Сказание о Борисе и Глебе

Господи, благослови, отьче.

«Родъ правыихъ благословиться, — рече пророкъ, — и семя ихъ въ благословлении будеть».

Сице убо бысть малъмь преже сихъ. Сущю самодржьцю вьсеи Русьскеи земли Володимиру сыну Святославлю, вънуку же Игореву, иже и святыимь крьщениемь вьсю просвети сию землю Русьску. Прочая же его добродетели инде съкажемъ, ныне же несть время. А о сихъ по ряду сице есть: сь убо Володимиръ имеяше сыновъ 12 не отъ единоя жены, нъ отъ раснъ матерь ихъ. Въ нихъ же бяше старей Вышеславъ, а по немь Изяславъ, 3 — Святопълк, иже и убийство се зълое изъобретъ. Сего мати преже бе чьрницею, гръкыни сущи, и поялъ ю бе Яропълкъ, братъ Володимирь, и ростригъ ю красоты деля лица ея. И зача отъ нея сего Святопълка оканьнааго. Володимиръ же, поганъи еще, убивъ Яропълка и поятъ жену его не-праздьну сущю. Отъ иея же родися сии оканьныи Святопълкъ, и бысть отъ дъвою отьцю и брату сущю. Темь же и не любляаше его Володимиръ, акы не отъ себе ему сущю. А отъ Рогнеди 4 сыны имеяше: Изяслава, и Мьстислава, и Ярослава, и Всеволода, а отъ иноя Святослава и Мьстислава, а отъ българыне Бориса и Глеба. И посажа вся по роснамъ землямъ въ княжении, иже инъде съкажемъ, сихъ же съповемы убо, о нихъ же и повесть си есть.

Посади убо сего оканьнааго Святопълка въ княжении Пиньске, а Ярослава — Новегороде, а Бориса — Ростове, а Глеба — Муроме. Нъ се остаану много глаголати, да не многописании въ забыть вълеземъ, нъ о немь же начахъ, си съкажемъ убо сице. Многомъ же уже дьньмъ минувшемъ, и яко съконьчашася дьние Володимиру, уже минувъшемъ летомъ 28 по святемь крьщении, въпаде въ недугъ крепъкъ. Въ то же время бяше пришелъ Борись изд-Ростова, печенегомъ же о онуду пакы идущемъ ратию на Русь, въ велице печали бяаше Володимиръ, зане не можааше изити противу имъ, и много печаляашеся. И призъвавъ Бориса, ему же бе имя наречено въ святемь крьщении Романъ, блаженааго и скоропослушьливааго, продавъ вое мъногы въ руце его, посъла и противу безбожьнымъ печенегомъ. Онъ же съ радостию въставъ иде рекъ: «Се готовь есмь предъ очима твоима сътворити, елико велить воля сьрдьца твоего». О таковыихъ бо рече Притъчьникъ: «Сынъ быхъ отьцю послушьливъ и любиимъ предъ лицьмь матере своея».

Ошедъшю же ему и не обретъшю супостатъ своихъ, възвративъшюся въспять ему. И се приде вестьникъ къ нему, поведая ему отьчю съмрьть, како преставися отьць его Василии, въ се бо имя бяше нареченъ въ святемъ крьщении, и како Святопълкъ потаи сьмьрть отьца своего, и ночь проимавъ помостъ на Берестовемь и въ ковър обьртевъше, съвесивъше ужи на землю, везъше на санехъ, поставиша и въ църкви святыя Богородица. И яко услыша святыи Борисъ, начатъ телъмь утьрпывати и лице его вьсе сльзъ испълнися, и сльзами разливаяся и не могыи глаголати. Въ сьрдьци си начатъ сицевая вещати: «Увы мне, свете очию моею, сияние и заре лица моего, бъздро уности моее, наказание недоразумения моего! Увы мне, отьче и господине мои! Къ кому прибегну, къ кому възьрю? Къде ли насыщюся таковааго благааго учения и наказания разума твоего? Увы мне, увы мне! Како заиде свете мои, не сущу ми ту! Да быхъ поне самъ чьстьное твое тело своима рукама съпряталъ и гробу предалъ. Нъ то ни понесохъ красоты мужьства тела твоего, ни съподобленъ быхъ целовати добролепьныхъ твоихъ сединъ. Нъ, о блажениче, помяни мя въ покои твои! Сьрдьце ми горитъ, душа ми съмыслъ съмущаеть и не вемь къ кому обратитися и къ кому сию горькую печаль простерети? Къ брату ли, его же быхъ имелъ въ отьца место? Нъ тъ, мьню, о суетии мирьскыихъ поучаеться и о биении моемь помышляеть. Да аще кръвь мою пролиеть и на убийство мое потъщиться, мученикъ буду господу моему. Азъ бо не противлюся, зане пишется: «Господь гърдыимъ противиться, съмеренымъ же даеть благодать». Апостолъ же: «Иже рече — «Бога люблю», а брата своего ненавидить — лъжь есть». И пакы: «Боязни въ любъви несть, съвьршеная любы вънъйзмещеть страхъ». Темь же что реку или чьто сътворю? Се да иду къ брату моему и реку: «Ты ми буди отьць — ты ми братъ и стареи. Чьто ми велиши, господи мои?»

И си на уме си помышляя, идяаше къ брату своему я глаголааше въ сьрдьци своемъ: «То поне узьрю ли си лице братьца моего мьньшааго Глеба, яко же Иосифъ Вениямина?» И та вься полагая въ сьрдьци си: «Воля твоя да будеть, господи мои». Помышляше же въ уме своемъ: «Аще пойду въ домъ отьца своего, то языци мнози превратять сьрдьце мое, яко прогнати брата моего, яко же и отьць мои преже святаго крещения, славы ради и княжения мира сего, и иже все мимоходить и хуже паучины. То камо имамъ прийти по ошьствии моемь отсюду? Какъ ли убо обряшюся тьгда? Кыи ли ми будеть ответъ? Къде ли съкрыю мъножьство греха моего? Чьто бо приобретоша преже братия отьца моего или отъць мои? Къде бо ихъ жития и слава мира сего, и багряница и брячины, сребро и золото, вина и медове, брашьна чьястьная и быстрии кони, и домове красьнии и велиции, и имения многа, и дани, и чьсти бещисльны, и грърдения, яже о болярехъ своихъ? Уже все имъ, акы не было николи же: вся съ нимь ищезоша, и несть помощи ни отъ кого же сихъ — ни отъ имения, ни отъ множьства рабъ, ни отъ славы мира сего. Темь и Соломонъ, все прошьдъ, вься видевъ, вся сътяжавъ и съвокупивъ, рече расмотривъ вьсе: «Суета и суетие суетию буди», тъкмо помощь от добръ делъ, и отъ правоверия, и отъ нелицемерьныя любъве».

Идыи же путьмь, помышляаше о красоте и о доброте телесе своего, и сльзами разливаашеся вьсь. И хотя удрьжатися и не можааше. И вси зьряще его, тако плакаашеся о доброродьнемь теле и чьстьнем разуме и въздраста его. И къжьдо въ души своеи стонаашо горестию сьрдьчьною, и вси съмущаахуся о печали.

Къто бо не въсплачеться съмрьти тое пагубьное, приводя предъ очи сьрдьца своего?

Образъ бо бяаше унылъи его, възоръ и скрушение сьрдьца его святаго, такъ бо бе блаженыи ть правьдивъ и щедръ, тихъ, крътъкъ, съмеренъ, всехъ милуя и вься набъдя.

Помышлять же въ сьрдъци своемь богоблаженыи Борисъ и глаголааше: «Веде, — брата моего зълу ради чловеци понудяти и на убийство мое, и погубить мя, да аще пролиеть кръвь мою, то мученикъ буду господу моему, а духъ мои прииметь владыка». Таче, забывъ скърбъ съмьртьную, тешааше сьрдъце свое о словеси божии, «Иже погубити душю свою мене ради и моихъ словесъ, обрящети ю въ животе вечьнемь съхранить ю». И поиде радъстьнъмь сьрдьцьмь, «не презьри мене, — рекыи, — господи премилостиве, уповающааго на тя, нъ спаси душю мою».

Святопълкъ же, седя Кыеве по отьци, призвавъ кыяны, многы дары имъ давъ, отпусти. Поела же къ Борису, глаголя: «Брате, хочю съ тобою любъвь имети и къ отьню ти придамь». Льстьно, а не истину глаголя. Пришедъ Вышегороду ночь отаи призъва Путьшю и вышегородьскые муже и рече имъ: «Поведите ми по истине, приязньство имеете ли къ мне?» Путьша рече: «Вьси мы можемъ главы своя положити за тя».

