Расин (Жан-Батист Racine) - знаменитый французский драматург, род. в
ФертеМилоне 21 дек. 1639, ум. в Париже 26 апр. 1699 г. Оставшись круглым
сиротой четырех лет от роду, он перешел на попечение бабушки и тетки,
усердных последовательниц учения янсенистов; они старались насадить эти
воззрения и в душе впечатлительного мальчика, чтобы потом сделать из
него духовное лицо. В Пор-Рояле, под руководством опытных учителей, он
скоро приобрел такие познания в греческом языке и греческой литературе,
что шестнадцатилетним юношей уже свободно читал в подлиннике Софокла и
Еврипида. Рядом с этими влияниями истинного классицизма шло влияние
школы Ронсара, выразившееся в сочинении вычурных и сентиментальных
стихотворений, который ему приходилось тщательно скрывать от строгих
профессоров. Из этой обстановки девятнадцатилетний Р. прямо переходит в
парижский свет, знакомится с актрисами, для одной из них, особенно
пленившей его сердце, пишет две маленькие пьесы (до нас не дошедшие),
проводит целые дни в увеселительных местах со своим новым другом,
баснописцем Лафонтеном, и своим образом жизни так устрашает своих
бабушек и тетушек, что его снова извлекают из этой греховной среды и
усылают в Uzes, под опеку славившегося своими добродетелями священника.
Тем не менее свет, особенно женщины, продолжал интересовать Р. гораздо
больше назидательных занятий, которыми его обременяли, все еще надеясь
устроить ему положение в духовном ведомстве. Когда эти надежды оказались
неосуществимыми (по чисто материальным соображениям и обстоятельствам),
Р. возвратился в Париж (в 1663 г.) и жил в обществе художников и
писателей (Мольер, Лафонтен, Буало), а затем и при дворе, который
начинает покровительствовать ему за его оды. Первые его драматические
труды - трагедии "Thebaide" (1664) и "Alexandre" (1665) - написаны в ту
пору, когда он находился еще под влиянием двух направлений:
Корнелевского (которому подчинялись тогда еще многие, хотя это было
время упадка творчества отца французской трагедии) и нового, в котором
все больше усиливались основные элементы романтизма. Писателем вполне
самостоятельным Р. явился в "Андромахе" (1667) трагедии, которая открыла
собою новую эпоху во французской драматической литературе, сменив ту,
которой положил начало "Сид" Корнеля. Р. - говорит Гейне - был первый
поэт нового времени, как Людовик XIV - первый король нового времени. В
пьесах Корнеля еще дышат средние века; в нем еще хрипит дух старого
рыцарства... Но в Р. нет уже и следа средневекового образа мыслей; в нем
пробуждаются новые чувства; в его груди благоухали первые фиалки нашей
новой жизни..." Если эта новизна дала себя явственно знать уже в
"Андромахе" (чем и объясняется главным образом ее громадный успех в
тогдашнем новом поколении), то она блистательно развилась в
последовавших за "Андромахой" и обнимающих ровно десятилетие (по 1677
г.) трагедиях: "Britannicus", "Berenice", "Bajazet, "Mithridate",
"lphigenie" и "Phedre". Слава Р. достигла своего апогея, несмотря на
противодействие, которое встретил новатор в старом лагере; вместе с тем
сыпались на него со стороны двора и самого короля отличия и почести. В
самый разгар этой деятельности, после представления "Федры" - пьесы, в
которой главная особенность творчества Р. выразилась в самом полном и
ярком виде, он - вдруг дал торжественную клятву перед Богом не писать
больше для театра. Враги Р. убедили плохого писателя, Прадона, написать
тоже "Федру" и сумели доставить этой пьесе временный успех,
превосходивший успех "Федры" Р. Раздосадованный и раньше долговременной
оппозицией, за которую любовь гораздо более значительной части публики
не вознаграждала его граничившее с тщеславием сознание собственного
достоинства, автор восьми знаменитейших трагедий того времени (к которым
примыкала еще написанная через год после "Андромахи" остроумная комедия
в аристофановском духе, "Les Plaideurs") действительно перестал писать.
