Подобно тысяче живых зеленых змей.
И мир иной мелькал передо мною,
Не тот прекрасный мир, в котором ты жила...
И жизнь казалась мне суровой глубиною
С поверхностью, которая светла.
"Пленительным беспорядком" отличаются произведения П.; есть в них и
"траур" по миpcкому злу и горю, но голова его музы сияет отражением
небесного света; в ее голосе смешиваются тайные слезы переживаемого горя
с пророческою сладостью лучших надежд; чувствительная - быть может, даже
слишком - к суете и злобе житейской, она стремится уйти от них "за
колючие вершины земли" "в золотые облака" и там "высказывается свободно
и легко, с доверчивостью детской". Исходя из противоположности между тем
прекрасным и светлым миром, где живет его муза, и тою "суровою глубиною"
действительной жизни, где сплетаются болотные растения зла своими
<змеиными корнями",П. не остается (подобно Фету) при этом дуализме; не
отворачиваясь безнадежно от темной действительности, не уходя всецело в
мир чисто поэтических ощущений и созерцаний, он находит примирение между
этими двумя областями в той идее, которая уже давно носилась в воздухе,
но вдохновляла более мыслителей и общественных деятелей, нежели поэтов.
У П. в самое художественное его настроение входит эта идея
совершенствования или прогресса. Хотя он не видит в истории тех
определенных положительных идеалов (христианского царства), в которые
верил Тютчев, но она не есть для него, как для шопенгауэрианца Фета,
только "торжище развратной толпы", "буйной от хмеля преступлений": он
слышит в ней "глагол. в пустыне вопиющий, неумолкаемо зовущий: о подними
свое чело... чтоб жизнь была тебе понятна, или вперед и невозвратно...
туда, где впереди так много сокровищ спрятано у Бога". Та. безмятежно
блаженная красота, которая открывается поэтическому созерцанию природы,
должна будет открыться и в жизни человечества, как конец ее борьбе и
тревогам; "верь знаменованью - нет конца. стремленью, есть конец
страданью!" Бодрое чувство упования на лучшую будущность внушается П. не
одними "знамениями" природы, но и историческими переменами (напр. стих.
"На корабле>, написан. в 1856 г.). Надежды на спасение "родного корабля"
поэт не отделяет от веры в общее всемирное благо. Широкий дух все
человечности, исключающий национальную вражду, свойствен более или менее
всем истинным поэтам; из русских он всех решительнее и сознательнее
выражается, после А. Толстого, у П., особенно в двух стихотворениях,
посвященных Шиллеру (1859 г.) и Шекспиру (1864 г.). Не примыкая к
радикальным общественным движениям своего времени, П. относился к ним с
сердечною гуманностью, особенно к жертвам искреннего увлечения (напр.
стих. "Что она мне - не сестра, не любовница"). Вообще, храня лучшие
заветы Пушкина, П. "пробуждал лирой добрые чувства" и "милость к падшим
призывал". - В ранние годы надежды поэта на лучшую будущность для
человечества были связаны с его юношескою безотчетною верой во
всемогущество. науки:
Царство науки не знает предела,
Всюду следы ее вечных побед -
Разума слово и дело, Сила и свет.
Миру как новое солнце сияет
Светоч науки, и только при нем
Муза чело украшает
Свежим венком.
Но скоро поэт отказался от культа науки, познающей то, что бывает, а
не творящей то, что должно быть; его муза внушила ему, что мир с
могущественной ложью и с бессильною любовью" может быть перерожден лишь
"иною, вдохновляющею силой" - силой нравственного труда, при вере "в
Божий суд, или в Мессию":
С той поры, мужая сердцем,
|