Видевъ же дияволъ и искони ненавидяи добра человека, яко вьсю надежю свою на господа положилъ есть святыи Борисъ, начать подвижьнеи бываати, и обретъ, яко же преже Каина на братоубийство горяща, тако же и Святопълкъ. По истине въторааго Каина улови мысль его, яко да избиеть вся наследьникы отьца своего, а самъ приимьть единъ вьсю власть.

Тъгда призъва къ себе оканьныи трьклятыи Святопълкъ съветьникы всему злу и началныкыи всей неправьде, и отъвьрзъ пресквьрньная уста рече, испусти зълыи гласъ, Путьшине чади: «Аще убо главы своя обещастеся положити за мя, шедъше убо, братия моя, отаи, къде обрящете брата моего Бориса, съмотрьше время убиите и». И обещашася ему тако створити.

О таковыихъ бо рече пророкъ: «Скори суть кръвь пролияти бес правьды. Си бо обещаваються кръви и събирають себе злая. Сихъ путье суть събирающеи безаконие, нечистиемь свою душю обиемлють».

Блаженыи же Борисъ, яко же ся бе воротилъ и сталъ бе на Льте шатьры. И реша къ нему дружина: «Поиди, сяди Кыеве на столе отьни, се бо си вои въ руку твоею суть». Онъ же имъ отъвещааваше: «Не буди ми възяти рукы на брата своего и еще же и на стареиша мене, его же быхъ имелъ, акы отьца». Си слышавъше вои разидошася от него, а самъ оста тъкъмо съ отрокы своими. И бяаше въ дьнь суботьныи. В тузе и печали, удручьмъмь сьрдьцьмь, и вълезе въ шатьръ свои, плакашеся съкрушенъмь сьрдьщьмь, а душею радостьною, жалостьно гласъ испушааше: «Сльзъ моихъ не презьри, владыко, да яко же уповаю на тя, тако да с твоими рабы прииму часть и жребии съ вьсеми святыими твоими, яко ты еси бог милостив, и тебе славу въсылаемъ въ векы. Аминь».

Помышляшеть же мучение и страсть святаго мученика Никиты и святаго Вячеслава, подобно же сему бывъшю убиению, и како святей Варваре отьць свои убоица бысть. И помышляаше слово премудрааго Соломона: «Правьдьници въ векы живуть и отъ господа мьзда имъ и строение имъ от вышьняаго». И о семь словеси тъчию утешаашеся и радоваашеся.

Таче бысть вечеръ и поводе пети вечерънюю, а самъ вълезъ въ шатьръ свои начатъ молитву творити вечернюю съ сльзами горькыми и частыимь въздыханиемь, и стонаниемь многымь. По сихъ леже съпати, и бяше сънъ его въ мънозе мысли и въ печали крепъце и тяжьце и страшьне: како предатися на страсть, како пострадати и течение съконьчати и веру съблюсти, яко да и щадимыи веньць прииметь от рукы вьседьржителевы. И видевъ, възбьнувъ рано, яко годъ есть утрьнии. Бе же въ святую неделю. Рече къ прозвутеру своему: «Въставъ, начьни заутрьнюю». Самъ же, обувъ нозе свои и умывъ лице свое, начать молитися къ господу богу.

Посълании же приидоша отъ Святопълка на Льто ночь и подъступиша близъ, и слышаша гласъ блаженааго страстотьрпьца поюща Псалтырь заутрьнюю. Бяше же ему и весть о убиении его. И начать пети: «Господи, чьто ся умножиша сътужающии, мънози въсташа на мя», и прочая псалмы, до коньца. И начать пети Псалтырь: «Оби-доша мя пси мнози и уньци тучьни одьржаша мя». И пакы: «Господи, боже мои! На тя уповахъ, спаси мя». Таже по семь канонъ. И коньчавъшю ему утрьнюю, начать молитися зьря къ иконе господьни и рече: «Господи, Иисусъ Христе! Иже симь образъмь явися на земли изволивы волею пригвоздитися на крьсте и приимъ страсть грехъ ради нашихъ, съподоби и мяприяти страсть!»

И яко услыша шпътъ зълъ окрьстъ шатьра и трьпьтьнъ бывъ и начатъ сльзы испущати отъ очию своею, и глаголааше: «Слава ти, господи, о вьсемь, яко съподобилъ мя еси зависти ради прияти сию горькую съмьрть и все престрадати любъве ради словесе твоего. Не въсхотехомъ възискати себе самъ; ничто же себе изволихъ по апостолу: «Любы вьсе тьрпить всему веру емлеть и не ищьть своихъ си». И пакы: «Боязнивъ въ любъви честь — съвьршеная бо любы вънь отъмещеть боязнь». Темь, владыко, душа моя въ руку твоею въину, яко закона твоего не забыхъ. Яко господеви годе — бысть». И узьреста попинъ его и отрокъ, иже служааше ему, и видевъша господина своего дряхла и печалию облияна суща зело, расплакастася зело и глаголаста: «Милыи господине наю и драгыи! Колико благости испълненъ бысть, яко не въсхоте противитися любъве ради Христовы, а коликы вое дьржа въ руку своею!» И си рекша умилистася.

И абие узьре текущиихъ къ шатьру, блистание оружия и мечьное оцещение. И без милости прободено бысть чьстьное и многомилостивое тело святаго и блаженааго Христова страстотьрпьца Бориса. Насунуша копии оканьнии: Путьша, Тальць, Еловичь, Ляшько. Видевъ же отрокъ его, вьржеся на тело блаженааго, рекыи: «Да не остану тебе, господине мои драгыи, да иде же красота тела твоего увядаеть, ту и азъ съподобленъ буду съконьчати животъ свои!»

Бяше же сь родъмь угринъ, имьньмь же Георгии. И беаше възложилъ на нь гривьну злату, ибе любимъ Борисъть паче меры. И туже и проньзоша, и яко бысть ураненъ и искочи и-шатьра въ оторопе. И нача глаголати стояще округъ его: «Чьто стоите зьряще! Приступивъше сконьчаимъ повеленое намъ». Си слышавъ блаженыи, начатъ молитися и милъ ся имъ деяти, глаголя: «Братия моя милая и любимая! Мало ми время отдайте, да поне помолюся богу моему». И възьревъ на небо съ сльзами и горе въздыхнувъ начать молитися сицими глаголы: «Господи боже мои многомилостивыи и милостивыи и премилостиве! Слава ти, яко съподобилъ мя еси убежати отъ прельсти жития сего льстьнааго! Слава ти прещедрыи живодавьче яко сподоби мя труда святыихъ мученикъ! Слава ти, владыко человеколюбьче, сподобивыи мя съконьчати хотение сьрдьца моего! Слава ти, Христе, мъногому ти милосьрдию, иже направи на правыи путь мирьны ногы моя тещи къ тебе безъ съблазна! Призьри съ высоты святыня твоея, вижь болезнь сьрдьца моего, юже прияхъ от съродника моего, яко тебе ради умьрщвяемъ есмь вь сь дьнь. Въмениша мя, яко овьна на сънедь, веси бо, господи мои, яко не противлюся ни въпрекы глаголю, а имыи въ руку вься воя отьца моего и вься любимыя отьцемь моимь, и ничьто же умыслихъ противу брата моему. Онъ же елико въздвиже на мя възмогъ, да «аще бы ми врагъ поносилъ, протьрпелъ убо быхъ, аще бы ненавидя мене вельречевалъ, укрылъ быхъ ся». Нъ ты, господи, вижь и суди межю мною и межю братъмь моимь и не постави имъ, господи, греха сего, нъ приими въ миръ душю мою. Аминь».

И възьревъ къ нимъ умиленама очима и спадъшемь лицьмь, и вьсь сльзами облиявъся рече: «Братие, приступивъше, съконьчаите служьбу вашю. И буди миръ брату моему и вамъ, братие».

Да елико слышаху словеса его, отъ сльзъ не можааху ни словесе рещи, отъ страха же и печали горькы и мъногыхъ сльзъ. Нъ съ въздыханиемь горькымь жалостьно глаголааху и плакаахуся и къжьдо въ души своей стонааше: «Увы намъ, къняже нашь милыи и драгыи и блаженыи, водителю слепыимъ, одеяле нагымъ, старости жьзле, казателю ненаказанымъ! Кто уже си вься исправить? Како не въсхоте славы мира сего, како не въехоте веселитися съ чьстьныими вельможами, како не въсхоте величия, еже въ житии семь. Къто не почюдиться великууму съмерению, къто ли не съмериться, оного съмерение видя и слыша?»

И абие усъпе, предавъ душю свою въ руце бога жива, месяца июлия въ 24 дьнь, преже 9 каландъ агуста.

Избиша же и отрокы многы. Съ Георгия же не могуще съняти гривьны и отсекъше главу, отъвьргоша и кроме. Да темь и последь не могоша познати тела его.