Он оставался при дворе короля, который назначил его своим историографом,
но вел по большей части уединенную, созерцательно-мистическую жизнь.
Религиозное настроение до такой степени овладело им, что одно время он
хотел поступить в монахи, и только увещания друзей удержало его от
исполнения этого решения. Это новое настроение нашло себе выражение в
тех двух (и последних) трагедиях, которыми, после двенадцатилетнего
молчания, он возобновил свою драматическую деятельность, нарушив, таким
образом, свой обет - но нарушив его, по его собственному заявлению, все
с той же религиозной целью. Эти трагедии были "Esther" и "Alhalie",
написанные им по просьбе мадам де-Ментенон для воспитанниц СенСирского
монастыря и доказавшие - особенно "Athalie", - что долговременный
перерыв нисколько не повлиял на ослабление его творчества. Прекрасной
характеристикой действующих лиц, эффектностью драматизма, художественным
воспроизведением борьбы между духовным и светским деспотизмом "Athalie"
не уступает лучшим произведениям Р., если не превосходит их в некоторых
отношениях. Два года спустя после появления "Athalie", Р., отчасти
огорченный холодностью к нему короля, отчасти вследствие болезни печени,
умер. Похоронили его, согласно его желанию, в Port-Royal-des Champs, где
протекло его детство; после разрушения аббатства (1709) останки поэта
были перевезены в Париж и погребены в церкви St.Etienne do Mont. Кроме
произведений драматических, Р. написал еще много од; между которыми
самые лучшие - духовные, несколько эпиграмм, "исторический очерк
Пор-Рояля" и две-три мелочи в прозе; но значение его в литературе
зиждется исключительно на деятельности его как драматурга.
Историко-литературное новаторство Р. заключается в замене
господствовавшего до тех пор в драматической поэзии элемента
героического элементом чисто человеческим; в этом различие (отмеченное
уже Ла-Брюйером) между Р. и Корнелем, "изображавшим людей такими, какими
они должны быть, а не какие они на самом деле" - различие аналогичное с
тем, какое Аристотель усмотрел между идеалистом Софоклом и реалистом
Еврипидом. Р. проложил путь тому проникновению поэтического творчества в
жизнь человеческой души, с ее обыкновенными радостями и страданиями,
которое сделалось одною из отличительных черт литературы XVIII в., но
началось уже в веке предшествовавшем, по инициативе таких философов, как
Декарт, рекомендовавший обращать все внимание на человека и его духовные
силы. С такой задачей находится в тесной связи - или, вернее, ей
обусловливается - психологический характер творчества Р. Свою
драматическую теорию он хорошо определил сам, сказав, что трагедия есть
"действие простое, никогда не отдаляющееся от натурального, чтобы
кинуться в необыкновенное (extraordinaire), идущее к своему концу
постепенно (par degres), будучи поддерживаемо только интересами,
чувствами и страстями действующих лиц". От этого у него в трагедии мало
чисто внешних случаев, как двигателей характеров
- а те, которые есть, "рождаются из движения характеров и имеют своим
источником людские страсти". Эти последние - главный, почти
исключительный предмет психологического наблюдения и мастерского
драматического воспроизведения Р.; достаточно указать хотя бы на
"Федру", в лице которой с такой художественной правдивостью изображена
борьба женщины с охватившей ее роковой и преступной страстью, или на
Гермиону (в "Андромахе"), которая, ненавидя виновника своего несчастья,
продолжает, однако, глубоко любить его... Человеческую страсть и вообще
разные оттенки человеческого чувства Р. наблюдает преимущественно, почти
исключительно в женщине, причем ему больше по сердцу и больше удаются
(как и при изображении мужчин) характеры энергические, сильные. С
трагедией Р. (по замечанию Брюнетьера) начинается в новой французской
