с Византией (а не подчинения ей) принимала самые острые формы, оказывая влияние даже на церковное строительство; так, например, на Руси строились храмы, одноименные знаменитым константинопольским соборам: Софийский собор в Киеве и Софийский собор в Новгороде, церкви святой Ирины и святого Георгия в Киеве, киевские «Золотые врата» и т. д. Киев по замыслу политиков и зодчих становился как бы соперником Константинополя.
Существует вполне обоснованное мнение, что Илариону принадлежит и первое произведение по русской истории: цикл рассказов о христианизации Руси, с которого, возможно, началось русское летописание; об этом свидетельствуют как будто бы многочисленные текстуальные параллели, содержащиеся в обоих памятниках [3].
Климент Смолятич. «Слово» Илариона было далеко не единственным произведением ораторской прозы. В середине XII в. большим авторитетом на Руси пользовалось творчество митрополита Климента Смолятича [4], про которого летопись сообщала, что он «бысть книжник и философ», подобного какому не было еще в Русской земле [5]. Однако мы знаем о Клименте очень мало. Он был родом из Смоленска, подвизался в Зарубском монастыре под Киевом. В 1146 г. великий князь киевский Изяслав Мстиславич решил возвести Климента на митрополичью кафедру. Однако попытка поставить митрополита из русских без благословения константинопольского патриарха встретила сопротивление некоторых русских иерархов из греков; положение Климента было непрочным, и после смерти Изяслава в 1154 г. он вынужден был оставить митрополичью кафедру.
Мало мы знаем и о творчестве Климента. Бесспорно принадлежащим ему можно считать начало «Послания Фоме прозвитеру». Поводом для его написания явилось следующее обстоятельство. Климент, переписываясь со смоленским князем Ростиславом, чем-то задел пресвитера (священника) Фому. Тот укорил митрополита в тщеславии, в стремлении представить себя «философом» и в том, что Климент пишет «от Омира, и от Аристоля (Аристотеля), и от Платона», а не опираясь на церковные авторитеты. Послание своего оппонента Климент прочитал публично перед князем и обратился к Фоме с ответным посланием, которое и дошло до нас. Климент защищает в нем право толкования священного писания с помощью притч — коротких аллегорических рассказов.
Этот спор, о котором мы можем судить лишь по скупым данным «Послания» Климента, тем не менее свидетельствует и об эрудиции Климента, которого упрекают в ссылках на античных философов и Гомера, и о несомненной интенсивности культурной и литературной жизни Руси середины XII в., если в это время споры по проблемам торжественного красноречия и о возможности использования в проповедях или посланиях античных авторов могли приобретать такую актуальность и вызывать такой резонанс. К сожалению, памятники торжественного и учительного красноречия XII в. нам почти не известны. Счастливым исключением является лишь творчество выдающегося проповедника конца XII в. Кирилла Туровского.
Кирилл Туровский. Позднейшее «Житие Кирилла» сообщает, что он рано постригся в монахи, стал затворником (т. е. жил уединенно в келье) и в период своего затворничества «много божественная писания изложи». Позднее князь и горожане умолили Кирилла занять епископскую кафедру в городе Турове (на северо-западе Киевской земли). Умер Кирилл не позже 1182 г.
Авторитет творений Кирилла был настолько велик, что многие его «слова» включались в сборники «Златоуст» и «Торжественник» наряду с произведениями Иоанна Златоуста.
Авторство ряда произведений, надписанных именем Кирилла Туровского, спорно, но с достаточным основанием можно считать, что ему принадлежит «Притча о душе и теле», «Повесть о белоризце и о мнишстве», «Сказание о черноризском чине», восемь «слов» на церковные праздники, тридцать молитв и два канона (цикла песнопений в честь святого) [6].