Блаженааго же Бориса обьртевъше въ шатьръ възложивъше на кола, повезоша. И яко быша на бору, начать въскланяти святую главу свою. И се уведевъ Святопълкъ, пославъ два варяга и прободоста и мечьмь въ сьрдьце. И тако съконьчася и въсприятъ неувядаемыи веньць. И положиша тело его принесъше Вышегороду у цьркве святааго Василия въ земли погребоша.

И не до сего остави убийства оканьныи Святопълкъ, нъ и на большая неистовяся, начать простиратися. И яко видеся желание сьрдьце своего уже улучивъ, абие не въспомяну зълааго своего убийства и многааго убо съблажнения, и ни малы, поне на покаяние преклонися. Нъ ту абие въниде въ сьрдьце его сотона и начаты и пострекати вящьша и горыпа съдеяти и множаиша убийства. Глаголааше бо въ души своей оканьнеи: «Что сътворю? Аще бо до сьде оставлю дело убийства моего, то дъвоего имамъ чаяти: яко аще услышать мя братия моя, си же варивъше въздадять ми и горьша сихъ. Аще ли и не сице, то да ижденуть мя и буду чюжь престола отьца моего, и жалость земле моея сънесть мя, и поношения поносящиихъ нападуть на мя, и къняжение мое прииметь инъ и въ дворехъ моихъ не будеть живущааго. Зане его же господь възлюби, а азъ погнахъ и къ болезни язву приложихъ, приложю къ безаконию убо безаконие. Обаче и матери моея грехъ да не оцеститься и сь правьдьныими не напишюся, нъ да потреблюся отъ книгъ живущиихъ». Яко же ибысть, еже последи съкажемъ. Ныне не несть время, нъ на предълежащее възвратимъся.

И си на уме си положивъ, зълыи съветьникъ дияволь, посла по блаженааго Глеба рекъ: «Приди въбързе. Отьць зоветь тя и несъдравить ти вельми».

Онъ же въбързе, въ мале дружине, въседъ иа конь поеха. И пришедъ на Вългу, на поле потъчеся подъ нимь конь въ рове, и наломи ногу малы. И яко приде Смолиньску и поиде отъ Смолиньска, яко зъреимъ едино, ста на Смядине въ кораблици. И въ се время пришьла бяаше весть отъ Передъславы къ Ярославу о отьни съмьрти. И присла Ярославъ къ Глебу река: «Не ходи, брате! Отьцъ ти умьрлъ, а брать ти убиенъ отъ Святопълка».

И си услышавъ блаженыи възъпи плачьмь горькыимь и печалию сьрдьчьною и сице глаголааше: «О увы мне, господине мои, отъ двою плачю плачюся и стеню, дъвою сетованию сетую и тужю. Увы мне, увы мне! Плачю зело по отьци, паче же плачюся и отъчаяхъся по тебе, брате и господине Борисе. Како прободенъ еси, како без милости прочее съмрьти предася, како не отъ врага, нъ отъ своего брата погубу въспррияль еси? Увы мне! Уне бы съ тобою умрети ми, неже уединену и усирену отъ тебе въ семь житии пожити. Азъ мнехъ въбързе узьрети лице твое ангельское, ти се селика туга състиже мя и унылъ быхъ съ тобою умрети, господине мои! Ныне же что сътворю азъ, умиленыи, очюженыи отъ твоея доброты и отъ отца моего мъногааго разума? О милыи мои брате и господине! Аще еси уполучилъ дрьзновение у господа, моли о моемь унынии, да быхъ азъ съподобленъ ту же страсть въсприяти и съ тобою жкити, неже въ свете семь прельстьнемь».

И сице ему стенющю и плачющюся и сльзами землю омачающю съ въздыхании частыими бога призывающю, приспеша вънезапу посълании отъ Святопълка зълыя его слугы, немилостивии кръвопиице, братоненавидьници люти зело, сверепа звери, душю изимающе.

Святый же поиде въ кораблици и съретоша и устие Смядины. И яко узьре я святыи, взъздрадовася душею, а они узьревъше и омрачаахуся и гребяахуся къ нему, а сь целования чаяяше отъ нихъ прияти. И яко быша равьно пловуще, начаша скакати зълии они въ лодию его, обнажены меча имуще въ руках своихъ, бльщащася, акы вода. И абие вьсемъ весла отъ руку испадоша, и вьси отъ страха омьртвеша. Си видевъ блаженыи, разумевъ яко хотять его убити, възьревъ къ нимъ умиленама очима и сльзами лице си умывая, съкрушенъмь срьдьцьмь, съмеренъмь разумъмь и частыимь въздыханиемь, вьсь сльзами разливаяся, а телъмъ утьрпая, жалостьно гласъ испущааше: «Не дейте мене, братия моя милая и драгая! Не дейте мене, ни ничто же вы зъла сътворивъша! Не брезете, братие и господье, не брезете! Кую обиду сътворихъ брату моему и вамъ, братие и господье мои? Аще ли кая обида ведете мя къ князю вашему, а къ брату моему и господину. Помилуйте уности моее, помилуйте, господье мои! Вы ми будете господие мои, азъ вамъ рабъ. Не пожьнете мене отъ жития не съзьрела, не пожьнете класа, не уже съзьревъша, нъ млеко безълобия носяща! Не порежете лозы не до коньца въздрастъша, а плодъ имуща! Молю вы ся и милъ вы ся дею. Убоитеся рекъшааго усты апостольскы: «Не дети бываите умы, зълобиемь же младеньствуите, а умы съвьршени бываите». Азъ, братие, и зълобиемь и въздрастъмь еще младеньствую. Се несть убийство, нъ сырорезание! Чьто зъло сътворихъ съведетельствуите ми, и не жалю си. Аще ли кръви моее насытитися хочете, уже въ руку вы есмь, братие, и брату моему, а вашему князю». И не поне единого словесъ посты-дешася, нъ яко же убо сверепии зверие, тако въсхытиша его. Онъ же видевъ, яко не вънемлють словесь его, начатъ глаголати сице: «Спасися, милые мои отьче и господине Василие, спасися, мати и госпоже моя, спасися и ты, брате Борисе, старейшине уности моея, спасися и ты, брате и поспешителю Ярославе, спасися и ты, брате и враже Святопълче, спасетеся и вы, братие и дружино, вьси спасетеся! Уже не имамъ васъ видети въ житии семь, зане разлучаемъ есмь отъ васъ съ нужею)». И глаголааше плачася: «Василие, Василие, отьче мои и господине! Приклони ухо твое и услыши гласъ мои, и призьри и вижь приключьшаяся чаду твоему, како без вины закалаемъ есмь. Увы мне, увы мне! Слыши небо и вънуши земле. И ты, Борисе брате, услыши гласа моего. Отьца моего Василия призъвахъ и не послуша мене, то ни ты не хочеши мене послушати? Вижь скьрбь сьрдьца моего и язву душа моея, вижь течение сльзъ моихъ яко реку! И никто же не вънемлеть ми, нъ ты убо помяни мя о мне къ обьщему владыце, яко имея дьрзновение и престоя у престола его».

И начатъ преклонь колене молитися сице: «Прещедрыи и премилостиве господи! Сльзъ моихъ не премълчи, нъ умилися на мое уныние. Вижь съкрушение сьрдьца моего: се бо закалаемъ семь, не вемь, чьто ради, или за которую обиду не съведе. Ты веси, господи, господи мои! Вемь тя рекъша къ своимъ апостоломъ, яко: «за имя мое, мене ради възложать на вы рукы, и предани будете родъмь и другы, и брать брата предасть на съмьрть и умьртвять вы имене моего ради». И пакы: «Въ тьрпении вашемь сътяжите душа ваша». Вижь, господи, и суди: се бо готова есть душа моя предъ тобою, господи! И тебе славу въсылаемь, отьцю и сыну и святууму духу, ныне и присно и въ векы векомъ. Аминь».

Таче възьревъ къ нимъ умиленъмь гласъмь и измъклъшьмь грьтаньмь рече: «То уже сътворивъше приступльше сътворите, на не же посълани есте!»

Тъгда оканьныи Горясеръ повеле зарезати и въбързе. Поваръ же Глебовъ, именемь Търчинъ, изьмъ ножь и имъ блаженааго и закла и яко агня непорочьно и безлобиво, месяца сентября въ 5 дьнь, въ понеделникъ.

И принесеся жьртва чиста господеви и благовоньна, и възиде въ небесныя обители къ господу, и узьре желаемааго си брата и въсприяста веньца небесныя его же и въжелеста, и въздрадовастася радостию великою неиздреченьною, юже и улучиста.