литературе господство женщины, в противоположность прежним писателям,
которые все принижали ее социальное значение. У Р. женщина, в лице
Андромахи, Германы, Беренисы, Федры и др., впервые представляется
личностью вполне независимой в своих чувствах и ответственной за свои
поступки. Стоя на общечеловеческой точке зрения, Р., вместе с тем,
писатель вполне национальный. Слово: национальность надо принимать
здесь, однако, в очень ограниченном смысле. Р. не было никакого дела (по
крайней мере насколько это отражается в его произведениях) до всей
французской нации; его, человека придворного и жившего только в среде
дворянства, интересовала только эта среда, но ее он знал превосходно;
все новые веяния, возникавшие в ней и подготовлявшие новое время,
находили красноречивое и верное отражение в его трагедиях. Черпая из
источника древней классической поэзии, живя, по-видимому, в древнем
мире, он оставался новым французом до мозга костей, и выводимый им на
сцену древне-классический мир был таким только по названию; сохранить
характер древнего мира он старался сколь возможно, но вместе с тем
стремился ввести в свои произведения дух нового времени. Это ставили ему
(как и вообще французской драме XVII в.) в укор, и, с точки зрения чисто
эстетической, не без основания; но, с другой стороны, отклик на заветные
чувства и стремления той части общества, которая стояла во главе всего
умственного, социального и политического движения, составляет заслугу Р.
- заслугу, которой иные критики его придавали даже
национально-политическое значение. "Как знать - восклицает Гейне -
сколько подвигов расцвело из нежных стихов Р. Те французские герои,
которые схоронены у пирамид, на полях Маренго, Аустерлица, Москвы - все
они некогда слышали стихи Р., и их император также слышал эти стихи в
устах Тальмы. Как знать, сколько пудов славы с Вандомской колонны
причитается собственно на долю Р.! Он был живой источник любви и чувства
чести и опьянял собою, приводил в восторженное состояние целый народ.
Чего же еще станете вы требовать от поэта?" Если в словах Гейне и есть
значительная, быть может, доля преувеличения, чисто поэтического, то во
всяком случае влияние Р. на современные ему и последующие поколения
несомненно. К вышеуказанным достоинствам следует присоединить
удивительное мастерство языка, смелость и простоту оборотов, несмотря на
уступки, иногда значительные, тогдашним требованиям искусственной
вычурности. Стиль Р. у нашего Герцена вызвал следующие слова: "Я увидел
Р. дома (т. е. в Париже), увидел Р. с Рашелью и научился понимать его.
Есть нечто поразительно величавое в стройной, спокойно развивающейся
речи его героев, диалог часто убивает действие, но он изящен, но он само
действие"... - Лучшее издание всех сочинений Р. (с очень ценной
вступительной статьей П. Менара) - в серии "Les grands йcrivains de la
France" (1875). Довольно хорошая биография написана его сыном.
Прекрасные характеристики в сочинениях Лотейсена, "Geschichte der
franzцsischen Literatur im XVII J.", и С.-Бёва, "Port-Royal". П.
Вейнберг.
Литература. Существует много переводов на русский язык трагедий
Расина: "Афолия" (изд. И. Новикова, М., 1784); то же, под именем
"Афалия", в стихах (М., 1820); "Гофолия", пер. Поливанова (М., 1892);
нисколько переводов "Ифигении в Авлиде" (1796 и др.); "Андромаха",
перев. гр. Д. Хвоста; "Есфирь" (проза, М., 1783); тоже, в стихах П.
Катенина (СПб., 1816) и О. Чюминой ("Восход", 1898 г., № 1 - 3); "Федра"
(стихами, перевод В. Анастасевича, СПб., 1805); то же, переводы М.
Лобанова (СПб., 1823), Окулова (1624), И. Чесновского (1827) и др.;
"Баязет" (в стихах, П. Олина, СПб., 1827). См. Ф. Батюшков, "Женские
типы в трагедиях Расина" ("Сев. Вестник", 1896, № 7); И. Иванов, "Расин
и его трагедии" ("Артист", № 5).
|