«Притча о душе и теле», написанная, по мнению И. П. Еремина, между 1160-1169 гг., является обличительным памфлетом против ростовского епископа Федора (Федорца) [7]. В основе притчи лежит сюжет о слепце и хромце. Суть его в следующем. Некий владелец виноградника поручил стеречь его двум сторожам: одному — слепому, другому — хромому. Он рассчитывал, что хромой не сможет войти в виноградник, а слепой, если зайдет, то заблудится. Однако хромой увидит вора, а слепой — услышит его. Но сторожа решили перехитрить господина: хромой сел верхом на слепого и указывал ему, куда идти. Таким образом они смогли ограбить виноградник, но жестоко поплатились за это. В притче слепец — это аллегория души, а хромой — аллегория тела. При этом именно душа (слепец) соблазняет, на проступок тело (хромца). Кирилл Туровский, толкуя «Притчу», позволял читателю догадаться, что под слепым имеется в виду епископ Федор, а под хромым — князь Андрей Боголюбский. Поводом для написания притчи явилась попытка князя учредить во Владимире епископию, независимую от киевского митрополита, для чего Федор отправился в Константинополь принять посвящение от тамошнего патриарха, причем обманул последнего, сказав, что в Киеве будто бы нет митрополита — он умер. Впоследствии обман раскрылся, киевский митрополит отлучил Федора от церкви, а попытка Андрея Боголюбского добиться церковной автономности от Киева была осуждена.
Наибольшей известностью пользовались торжественные «слова» Кирилла, предназначенные для чтения в церкви в дни церковных праздников. В этих «словах» Кирилл дополняет и развивает лежащие в их основе евангельские сюжеты новыми подробностями, сочиняет диалоги персонажей, создавая, таким образом, новый сюжет, который представлял бы ему большие возможности для аллегорического истолкования значения того или иного праздника.
Основным художественным принципом в «словах» Кирилла является риторическая амплификация [8]. «Та или иная тема у него, — пишет И. П. Еремин, — всегда словесно варьируется, распространяется до тех пор, пока содержание ее не будет полностью исчерпано». Каждая тема облекалась в форму риторической тирады, в которой чередуются синонимичные по смыслу и однотипные по синтаксической структуре предложения [9].
Рассмотрим одно из «слов» Кирилла Туровского — «Слово на новую неделю по Пасхе» [10].
«Слово» начинается своего рода введением, объясняющим повод его написания: «Велика учителя и мудра сказателя требуеть церкви на украшение праздника», мы же, «нищие словом» и «мутные умом», — продолжает Кирилл, — лишь можем сказать «мало нечто» о празднике.
Далее автор характеризует праздник Пасхи: когда «всему пременение (изменение) бысть»: небом стала земля, очищенная от бесовской скверны, обновились люди, ибо из язычников они стали христианами... Новая неделя — это обновление людей, принявших христианскую веру. Кирилл Туровский рисует картину весеннего пробуждения природы: светлеет небо, освободившееся от туч, солнце восходит на высоту и согревает землю, тихо веют ветры, земля рождает зеленую траву, скачут, радуясь весне, «агнци и унцы» (т. е. ягнята и бычки), расцветают цветы и распускаются листья на деревьях... Однако каждому элементу этого описания Кирилл Туровский тут же приводит параллель, после которой становится ясно, что яркая картина эта — всего лишь ряд метафор и сравнений, призванных возвысить, прославить и, что особенно важно, разъяснить верующим те или иные догматы христианской веры. Весна — это вера Христова, «агнци» — «кроткие люди», «унцы» — «кумирослужители» языческих стран, которые приобщились или приобщатся к христианству, и т. д.
Каждое из «слов» Кирилла — яркий образец праздничного, торжественного красноречия. Автор в совершенстве владеет риторическим искусством: он то обращается к слушателям, то передает евангельский сюжет или сложную богословскую концепцию с помощью красочных аллегорий, как это было показано выше, то вопрошает и тут же отвечает сам себе, сам с собой спорит, сам себе доказывает.
Исследователи творчества Кирилла Туровского давно установили, что и в аллегориях, и в приемах их истолкования, и в самих риторических фигурах автор далеко не всегда оригинален: он опирается на византийские образцы, цитирует или пересказывает фрагменты из «слов» прославленных византийских проповедников. Но в целом произведения туровского епископа не просто компиляции из чужих образов и цитат — это свободное переосмысление традиционного материала, в результате которого является новое, совершенное по форме произведение, воспитывающее у слушателей чувство слова, завораживающее их гармонией ритмически построенных речевых периодов.