Оканьнии же они убоице възвративъшеся къ посълавъшюуму я, яко же рече Давыдъ: «Възвратяться грешьници въ адъ и вьси забывающии бога». И пакы: «Оружие извлекоша грешьници, напрягоша лукъ свои заклати правыя сьрдьцьмь и оружие ихъ вънидеть въ сьрдьца, и луци ихъ съкрушаться, яко грешьници погыбънуть». И яко съказаша Святопълку, яко «сътворихомъ повеленое тобою», и си слышавъ, взънесеся срьдьцьмь, и събысться реченое псалмопевьцемь Давыдъмь: «Чьто ся хвалиши сильныи о зълобе? Безаконие вь сь дьнь неправьду умысли языкъ твои. Възлюбилъ еси зълобу паче благостыне, неправьду неже глаголаати правьду. Възлюбилъ еси вься глаголы потопьныя и языкъ льстьвъ. Сего ради раздрушить тя богъ до коньца, въстьрнеть тя и преселить тя отъ села твоего, и корень твои отъ земля живущихъ».

Убиену же Глебове и повьрженуна пусте месте можю дъвема колодама. И господь не оставляяи своихъ рабъ, яко же рече Давыдъ: «Хранить господь вься кости ихъ, и ни едина отъ нихъ съкрушиться».

И сему убо святууму лежащю дълго время, не остави въ неведении и небрежении отинудь пребыти неврежену, нъ показа: овогда бо видеша стълпъ огньнь, овогда свеще горуще и пакы пения ангельская слышааху мимоходящии же путьмь гостие, ини же, ловы деюще и пасуще. Си же видяще и слышаще, не бысть памяти ни единому же о възискании телесе святааго, дондеже Ярославъ, не тьрпя сего зълааго убииства, движеся на братоубийца оного, оканьнааго Святополъка и брани мъногы съ нимь съставивъ. И вьсегда пособиемь божиемь и носпешениемь святою, победивъ елико брани състави, оканьныи посрамленъ и побеженъ възвращаашеся.

Прочее же сь трьклятыи прииде съ множьствъмь печенегъ, и Ярославъ, съвъкупивъ воя, изиде иротиву ему на Льто и ста на месте, иде же бе убиенъ святыи Борисъ. И въздевъ руце на небо и рече: «Се кръвь брата моего въпиеть къ тебе, владыко, яко же и Авелева преже. И ты мьети его, яко же и на ономь положи стонание и трясение на братоубиици Каине. Ей молю тя, господи, да въсприимуть противу тому. Аще и телъмь ошьла еста, нъ благодатию жива еста и господеви предъстоита и молитвою помозета ми!»

И си рекъ, и поидоша противу собе и покрыша поле Льтьское множьствъмь вои. И съступишаея, въсходящю сълнцю, и бысть сеча зла отинудь и съступашася тришьды, и бишася чересъ дьнь вьсь, и уже къ вечеру одоле Ярославъ, а сь оканьныии Святопълкъ побеже. И нападе на нь бесъ, и раслабеша кости его, яко не мощи ни на кони седети, и несяхуть его на носилехъ. И пребегоша Берестию съ нимь. Онъ же рече: «Побегнете, осе женуть по насъ!» И посылахуть противу, и не бе ни гонящааго, ни женущааго въ следъ его. И, лежа въ немощи, въехопивъся глаголааше: «Побегнемы еще, женуть! Охъ мне!» И не можааше тьрпети на единомь месте, и пробеже Лядьску землю гонимъ гневъмь божиемь. И прибеже въ пустыню межю Чехы и Ляхы, и ту испроврьже животъ свои зъле. И приятъ възмьздие отъ господа, яко же показася посъланая на нь пагубьная рана и по съмьрти муку вечьную. И тако обою животу лихованъ бысть: и сьде не тъкъмо княжения, нъ и живота гонезе, и тамо ие тъкъмо царствия небеснааго и еже съ ангелы жития погреши, нъ и муце и огню предасться. И есть могыла его и до сего дьне, и исходить отъ нее смрадъ зълыи на показание человекомъ. Да аще кто си сътворитъ слыша таковая, си же прииметь и вящьша сихъ. Яко же Каинъ, не ведыи мьсти прияти и едину прия, а Ламехъ, зане ведевъ на Каине, темь же седмьдесятицею мьстися ему. Така ти суть отъмьстия зълыимъ делателемъ, яко жебо Иулиянъ цесарь, иже мъногы кръви святыихъ мученикъ пролиявъ, горькую и нечеловечьную съмьртъ прия: не ведомо отъ кого прободенъ бысть кониемь въ сьрдьце въдруженъ. Тако и сь бегая не ведыися отъ кого зълострастьну съмьрть прия.

И оттоле крамола преста въ Русьске земли, а Ярославъ прея вьсю волость Русьскую. И начать въпрашати о тьльсьхъ святою — како или кде положена еста. И о святемь Борисе поведаша ему, яко Вышегороде положенъ есть. А о святемь Глебе не вьси съведяаху, яко Смолиньске убиенъ есть. И тъгда съказаша ему, яже сльшаша от приходящиихъ отътуду, како видеша светъ и свеще въ пусте месте. И то слышавъ, посъла Смолиньску на възискание презвутеры, рекыи, яко: «То есть братъ мои», и. обретоша и иде же беша видели, и шьдъше съ крьсты и съ свещами мъноземи и съ кандилы, и съ чьстию многою, и въложьше въ корабль, и пришедъше положиша и Вышегороде, иде же лежить и тело преблаженааго Бориса и раскопавъше землю, и тако же положиша и недоумеюще, яко же бе лепо пречьстьне.

Се же пречюдьно бысть и дивьно и памяти достойно; како и колико летъ лежавъ тело святаго, то же не врежено пребысть ни отъ коего же плътоядьца, ни беаше почьрнело, яко же обычаи имуть телеса мьртвыхъ, нъ светьло и красьно и цело и благу воню имущю. Тако богу съхранивъшю своего страстотьрпьца тело, и не ведяху мнози ту лежащю святою страстотърпьцю телесу. Нъ яко же рече господь: «Не можеть градъ укрытися врьху горы стоя, ни свеще въжьгъше спудъмъ покрывають, нъ на светиле поставлятоть, да светить тьмьныя». Тако и си святая постави светити въ мире, премногыими чюдесы сияти въ Русьскеи стороне велицеи, иде же множьство стражющиихъ съпасени бывають: слепии прозирають, хромии быстрее сьрны рищуть, сълуции простьрение приемлютъ.

Нъ или могу вься съповедати или съказаати творимая чюдесы, по истине ни вьсь мирь можеть понести, яжо деються предивьная чюдеса и яаче песъка морьскааго. И не ту единде, нъ и по вьсемъ сторонамъ и по вьсемъ землямъ преходяща, болезни вься и недугы отъгонита, сущиихъ въ тьмьницахъ и въ узахъ посещающа. И на местехъ иде же мученьчьскыимь веньцьмь увязостася, създьдане быста цьркви въ имя ею. Да и ту тако же многа чюдеса посещающа съдеваета.

Темь же ваю како похвалити не съвемъ или чьто рещи недоумею и не възмогу. Ангела ли ва нареку, имь же въскоре обретаетася близъ скърбящиихъ, нъ плътьскы на земли пожила еста :въ чловечьстве. Чловека ли ва именую, то паче всего чловечьска ума преходита множьствъмь чюдесъ и посещениемь немощьныихъ. Цесаря ли князя ли ва проглаголю, нъ паче чловека убо проста и съмерена съмерение бо сътяжала еста, имь же и высокая места и жилища въселистася.

По истине вы цесаря цесаремъ и князя къняземъ, ибо ваю пособиемь и защищениемь князи наши противу въстающая дьржавьно побежають, и ваю помощию хваляться. Вы бо темъ и намъ оружие, земля Русьскыя забрала и утвьржение и меча обоюду остра, има же дьрзость поганьскую низълагаемъ и дияволя шатания въ земли попираемъ. По истине несумьньне рещи възмогу: вы убо небесьная чловека еста, земльная ангела, стълпа и утвьржение земле нашея. Темь же и борета по своемь отьчьстве и пособита, яко же и великий Димитрии по своемь отьчьстве. Рекъ: «Аще убо и веселящемъся имъ съ ними бехъ, тако же и погывающемъ имъ съ нимь умьру». Нъ обаче сии великыи милъсьрдыи Димитрии о единомь граде сице извеща, а вы не о единомь бо граде, ни о дъву, ни о вьси попечение и молитву въздаета, нъ о всей земли Русьскеи!

О блаженая убо гроба приимъши телеси ваю чьстьнеи акы съкровище мъногоценьно! Блаженая цьркы, въ ней же положене быста раце ваю святеи, имущи блаженеи телеси ваю, о Христова угодьника! Блаженъ по истиной высокъ паче всех градъ Русьскыихъ и вышии градъ, имыи въ себе таковое скровище. Ему же не тъчьнъ ни вьсь миръ. Поистине Вышегородъ наречеся — вышии и превышии городъ всехъ; въторый Селунь явися въ Русьске земли, имыи въ себе врачьство безмьздьное, не нашему единому языку тъкъмо подано бысть бъгъмь, нъ и вьсеи земли спасение. Отъ всехъ бостранъ ту приходяще туне почьреплють ицеление, яко же и въ святыихъ евангелиихъ господь рече святымъ апостоломъ, яко: «туне приясте,туне и дадите». О сихъ бо и самъ гоподь рече: «Веруяи въ мя, дела, яже азъ творю, и тъ сътворитъ и больша техъ».

