Постигать я стал, о Муза,
Что с тобой без этой веры
Нет законного союза.
Вместе с тем П. решительнее прежнего высказывает убеждение, что
настоящий источник поэзии есть объективная красота, в которой "сияет
Бог" (стих. "Царь Девица"). Лучшие и наиболее типичные из небольших
стихотворений П. ("Зимний путь", "Качка в бурю", "Колокольчик".
"Возвращение с Кавказа", "Пришли и стали тени ночи", "Мой костер в
тумане светит", "Ночью в колыбель младенца" и др.) отличаются не столько
идейным содержанием, сколько силою непосредственного задушевного
лиризма. Индивидуальную особенность этого лиризма нельзя определить в
понятиях; можно указать только некоторые общие признаки, каковы (кроме
упомянутого в начале) соединение изящных образов и звуков с самыми
реальными представлениями, затем смелая простота выражений, наконец -
передача полусонных, сумеречных, слегка бредовых ощущений. В более
крупных, произведениях П. (за исключением безупречного во всех
отношениях "Кузнечика музыканта) очень слаба архитектура: некоторые из
его поэм не достроены, другие загромождены пристройками и надстройками.
Пластичности также сравнительно мало в его произведениях. За то в
сильной степени обладают они свойствами музыкальности и живописности,
последнею - особенно в картинах кавказской жизни (прошлой и настоящей),
которые у П. гораздо ярче и живее, чем у Пушкина и Лермонтова. Помимо
исторических и описательных картин, и собственно лирические
стихотворения, вдохновленные Кавказом, насыщены у П. настоящими местными
красками (напр. "После праздника"). Благородные, но безымянные черкесы
старинного романтизма бледнеют перед менее благородными, но за то живыми
туземцами у П., в роде татарина Агбара или героического разбойника Тамур
Гассана. Восточные женщины у Пушкина и Лермонтова бесцветны и говорят
мертвым литературным языком; у П. их речи дышат живою художественною
правдой:
Он у каменной башни стоял под стеной,
И я помню: на нем был кафтан дорогой,
И мелькала под красным сукном
Голубая рубашка на. нем...
Золотая граната растет под стеной;
Всех плодов не достать никакою рукой;
Всех красивых мужчин для чего
Стала б я привораживать!...
Разлучили, сгубили нас горы, холмы
Эриванские! Вечно холодной зимы
Вечным снегом покрыты они!...
Обо мне
В той стране, милый мой, не забудешь ли ты?
Хотя к кавказской жизни относится и личное признание поэта: "Ты, с
которой так много страдания терпеливой я прожил душой" и т. д" но, как
итог молодости, он вынес бодрое и ясное чувство духовной свободы:
Душу к битвам житейским готовую
Я за снежный несу перевал...
Все, что было обманом, изменою,
Что лежало на мне словно цепь, -
Все исчезло из памяти - с пеною
Горных рек, выбегающих в степь.
Это чувство задушевного примирения, отнимающего у "житейских битв" их
острый и мрачный характер, осталось у П. на всю жизнь и составляет
преобладающий тон его поэзии. Очень чувствительный к отрицательной
стороне жизни, он не сделался, однако, пессимистом. В самые тяжелые
минуты личной и общей скорби для него не закрывались "щели из мрака к
свету", я хотя через них иногда виделось так мало, мало лучей любви над
бездной зла", но эти лучи никогда для него не погасали и, отнимая
злобность у его сатиры, позволили ему создать оригинальнейшее его
произведение: "Кузнечик музыкант". Чтобы ярче представить сущность
жизни, поэты иногда продолжают ее линии в ту или в другую сторону. Так,
Данте вымотал все человеческое зло в девяти грандиозных кругах своего
ада; П., наоборот, стянул и сжал обычное содержание человеческого
существования в тесный мирок насекомых. Данте пришлось над мраком своего
ада воздвигнуть еще два огромные миpa - очищающего огня и торжествующего
света; П. мог вместить очищающий и просветляющий моменты в тот же уголок
поля и парка. Пустое существование, в котором все действительное мелко,
а все высокое есть иллюзия, - мир человекообразных насекомых или
насекомообразных людей - преобразуется и просветляется силою чистой
любви и бескорыстной скорби. Этот смысл сосредоточен в заключительной
сцене (похороны бабочки), производящей, не смотря на микроскопическую
канву всего рассказа, то очищающее душу впечатление, которое Аристотель
считал назначением трагедии. К лучшим произведениям П. относится
"Кассандра" (за исключением двух лишних пояснительных строф - IV и V,
ослабляющих впечатление). В больших поэмах П. из современной жизни
(человечьей и собачьей), вообще говоря, внутреннее значение не
соответствует объему, Отдельные места и здесь превосходны, напр.
описание южной ночи(в поэме "Мими"), в особенности звуковое впечатление
моря:
И на отмели песчаны
Точно сыплет жемчугами
Перекатными; и мнится,
Кто-то ходит и боится
Разрыдаться, только точит
Слезы, в чью-то дверь стучится,
То шурша, назад волочит
|