МИР ТОЖЕ СТАНОВИТСЯ ПРОФЕССИЕЙ
На войне всего сильнее меч, в мире — речь.
(Приписывается Сократу)
|
Сто лет
назад об Афинах говорили: «Кто был в Афинах и добровольно покинул их, тот
верблюд». Теперь стали говорить: «Афины — это заезжий двор: каждому охота там
побывать, но никому неохота там жить».
Тогда
Афины были богаты и прекрасны, потому что собирали дань с союзников. Теперь
дань кончилась, нужно было решать, как жить дальше. Или переходить на положение
мирного второразрядного города, получающего медленный, но верный доход с
морской торговли, или пускаться в отчаянные войны в надежде на случайную, но
большую добычу. Первый путь предпочитали богачи: торговый доход оседал в их
сундуках. Второй путь предпочитали бедняки: военная добыча шла в казну и
праздничными раздачами делилась между всеми гражданами.
Не надо
забывать, что войска теперь были обычно наемнические, и война, стало быть,
велась деньгами. Это значит, что деньги на снаряжение войск и флота беднота
собирала с богачей, а сама часто даже не выходила ни в поле, ни в море.
Понятно, что за такие войны часто голосовали не думая, а потом приходила
расплата. Оратор Демад говорил: «Чтобы проголосовать за мир, афинянам сперва
надо одеться в траур».
Решались
споры и сводились счеты в народном собрании и в суде. Суда не удавалось
миновать ни одному политику, даже удачливому: полководца всегда можно было
привлечь за то, что он-де неполностью использовал победу, а мирного оратора —
за то, что он подал народу не лучший возможный совет. Появились настоящие
шантажисты, которые являлись ко всякому заметному человеку и грозили привлечь
его к суду. От них откупались, лишь бы они оставили в покое. Называли их «сикофанты»,
а сами о себе они говорили: «Мы — сторожевые псы закона». Оратора Ликурга
упрекали, что он слишком уж много тратит денег, откупаясь от сикофантов. Ликург
отвечал: «Лучше уж давать, чем брать!»
Свода
законов в Афинах не было, судебные заседатели выносили приговоры больше по
гражданской совести: если хороший человек, то и вину простить можно. Главным
становилось не доказать, была ли вина, а убедить, что обвиняемый — хороший
(или, наоборот, плохой) человек. А для этого нужно было ораторское дарование. И
ораторы становятся главными людьми в Афинах.
При
Перикле ораторы полагались только на талант и вдохновение — теперь ораторы
изучают свое дело, пользуются правилами, заранее сочиняют и сами записывают
свои речи. Правила ораторского искусства начали вырабатывать еще софисты. При
подготовке речи нужно было заботиться о пяти вещах: что сказать, в каком
порядке сказать, как сказать, как запомнить, как произнести; о четырех разделах
— вступлении, изложении, доказательствах, заключении; о трех достоинствах
стиля: ясности, красоте и уместности. Впрочем, теория теорией, а когда великого
Демосфена спросили, какая из пяти частей красноречия главная, он ответил: «Произнесение».
А во-вторых? — «Произнесение». А в-третьих? — «Тоже произнесение».
Старейшиной
афинских ораторов был Исократ. Сам он не выступал с речами — был слаб голосом и
застенчив характером. Но все молодые мастера красноречия были его учениками. Он
говорил: «Я — как точильный брусок, сам не режу, а других вострю» — и добавлял:
«С учеников я беру по десять мин, но кто меня самого научил бы говорить с
народом, тому бы я и тысячи не пожалел». Молодой Демосфен, придя к нему,
сказал: «У меня нет десяти мин; вот две — за пятую часть твоей науки». Исократ
ответил: «Хорошая наука, как хорошая рыба, не разрезается на куски: бери всю!»
Афинян он учил бесплатно.
Ораторское
мастерство мерится успехом. Оратор Лисий сочинил защитную речь для одного
ответчика, тот прочел ее несколько раз и сказал: «С первого раза она прекрасна,
но чем больше ее перечитываешь, тем больше видишь натяжек». — «Отлично, —
сказал Лисий, — судьи-то и услышат ее только один раз». Сам Демосфен
сочинил однажды речи и для истца и для ответчика сразу: они боролись перед
судом словно двумя мечами от одного оружейника. Чтобы разжалобить суд заслугами
подзащитного, иной защитник обнажал ему грудь, показывал на шрамы: «Вот что он
претерпел за вас!» Оратору Гипериду пришлось защищать красавицу Фрину — он
разорвал на ней одежду: «Посмотрите: может ли такая прекрасная женщина быть
виновной?» Фрину оправдали, но издали закон, чтобы судьи выносили приговор, не
глядя на обвиняемых.
Видя
такие ораторские приемы, народ и здесь привыкал чувствовать себя зрителем, а не
участником — пользоваться правом на праздность. Однажды Демад говорил в
народном собрании. Дело было важное, но скучное, и его не слушали. Тогда он
остановился и начал рассказывать басню: «Деметра, лягушка и ласточка шли по
дороге. Очутились они на берегу реки. Ласточка через нее перелетела, а лягушка
в нее нырнула...» И замолк. «А Деметра?» — закричал народ. «А Деметра стоит и
сердится на вас, — отвечал Демад, — за то, что пустяки вы слушаете, а
государственных дел не слушаете».
|