Нъ о блаженая страстотьрпьца Христова, не забываита отьчьства, иде же пожила еста въ тели, его же всегда посетъмь не оставляета. Тако же и въ молитвахъ вьсегда молитася о насъ, да не придеть на ны зъло, и рана да не приступить къ телеси рабъ ваю. Вама бо дана бысть благодать, да молита за ны, вама бо далъ есть богъ о насъ молящася и ходатая къ богу за ны. Темь же прибегаемъ, къ вама, и съ сльзама припадающе, молимъся, да не придеть на ны нога гърдыня и рука грешьнича не погубить насъ, и вьсяка пагуба да не наидеть на ны, гладъ и озълоблепие отъ насъ далече отъженета и всего меча браньна избавита насъ, и усобичьныя брани чюжа сътворита и вьсего греха и нападения заступита нась, уповающиихъ къ вама. И къ господу богу молитву нашю усьрдьно принесета, яко съгрешихомъ зело и безаконьновахомъ премъного, и бещиньствовахомъ паче меры и преизлиха. Нъ ваю молитвы надеющеся къ Спасу възъпиемъ глаголюще: «Владыко, единый без греха! Призьри съ небесе святаго твоего на насъ убогыхъ, елма же съгрещихомъ, нъ ты оцести, и безаконьновахомъ, ослаби, претъкнухомъся по пременении, яко блудьницю оцести ны и яко мытоимьца оправи!

Да придеть на ны милость твоя! Да въскапеть на ны чловеколюбие твое! И не ослаби ны преданомъ быти грехы нашими, ни усънути, ни умрети горькою съмьртию, нъ искупи ны отъ настаящааго зла и даждь ны время покаянию, яко многа безакония наша предъ тобою, господи! Сътвори съ нами по милости твоей, господи, яко имя твое нарицаеться въ насъ, нъ помилуй ны и ущедри и заступи молитвами пречьстною страстотьрпьцю твоею. И не сътвори насъ въ поносъ, нъ милость твою излей на овьца пажити твоея, яко ты еси богъ нашь и тебе славу въсылаемъ отьцю и сыну и святууму духу ныне и присно и въ векы веком. Аминь».

О Борисе, какъ бе възъръм.

Сь убо благоверьныи Борисъ благога корене сын послушьливъ отцю бе, покаряяся при всемь отцю. Телъмь бяше красьнъ, высокъ, лицьмь кругълъмь, плечи велице, тънъкъ въ чресла, очима добраама, веселъ лицьмь, рода мала и усъ младъ бо бе еще, светяся цесарьскы, крепъкъ телъмь, вьсячьскы украшенъ акы цветъ цвьтыи въ уности своей, в ратьхъ хръбъръ, въ съветехъ мудръ и разумьнъ при вьеемь и благодать божия цвьтяаше на немь.

Господи, благослови, отче! — «Род праведных благословится, — говорит пророк, — и потомки их благословенны будут». Так и свершилось незадолго до наших дней при самодержце всей Русской земли Владимире, сыне Святославовом, внуке Игоревом, просветившем святым крещением всю землю Русскую. О прочих его добродетелях в другом месте поведаем, ныне же не время. О том же, что начали, будем рассказывать по порядку. Владимир имел 12 сыновей, и не от одной жены: матери у них были разные. Старший сын — Вышеслав, после Изяслав, третий — Святополк, который и замыслил это злое убийство. Мать его гречанка, прежде была монахиней. Брат Владимира Ярополк, прельщенный красотой ее лица, расстриг ее, и взял в жены, и зачал от нее окаянного Святополка. Владимир же, в то время еще язычник, убив Ярополка, овладел его беременной женою. Вот она-то и родила этого окаянного Святополка, сына двух отцов-братьев. Поэтому и не любил его Владимир, ибо не от него был он. А от Рогнеды[1] Владимир имел четырех сыновей: Изяслава, и Мстислава, и Ярослава, и Всеволода. От другой жены были Святослав и Мстислав, а от жены-болгарки — Борис и Глеб. И посадил их всех Владимир по разным землям на княжение, о чем в другом месте скажем, здесь же расскажем про тех, о ком сия повесть.

Посадил Владимир окаянного Святополка на княжение в Пиноке, а Ярослава — в Новгороде, а Бориса — в Ростове, а Глеба — в Муроме. Не стану, однако, много толковать, чтобы во многословии не забыть о главном, но, о ком начал, поведаем вот что. Протекло много времени, и, когда минуло 28 лет после святого крещения, подошли к концу дни Владимира — впал он в тяжкий недуг. В это же время пришел из Ростова Борис, а печенеги вновь двинулись ратью на Русь, и великая скорбь охватила Владимира, так как не мог он выступить против них, и это сильно печалило его. Призвал он тогда к себе Бориса, нареченного в святом крещении Романом[2] , блаженного и скоропослушливого, и, дав ему под начало много воинов, послал его против безбожных печенегов. Борис же с радостью пошел, говоря [3] : «Готов я пред очами твоими свершить, что велит воля сердца твоего». О таких Приточник говорил: «Был сын отцу послушный и любимый матерью своею».

Когда Борис, выступив в поход и не встретив врага, возвращался обратно, прибыл к нему вестник и поведал ему о смерти отца. Рассказал он, как преставился отец его Василий [4] (этим именем назван был Владимир в святом крещении) и как Святополк, утаив смерть отца своего, ночью разобрал помост в Берестове [5] и, завернув тело в Ковер, спустил его на веревках на землю, отвез на санях поставил в церкви святой Богородицы[6] . И как услышал это святой Борис, стал телом слабеть и все лицо его намокло от слез, обливаясь слезами, не в силах был говорить. Лишь в сердце своем так размышлял: «Увы мне, светочей моих, сияние и заря лица моего, узда юности моей, наставник неопытности моей! Увы мне, отец и господин мой! К кому прибегну, к кому обращу взор свой? Где еще найду такую мудрость и как обойдусь без наставлений разума твоего? Увы мне, увы мне! Как же ты зашло, солнце йое, а меня не было там! Был бы я там, то сам бы своими руками честное тело твое убрал и могиле предал. Но не нес я доблестное тело твое, не сподобился целовать твои прекрасные седины. О блаженный, помяни меня в месте упокоения твоего! Сердце мое горит, душа моя разум смущает, и не знаю, к кому обратиться, кому поведать эту горькую печаль? Брату, которого я почитал как отца? Но тот, чувствую я, о мирской суете печется и убийство мое замышляет. Если он кровь мою прольет и на убийство мое решится, буду мучеником перед господом моим. Не воспротивлюсь я, ибо написано: «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать». И в послании апостола сказано: «Кто говорит: «Я люблю бога», а брата своего ненавидит, тот лжец». И еще: «В любви нет страха, совершенная любовь изгоняет страх». Поэтому, что я скажу, что сделаю? Вот пойду к брату моему и скажу: «Будь мне отцом — ведь ты брат мой старший. Что повелишв мне, господин мой?»

И помышляя так в уме своем, пошел к брату своему и говорил в сердце своем: «Увижу ли я хотя бы братца моего младшего Глеба, как Иосиф Вениамина?» [7] И решил в сердце своем: «Да будет воля твоя, господи!» Про себя же думал: «Если пойду в дом отца своего, то многие люди станут уговаривать меня прогнать брата, как поступал, ради славы и княжения в мире этом, отец мой до святого крещения. А все это преходящее и непрочно, ка:к паутина. Куда я приду по отшествии своем из мира этого? Где окажусь тогда? Какой получу ответ? Где скрою множество грехов своих? Что приобрели братья отца моего или отец мой? Где их жизнь и слава мира сего, и багряницы[8] , и пиры, серебро и золото, вина и меды, яства обильные, и резвые кони, и хоромы изукрашенные, и великие, и богатства многие, и дани и почести бесчисленные, и похвальба боярами своими. Всего этого будто и не было: все с ними исчезло, и ни от чего нет подспорья — ни от богатства, ни от множества рабов, ни от славы мира сего. Так и Соломон, все испытав, все видев, всем овладев и все собрав, говорил обо всем: «Суета сует — все суета!» Спасение только в добрых делах, в истинной вере и в.нелицемерной любви».

Идя же путем своим, думал Борис о красоте и молодости своей и весь обливался слезами. И хотел сдержаться, но не мог. И все видевшие его тоже оплакивали юность его и его красоту телесную и духовную. И каждый в душе своей стенал от горести сердечной, и все были охвачены печалью.