Синтаксический параллелизм форм, широкое применение морфологической рифмы (употребление рядом сходных грамматических форм) в «словах» Кирилла Туровского как бы компенсировали отсутствие книжной поэзии, подготавливали русского читателя к восприятию «плетения словес» и орнаментального стиля XIV-XVI вв. Приведем лишь один пример. В тирад «(Христос) вводит душа святых пророк в небесное царство, разделяет своим угодником горняго града обители, отверзает праведникам рай, венчает страдавъшая за нь мученики...» параллельными оказываются каждый из трех членов синтаксической конструкции (сказуемое, прямой и косвенный объекты). Далее ее ритмический рисунок еще более усложняется, так как прямой объект, выраженный в конструкциях приведенного выше отрывка одним словом, теперь превращается в словосочетание, каждый из компонентов которого, в свою очередь, имеет параллельные конструкции: «милует вся творящая волю его и хранящая заповеди его, посылает благоверным князем нашим съдравие телесем и душам спасение и врагом одоление... благословляет вся крестьяны, малыя с великими, нищая с богатыми, рабы с свободными, старьце с унотами и женимыя с девицями...»
Творчество Кирилла Туровского свидетельствует, что древнерусские книжники XII в. достигли высот литературного совершенства, свободно владели всем многообразием приемов, выработанных античной риторикой и развитых классическим торжественным красноречием Византии. Кирилл Туровский, воплотив в своем творчестве те принципы «притонного толкования», которые отстаивал еще Климент Смолятич, пошел вслед за ним и в искусстве широкого употребления приема риторической амплификации.



[1] См.: Еремин И. П. Литературное наследие Феодосия Печерского. — «ТОДРЛ», М.-Л., 1947, т. V; Он же. Лекции по древней русской литературе. Изд-во ЛГУ, 1968, с..63-69.
[2] См.: Розов Н. Н. Синодальный список сочинений Илариона — русского писателя XI в. — Slavia, roc. XXXII, ses. 2, Praha, 1963, с. 147-148. Там же (с. 152-175) опубликован текст «Слова» по его древнейшему списку. О «Слове» Илариона см. также в кн.: Лихачев Д. С. Великое наследие. М., 1975. с. 10-21.
[3] См.: Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение, с. 66-70.
[4] См.: Никольский Н. О литературных трудах митрополита Климента Смолятича, писателя XII века. Спб., 1892.
[5] Ипатьевская летопись под 1147 г. В слове философ можно видеть указание на то, что Климент учился в Константинополе и носил как бы ученое звание философ. См. об этом: Гранстрем Е. Э. Почему митрополита Климента Смолятича называли «философом». — «ТОДРЛ». М.-Л., 1970, т. XXV.
[6] Наиболее обстоятельное исследование и издание сочинений Кирилла Туровского принадлежит И. П. Еремину. См.: Еремин И. П. Литературное наследие Кирилла Туровского. — «ТОДРЛ». М.-Л., 1955. т. XI; М.-Л., 1956, т. XII; М.-Л., 1957, т. XIII и М.-Л., 1958, т. XV; Он же. Ораторское искусство Кирилла Туровского. — В кн.: Литература Древней Руси, с. 132-143.
[7] Исследование памятника см.: Еремин И. П. Притча о слепце и хромце в древнерусской письменности. — «ИОРЯС». Л., 1926, т. XXX.
[8] Амплификация — стилистический прием, когда мысль высказывается в развернутом описательном обороте с обильными эпитетами, метафорами, сравнениями и т. п.
[9] Еремин И. П. Ораторское искусство Кирилла Туровского, с. 133-135.
[10] См. «ТОДРЛ», т. XIII, с. 415-419.
 
Главная страница | Далее


Нет комментариев.



Оставить комментарий:
Ваше Имя:
Email:
Антибот: *  
Ваш комментарий: