За Енисеем, напротив моего села, в каменной щеке, или по-здешнему
Караульном быке, в самой середке его, словно бы огромным, могучим кулаком
сделан вдавыш. Здесь вход в пещеру, мрачную и холодную, издавна подкопченную
смоляным дымом.
Тут была стоянка древнего человека, и в пещере почти полтора десятка лет работала
археологическая экспедиция Красноярского пединститута. Последние годы экспедицию
никто не субсидировал, но она все равно каждую весну и до осени разбивала
стан на каменистом прибрежном уголке под скалою и рылась там, упорно отыскивая
следы житья прежнего, очень давнего человека.
Профессор Николай Иванович Дроздов показывает мне две коробки, вместившие
то, что удалось раскопать в пещере, и я спрашиваю его — правда ли, что в пещере
найдены приметы каннибализма, попросту говоря, людоедства; ученый молча, кивком
головы грустно подтверждает это. А я ему рассказываю о том, как были у меня
в гостях школьники из Иркутской области вместе с умной, начитанной и восторженно
все в жизни воспринимающей учительницей.
Прогуливаясь по берегу Енисея, я показал на Караульный бык и мимоходом рассказал
о том, что, по слухам, древние люди от лютого голода и холода спасались людоедством,
и один резвый малый тут же весело подхватил:
— Бабу! Мужик бабу завалил и слопал!
Учительница заломила руки и чуть не свалилась в обморок, но тут же, утешая
меня, сказала, что мальчик этот в общем-то неплохой, помогает родителям по
дому, коров летом пасет и учится ничего, легко, но уж язык у него, язык!
Николай Иванович тихо посмеялся и разложил передо мной предметы быта и орудия
добычи пропитания древних людей, попутно сообщая кое-какие подробности их
жизни, а средняя продолжительность жизни в ту пору была предположительно восемнадцать
лет.
Из камня вытесанные, из кости выпиленные наконечники палочек, скоро их назовут
пиками и стрелами. Железного еще ничего нет, но огонь уже добыт. Что можно
добыть этими игрушечными орудиями охоты и рыбной ловли? В раскопках много
заячьих костей, уже действует что-то подобное петле из ивы, из козьих жил,
которых удается изредка добыть, и много, много мелких рыбьих костей.
В речку Караулку еще недавно, в детстве моем, заходили ленок и хариус на икромет,
здесь же, в устье, ослабелую рыбу подкарауливал речной атаман и прожора таймень,
но его древним людям было поймать и добыть нечем, запруда еще не придумана,
остроги нет, до плетения сетей еще века.
Но! Но зато есть рыболовный крючок. Это орудие лова интересовало меня всегда,
и во всех музеях тех стран, где доводилось мне побывать, я обязательно смотрел,
каков он, крючок-то? Надо сказать, давался человеку крючок не сразу и не просто.
С появлением железа начали его ковать и отливать. Но загиб придуман почти
всюду одинаково, хотя и форм он причудливых и хитрых, но вот то, что зовется
засечкой, заусеницей, жагрой, зацепкой, деталь эта мелкая и очень нужная давалась
человеку долго и трудно. Куда ее только, ту засечку, не прилаживали: и на
наружный конец загиба, это чаще всего, и в середку изгиба, и длинную, и короткую
— наконец припаяли, а потом и высекли чуть выше заостренного крючка, чтоб
рыба, клюнув, не срывалась.
Крючок енисейских древлян сделан из кости, чаще всего заячьей и птичьей. Той
самой, что человек играл в загадку: «бери да помни» — это когда грудную косточку
ломали двое, и тот, кому доставался уголок, истязал память соперника, подавая
ложку, кусок хлеба, игрушку ли, говорил: «Бери!», и тот, кто брал, должен
был сказать: «Помню», — и так могло продолжаться целый день, иногда и месяц;
выигравший, то есть тот, который памятливей, должен был предъявить припрятанную
косточку и на спор получить то, что загадывал.
Смешные люди! Нынешние. Прежним было в жизни не до игры, не до развлечений.
Енисейские древляне как-то сразу сообразили сделать на костяном крючке зацепку,
и пусть крючок не очень прочен, не для большой рыбы, но уже свидетельствует
о недюжинном уме древнего умельца, моего пр-пре-пра-пра-а-а-
отца.
А я все думал, откуда во мне так рано пробудилась смертная страсть к рыбалке
и почтительное отношение к древнейшему изобретению — рыболовному крючку, на
который конечно же я попадал не раз и губой, и пальцем и в одежду, чаще всего
в штаны, его всаживал, и, ох, сколько проклятий было всажено в того, кто придумал
эту самую засечку, из-за которой ну никак не вытаскивался крючок из штанов
иль из руки.
Древен наш мир, древни дела земные, трудна, опасна и смысла полна жизнь человека,
в том числе и того чалдона, который в темной и холодной пещере жался к огню
и боялся будущего так же, как и мы боимся его поныне.
И не знал он, что будет вот здесь, напротив Караульного быка, стоять моя родная
деревня и на берегу, слизывая мерзлую соленую соплю, поджав босые ноги, возле
удочки колеть малый и так же нетерпеливо, трепетно ждать, когда клюнет рыба,
и азартно поволокет ее на берег тем самым крючком, что придумал его древний
собрат, только из прочного железа, и у него уж не сорвется, а коль все же
сорвется, он будет так же, как тот да-аа-лекий парнишка, жалко и обиженно
плакать, утирая слезы и сопли грязным кулаком.
13 апреля 2000.
Академгородок.
Источник:
Новый мир. № 7. 2001
|