Кто же не восплачется, представив перед очами сердца своего эту пагубную смерть?

Весь облик его был уныл, и сердце его святое было сокрушено, ибо был блаженный правдив и щедр, тих, кроток, смирен, всех он жалел и всем помогал.

Так помышлял в сердце своем богоблаженный Борис и говорил: «Знал я, что брата злые люди подстрекают на убийство мое и погубит он меня, и когда прольет кровь мою, то буду я мучеником перед господом моим, и примет душу мою владыка». Затем, забыв смертную скорбь, стал утешать он сердце свое божьим словом: «Тот, кто пожертвует душой своей ради меня и моего учения, обретет и сохранит ее в жизни вечной». И пошел С радостным сердцем, говоря: «Господи премилостивый, не отринь меня, на тебя уповающего, но спаси душу мою!»

Святополк же, сев на княжение в Киеве после смерти отца, призвал к себе киевлян и, щедро одарив их, отпустил. К Борису же послал такую весть: «Брат, хочу жить с тобой в любви и к полученному от отца владению добавлю еще». Но не было правды в его словах. Святополк, придя ночью в Вышгород, тайно призвал к себе Путылу ивышегородских мужей и сказал им: «Признайтесь мне без утайки — преданы ли вы мне?» Путыла ответил: «Все мы готовы головы свои положить за тебя».

Когда увидел дьявол, исконный враг всего доброго в людях, что святой Борис всю надежду свою возложил на бога, то стал строить козни и, как в древние времена Каина, замышлявшего братоубийство, уловил Святополка. Угадал он помыслы Святополка, поистине второго Каина: ведь хотел он перебить всех наследников отца своего, чтобы одному захватить всю власть.

Тогда призвал к себе окаянный треклятый Святополк сообщников злодеяния и зачинщиков всей неправды, отверз свои прескверные уста и вскричал злобным голосом Путьшиной дружине: «Раз вы обещали положить за Меня свои головы, то идите тайно, братья мои, и где встретите брата моего Бориса, улучив подходящее время, убейте его». И они обещали ему сделать это.

О таких пророк говорил: «Скоры они на подлое убийство. Оскверненные кровопролитием, они навлекают на себя несчастия. Таковы пути всех, совершающих беззаконие, — нечестием губят душу свою».

Блаженный же Борис возвратился и раскинул свой стан на Альте. И сказала ему дружина: «Пойди, сядь в Киеве на отчий княжеский стол — ведь все воины в твоих руках». Он же им отвечал: «Не могу я поднять руку на брата своего, к тому же еще и старейшего, которого чту я как отца». Услышав это, воины разошлись, и остался он только с отроками своими. И был день субботний. В тоске и печали, с удрученным сердцем вошел он в шатер свой и заплакал в сокрушении сердечном, но с душой просветленной, жалобно восклицая: «Не отвергай слез моих, владыка, ибо уповаю я на тебя! Пусть удостоюсь участи рабов твоих и разделю жребий со всеми твоими святыми, ты бог милостивый, и славу тебе возносим вовеки! Аминь».

Вспомнил он о мучении и страданиях святого мученика Никиты и святого Вячеслава, которые были убиты так же, и о том, как убийцей святой Варвары был ее родной отец[9]. И вспомнил слова премудрого Соломона: «Праведники вечно живут, и от господа им награда и украшение им от всевышнего». И только этими словами утешался и радовался.

Между тем наступил вечер, и Борис повелел петь вечерню, а сам вошел в шатер свой и стал творить вечернюю молитву со слезами горькими, частым воздыханием и непрерывными стенаниями. Потом лег спать, и сон его тревожили тоскливые мысли и печаль горькая, и тяжелая, и страшная:, как претерпеть мучение и страдание, и окончить жизнь, и веру сохранить, и приуготовленный венец принять из рук вседержителя. И, проснувшись рано, увидел, что время уже утреннее. А был воскресный день. Сказал он священнику своему: «Вставай, начинай заутреню»[10]. Сам же, обувшись и умыв лицо свое, начал молиться к господу богу.

Посланные же Святополком пришли на Альту ночью, и подошли близко, и услышали голос блаженного страстотерпца, поющего на заутреню Псалтырь [11]. И получил он уже весть о готовящемся убиении его. И начал петь: «Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня» — и остальные псалмы до конца. И, начавши петь по Псалтыри: «Окружили меня скопища псов и тельцы тучные обступили меня», продолжил: «Господи боже мой! На тебя я уповаю, спаси меня!» И после этого пропел канон[12]. И когда окончил заутреню, стал молиться, взирая на икону господню и говоря: «Господи Иисусе Христе! Как ты, в этом образе явившийся на землю и собственною волею давший пригвоздить себя к кресту и принять страдание за грехи наши, сподобь и меня так принять страдание!»

И когда услышал он зловещий шепот около шатра, то, затрепетал, и потекли слезы из глаз его, и промолвил: «Слава тебе, господи, за все, ибо удостоил меня зависти ради принять сию горькую смерть и претерпеть все ради любви к заповедям твоим. Не захотел ты сам избегнуть мук, ничего не пожелал себе, последуй заповедям апостола: «Любовь долготерпелива, всему верит, не завидует и не превозносится». И еще: «В любви нет страха, ибо истинная любовь изгоняет страх». Поэтому, владыка, душа моя в руках твоих всегда, ибо не забыл я твоей заповеди. Как господу угодно — так и будет». И когда увидели священник Борисов и отрок, прислуживающий князю, господина своего, объятого скорбью и печалью, то заплакали горько и сказали: «Милостивый и дорогой госдодия наш! Какой благости исполнен ты, что не восхотел ради любви Христовой воспротивиться брату, а ведь сколько воинов держал под рукой своей!» И, сказав это, опечалилась.

И вдруг увидел устремившихся к шатру, блеск оружия, обнаженные мечи. И без жалости пронзено было честное и многомилостивое тело святого и блаженного. Христова страстотерпца Бориса. Поразили его копьями окаянные: Путьша, Талец, Елович, Ляшко. Видя это, отрок его прикрыл собою тело блаженного, воскликнув: «Да не оставлю тебя, господин мой любимый, — где увядает красота тела твоего, тут и я сподоблюсь окончить жизнь свою!»

Был же он родом венгр, по имени Георгий, и наградил его князь золотой гривной[13], и был любим Борисом безмерно. Тут и его пронзили, и, раненный, выскочил он в оторопе из шатра. И заговорили стоящие около шатра: «Что стоите и смотрите! Начав, завершим поведенное нам». Услышав это, блаженный стал молиться и просить их, говоря: «Братья мои милые и любимые! Погодите немного, дайте помолиться богу». И воззрев на небо со слезами, и вознося вздохи горе, начал молиться такими словами: «Господи боже мой многомилостивый и милостивый и премилостивый! Слава тебе, что сподобил меня уйти от обольщений этой обманчивой жизни! Слава тебе, щедрый дарователь жизни, что сподобил меня подвига достойного святых мучеников! Слава тебе, владыка-человеколюбец что сподобил меня свершить сокровенное желание сердца моего! Слава тебе, Христос, слава безмерному, твоему милосердию, ибо направил ты стоны мои на правый путь! Взгляни с высоты святости твоей и узри боль сердца моего, которую претерпел я от родственника моего — ведь ради тебя умерщвляют меня в день сей. Меня уравняло с овном, уготованным на убой. Ведь ты знаешь, господа, не противлюсь я, не перечу и, имев под своей рукой, всех воинов отца моего и всех, кого любил отец мой, ничего не замышлял против брата моего. Он же сколько мог воздвиг против меня. «Если бы враг поносил меня — это я стерпел бы; если бы ненавистник мой клеветал на меня, — укрылся бы от него». Но ты, господи, будь свидетель я сверши суд между мною и братом моим и не осуждай их, господи, за грех этот, но прими с миром душу мою. Аминь».

И, воззрев на своих убийц горестным взглядом, с осунувшимся лицом, весь обливаясь слезами, промолвил: «Братья, приступивши — заканчивайте порученное вам. И да будет мир брату моему и вам, братья!»

И все, кто слышал слова его, не могли вымолвить ни слова от страха и печали горькой и слез обильных. С горькими воздыханиями жалобно сетовали и плакали, и каждый в душе своей стенал: «Увы нам, князь наш милостивый и блаженный, поводырь слепым, одежда нагим, посох старцам, наставник неразумным! Кто теперь их всех направит? Не восхотел славы мира сего, не восхотел веселиться с вельможами честными, не восхотел величия в жизни сей. Кто не поразится столь великому смирению, кто не смирится сам, видя и слыша его смирение?»

И так почил Борис, предав душу свою в руки бога живого в 24-й день месяца июля, за 9 дней до календ августовских[14].

Перебили и отроков многих. С Георгия же не могли снять гривны и, отрубив голову ему, отшвырнули ее прочь. Поэтому и не смогли опознать тела его.

Блаженного же Бориса, обернув в шатер, положилг на телегу и повезли. И когда ехали бором, начал приподнимать он святую голову свою. Узнав об этом, Святополк послал двух варягов, и те пронзили Бориса мечом в сердце. И так скончался, восприняв неувядаемый венец. И, принесши тело его, положили в Вышгороде и погребли в земле у церкви святого Василия.

И не остановился на этом убийстве окаянный Святополк, но в неистовстве своем стал готовиться на большее преступление. И, увидев осуществление заветного желания своего, не думал о злодейском своем убийстве и о тяжести греха, и нимало не раскаивался в содеянном. И тогда вошел в сердце его сатана, начав подстрекать на еще большие злодеяния и новые убийства. Так говорил в душе своей окаянный: «Что сделаю? Если остановлюсь на этом убийстве, то две участи ожидают меня: когда узнают о случившемся братья мои, то, подстерегши меня, воздадут мне горше содеянного мною. А если и не тая, то изгонят меня и лишусь престола отца моего, и сожаление по утраченной земле моей изгложет меня, и поношения поносящих обрушатся на меня, и княжение мое захватит другой, и в жилищах моих не останется живой души. Ибо я погубил возлюбленного господом и к болезни добавил новую язву, добавлю же к беззаконию беззаконие. Ведь и грех матери моей не простится и с праведниками я не буду вписан, но изымется имя мое из книг жизни». Так и случилось, о чем после поведаем. Сейчас же еще не время, а вернемся к нашему рассказу.

И, замыслив это, злой дьявола сообщник послал за блаженным Глебом, говоря: «Приходи не медля. Отец зовет тебя, тяжко болен он».

Глеб быстро собрался, сел на коня и отправился с небольшой дружиной. И когда пришли на Волгу, в поле оступился под ним конь в яме и повредил слегка ногу. А как пришел Глеб в Смоленск, отошел от Смоленска недалеко и стал на Смядыни, в ладье. А в это время пришла весть от Предславы [15] к Ярославу о смерти отца. И Ярослав прислал к Глебу, говоря: «Не ходи, брат. Отец твой умер, а брат твой убит Святополком».

И, услышав это, блаженный возопил с плачем горьким и сердечной печалью, и так говорил: «О, увы мне, господи? Вдвойне плачу и стенаю, вдвойне сетую и тужу. Увы мне, увы мне! Плачу горько по отце, а еще горше плачу п горюю по тебе, брат и господин мой, Борис. Как пронзен был, как без жалости убит, как не от врага, но от своего брата смерть воспринял? Увы мне! Лучше бы мне умереть с тобою, нежели одинокому и осиротевшему без тебя жить на этом свете. Я-то думал, что скоро увижу лицо твое ангельское, а вот какая беда постигла меня, лучше бы мне с тобой умереть, господин мой! Что же я буду делать теперь, несчастный, лишенный твоей доброты и много-мудрия отца моего? О милый мой брат и господин! Если твои молитвы доходят до господа, — помолись о моей печали, чтобы и я сподобился такое же мучение восприять и быть вместе с тобою, а не на этом суетном свете».

И когда он так стенал и плакал, орошая слезами землю и призывая бога с частыми вздохами, внезапно появились посланные Святополком злые слуги его, безжалостные кровопийцы, лютые братоненавистники, свирепые звери, исторгающие душу.

Святой же плыл в это время в ладье, и они встретили его в устье Смядыни. И когда увидел их святой, то возрадовался душою, а они, увидев его, помрачнели и стали грести к нему, и подумал он — приветствовать его хотят. И, когда поплыли рядом, начали злодеи перескакивать в ладью его с блещущими, как вода, обнаженными мечами в руках. И сразу у всех весла из рук выпали, и все помертвели от страха. Увидев это, блаженный понял, что хотят убить его. И, глядя на убийц кротким взором, омывая лицо свое слезами, смирившись, в сердечном сокрушении, трепетно вздыхая, заливаясь слезами и ослабев телом, стал жалостно умолять: «Не трогайте меня, братья мои милые и дорогие! Не трогайте меня, никакого зла вам не причинившего! Пощадите, братья и повелители мои, пощадите! Какую обиду нанес я брату моему и вам, братья и повелители мои? Если есть какая обида, то ведите меня к князю вашему и к брату моему и господину. Пожалейте юность мою, смилуйтесь, повелители мои! Будьте господами моими, а я буду вашим рабом. Не губите меня, в жизни юного, не пожинайте колоса, еще не созревшего, соком беззлобия налитого! Не срезайте лозу, еще не выросшую, но плод имеющую! Умоляю вас и отдаюсь па вашу милость. Побойтесь сказавшего устами апостола: «Не будьте детьми умом: на дело злое будьте как младенцы, а по уму совершеннолетни будьте». Я же, братья, и делом и возрастом молод еще. Это не убийство, но живодерство! Какое зло сотворил я, скажите мне, и не буду тогда жаловаться. Если же кровью моей на.сытиться хотите, то я, братья, в руках ваших и брата моего, а вашего князя». И ни единое слово не устыдило их, но как свирепые звери напали на него. Он же, видя, что не внемлют словам его, стал говорить: «Да избавятся от вечных мук и любимый отец мой, и господин Василий, и мать госпожа моя, и ты, брат Борис, — наставник юности моей, и ты, брат и пособник Ярослав, и ты, брат и враг Святополк, и все вы, братья и дружина, пусть все спасутся! Уже не увижу вас в жизни сей, ибо разлучают меня с вами насильно». II говорил, плача: «Василий, Василий, отец мой и господин! Преклони слух свой и услышь глас мой, посмотри и узри случившееся с сыном твоим, как ни за что убивают меня. Увы мне, увы мне! Услышь, небо, и внемли, земля! И ты, Борис, брат, услышь глас мой. Отца моего Василия призвал, и не внял он мне, неужели и ты не хочешь услышать меня? Погляди на скорбь сердца моего и боль души моей, погляди на потоки слез моих, текущих как река! И никто не внемлет мне, но ты помяни меня и помолись обо мне перед владыкой всех, ибо ты угоден ему и предстоишь пред престолом его».

И, преклонив колени, стал молиться: «Прещедрый и премилостивый господь! Не презри слез моих, смилуйся над моей печалью. Воззри на сокрушение сердца моего: убивают меня неведомо за что, неизвестно, за какую вину. Ты знаешь, господи боже мой! Помню слова, сказанные тобою своим апостолам: «За имя мое, меня ради поднимут на вас руки, и преданы будете родичами и друзьями, и брат брата предаст на смерть, и умертвят вас ради имени моего». И еще: «Терпением укрепляйте души свои». Смотри, господи, и суди: вот готова моя душа предстать пред тобою, господи! И тебе славу возносим, отцу и сыну и святому духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь»

Потом взглянул на убийц и промолвил жалобным и прерывающимся голосом: «Раз уж начали, приступивши, свершите то, на что посланы!»

Тогда окаянный Горясер приказал зарезать его без промедления. Повар же Глебов, по имени Торчин, взял нож и, схватив блаженного, заклал его, как агнца непорочного и невинного, месяца сентября в 5-й день, в понедельник.

И была принесена жертва господу чистая и благоуханная, и поднялся в небесные обители к господу, и свиделся с любимым братом, и восприняли оба венец небесный, к которому стремились, и возрадовались радостью великой и неизреченной, которую и получили.

Окаянные же убийцы возвратились к пославшему их, как говорил Давид: «Возвратятся нечестивые во ад и все забывающие бога». И еще: «Обнажают меч нечестивые и натягивают лук свой, чтобы поразить идущих прямым путем, но меч их войдет в их же сердце, и луки их сокрушатся, а нечестивые погибнут». И когда сказали Святополку, что «исполнили повеление твое», то, услышав это вознесся он сердцем, и сбылось сказанное псалмопевцем Давидом: «Что хвалишься злодейством сильным? Беззаконие в сей день, неправду замыслил язык твой. Ты возлюбил зло больше добра, больше ложь, нежели говорить правду. Ты возлюбил всякие гибельные речи, и язык твой льстивый. Поэтому бог сокрушит тебя до конца, изринет и исторгнет тебя из жилища твоего и род твой из земли живых».

Когда убили Глеба, то бросили его в пустынном месте меж двух колод[16] . Но господь, не оставляющий своих рабов, — как сказал Давид, — «хранит все кости их, и ни одна из них не сокрушится».

И этого святого, лежавшего долгое время, не оставил бог в неведении и пренебрежении, но сохранил невредимым и явлениями ознаменовал: проходившие мимо этого места купцы, охотники и пастухи иногда видели огненный столп, иногда горящие свечи или слышали ангольское пение. И ни единому, видевшему и слышавшему это, не пришло на ум поискать тело святого, пока Ярослав, не стерпев сего злого убийства, не двинулся на братоубийцу окаянного Святополка и не начал с ним жестоко воевать. И всегда соизволеньем божьим и помощью святых побеждал в битвах Ярослав, а окаянный бежал посрамлен и возвращался побежденным.

И вот однажды этот треклятый пришел со множеством печенегов, и Ярослав, собрав войско, вышел навстречу ему на Альту и стал в том месте, где был убит святой Борис. И, воздев руки к небу, сказал: «Кровь брата моего, как прежде Авелева, вопиет к тебе, владыка. И ты отомсти за него и, как братоубийцу Каина, повергни Святополка в ужас и трепет[17]. Молю тебя, господи, — да будут отмщены братья мои! Если телом вы и отошли отсюда, то благодатию живы и предстоите перед господом и своей молитвой поможете мне!»

После этих слов сошлись противники друг с другом, и покрылось поле Альтское множеством воинов. И на восходе солнца вступили в бой, и была сеча зла, трижды вступали в схватку и так бились целый день, и лишь к вечеру одолел Ярослав, а окаянный Святополк обратился в бегство. И обуяло его безумие, и так ослабели суставы его, что не мог сидеть на коне, и несли его на носилках. Прибежали с ним к Берестью. Он же говорит: «Бежим, ведь гонятся за нами!» И послали разведать, и не было ни преследующих, ни едущих по следам, его. А он, лежа в бессилии и приподнимаясь, восклицал: «Бежим дальше, гонятся! Горе мне!» Невыносимо ему было оставаться на одном месте, и пробежал он через Польскую землю, гонимый гневом божьим. И побежал в пустынное место между Чехией и Польшей [18] и тут бесчестно скончался. И принял отмщение от господа: довел Святополка до гибели охвативший его недуг, и по смерти — муку вечную. И так потерял обе жизни: здесь не только княжения, но и жизни лишился, а там не только царства небесного и с ангелами пребывания не получил, но мукам и огню был предан. И сохранилась могила его до наших дней, и исходит от нее ужасньш смрад в назидание всем людям. Если кто-нибудь поступит так же, зная об этом, то поплатится еще горше. Каин, не ведая об отмщении, единую кару принял, а Ламех[19], знавший о судьбе Каина, в семьдесят раз тяжелее наказан был. Такова месть творящим зло: вот Юлиан кесарь [20] — пролил он много крови святых мучеников, и постигла его страшная и бесчеловечная смерть: неведомо кем пронзен был копьем в сердце. Так же и этот — неизвестно от кого бегая, позорной смертью скончался.

И с тех пор прекратились усобицы в Русской земле, а Ярослав принял всю землю Русскую. И начал он расспрашивать о телах святых — как и где похоронены? И о святом Борисе поведали ему, что похоронен в Вышгороде. А о святом Глебе не все знали, что у Смоленска был убит. И тогда рассказали Ярославу, что слышали от приходящих оттуда: как видели свет и свечи в пустынном месте. И, услышав это, Ярослав послал к Смоленску священников разузнать, в чем дело, говоря: «Это брат мой». И нашли его, где были видения, и, придя туда с крестами, и свечами многими, и с кадилами, торжественно положила Глеба в ладью [21] и, возвратившись, похоронили его в Вышгороде, где лежит тело преблаженного Бориса: раскопав землю, тут и Глеба положили с подобающим почетом.

И вот что чудесно и дивно и памяти достойно: столько лет лежало тело святого Глеба и оставалось невредимым, не тронутым ни хищным зверем, ни червями, даже не почернело, как обычно случается с телами мертвых, но оставалось светлым и красивым, целым и благоуханным. Так бог сохранил тело своего страстотерпца.

И не знали многие о лежащих тут мощах святых страстотерпцев. Но, как говорил господь: «Не может укрыться город, стоящий на верху горы, и, зажегши свечу, не ставят ее под спудом, но на подсвечнике выставляют, чтобы светила всем». Так и этих святых поставил бог светить в мире, многочисленными чудесами сиять в великой Русской земле, где многие страждущие исцеляются: слепые прозревают, хромые бегают быстрее серны, горбатые выпрямляются.

Невозможно описать или рассказать о творимых чудесах, воистину весь мир не может их вместить, ибо дивных чудес больше песка морского. И не только здесь, но и в других странах, и по всем землям они проходят, отгоняя болезни и недуги, навещая заключенных в темницах и закованных в оковы. И в тех местах, где были увенчаны они мученическими венцами, созданы были церкви в их имя. И много чудес совершается с приходящими сюда.

Не знаю поэтому, какую похвалу воздать вам и недоумеваю, и не могу решить, что сказать? Нарек бы вас ангелами, ибо без промедления являетесь всем скорбящим, но жили вы на земле среди других людей во плоти человеческой. Если же назову вас людьми, то ведь своими бесчисленными чудесами и помощью немощным превосходите вы разум человеческий. Провозглашу ли вас кесарями или князьями, но самых простых и смиренных людей превзошли вы своим смирением, это и привело вас в горячие места и жилища.

Воистину вы кесари кесарям и князья князьям, ибо вашей помощью и защитой князья наши всех противников побеждают и вашей помощью гордятся. Вы наше оружие, земли Русской защита и опора, мечи обоюдоострые, ими дерзость поганых низвергаем и дьявольские козни на земле попираем. Воистину и без сомнений могу сказать: вы небесные люди и земные ангелы, столпы и опора земли нашей! Защищаете свое отечество и помогаете так же, как и великий Дмитрий [22] своему отечеству. Он сказал: «Как был с ними в радости, так и в погибели их с ними умру». Но если великий и милосердный Дмитрий об одном лишь городе так сказал, то вы не о едином граде, не о двух, не о каком-то селении печетесь и молитесь, но о всей земле Русской!

О блаженны гробы, принявшие ваши честные тела как сокровище многоценное! Блаженна церковь, в коей поставлены ваши гробницы святые, хранящие в себе блаженные тела ваши, о Христовы угодники! Поистине блажен и величественнее всех городов русских и высший город, имеющий такое сокровище. Нет равного ему во всем мире. По праву назван Вышгородом — выше и превыше всех городов: второй Солунь явился в Русской земле, исцеляющий безвозмездно, с божьей помощью, не только наш единый народ, но всей земле спасение приносящий. Приходящие из всех земель даром получают исцеление, как в святых евангелиях господь говорил святым апостолам: «Даром получили, даром давайте». О таких и сам господь говорил: «Верующий в меня, в дела, которые я творю, сотворит сам их, и больше сих сотворит».

Но, о блаженные страстотерпцы Христовы, не забывайте отечества, где прожили свою земную жизнь, никогда не оставляйте его. Так же и в молитвах всегда молитесь за нас, да не постигнет нас беда и болезни да не коснутся тела рабов ваших. Вам дана благодать, молитесь за нас, вас ведь бог поставил перед собой заступниками и ходатаями за нас. Поэтому и прибегаем к вам, и, припадая со слезами, молимся, да не окажемся мы под пятой вражеской, и рука нечестивых да не погубит нас, пусть никакая пагуба не коснется нас, голод и озлобление удалите от нас, и избавьте нас от неприятельского меча и межусобных раздоров, и от всякой беды и нападения защитите нас, на вас уповающих. И к господу богу молитву нашу с усердием принесите, ибо грешим мы сильно, и много в нас беззакония, и бесчинствуем с излишеством и без меры. Но, на ваши молитвы надеясь, возопием к Спасителю, говоря: «Владыко, единый без греха! Воззри со святых небес своих на нас, убогих, и хотя согрешили, но ты прости, и, хотя беззаконие творим, помилуй, и впавших в заблуждение, как блудницу, простя нас и, как мытаря, оправдай.

Да снизойдет на нас милость твоя! Да прольется на нас человеколюбие твое! И не допусти нас погибнуть из-за грехов наших, не дай уснуть и умереть горькою смертью, но избавь нас от царящего в мире зла и дай нам время покаяться, ибо много беззаконий наших пред тобою, господи! Рассуди нас по милости твоей, господи, ибо имя твое нарицается в нас, помилуй нас и спаси и защити молитвами преславных страстотерпцев твоих. И не предай нас в поругание, а излей милость твою на овец стада твоего, ведь ты бог наш и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

О Борисе, каков был видом.

Сей благоверный Борис был благого корени, послушен отцу, покоряяся во всем отцу. Телом был красив, высок, лицом кругл, плечи широкие, тонок в талии, глазами добр, весел лицом, возрастом мал и ус молодой еще был, сиял по-царски, крепок был, всем был украшен — точно цвел он в юности своей, на ратях храбр, в советах мудр и разумен во всем, и благодать божия цвела в нем.