Гистория о российском матросе Вкасилии Кориотском

В Российских Европиях некоторый живяше дворянин, имяше имя ему Иоанн, по малой фамилии Кориотской. Имел у себя сына Василия, лицем зело прекрасна. А оной дворянин [в] великую скудость прииде и не имеяше у себя пищи. Во едино же время оной его сын рече отцу своему: «Государь мой батюшко! Прошу у тебе родительского благословления, изволь мене отпустить в службу — то мне будет в службе даваться жалованья, от которого и вам буду присылать на нужду и на прокормления». Выслушав же отец его и даде ему благословление, отпустя от себя. Василий же, взяв от отца своего благословление, прииде в Санктпетербурх и записался в морской флот в матросы. И отослали его на корабль по определению; на корабле призывайте [его] по обыкновению матросскому зело нелестно и прочих всех матросов; в науках пребывавше и [у] всех персон знатных в услужении полюбился, которого все любили и жаловали без меры. И слава об нем велика прошла за его науку и услугу, понеже он знал в науках матросских вельми остро, по морям, где острова и пучины морские, и мели, и быстрины, и ветры, и небесные планеты, и воздухи. И за ту науку на кораблях старшим пребывал и от всех старших матросов в великой славе прославлялся.

Во единое же время указали маршировать и добирать младших матросов за моря в Галандию, для наук арихметических и разных языков; токмо оного Василия в старшие не командировали с младшими матросами, но оставлен бысть в Кранштате; но токмо он по желанию своему просился, чтоб его с командированными матросами послать за моря в Галандию для лучшего познания наук. По его прошению был командирован с прочими матросами, отпущен за моря в Галандию с младшими матросами.

По отбытии из Кранштата, по некоторых днях прошедших, прибыли в Галандию матросы на кораблях и с ними Василий Кориотской. В Галандии учинили им квартеры и поставлены были все младшие матросы по домам купецким, а ему, Василию, за его услуги и за старшинство — к знатному и богатому гостю в дом поставили равно [со] штатами. И оной матрос Василий у гостя стоял вельми смирно и слушал его во всем. И оной галандской гость усмотрел его в послушании и в науках зело остра и зело возлюбил и послал его на своих кораблях с товарами в Англию, которому лучше всех своих приказчиков стал верить и во всем ему приказывал и деньги и товары ему вручил.

И как в Англию с кораблями пришли, то товары по обычаю купецкому объяви все и спродав и принадлежащих в Галандию товаров на корабль [взял] и поехал обратно, — в которой он, Василий, посылке великой прибыток гостю галандскому присовокупил, також и накупи всякие восприял, и знатен был в Англии и в Галандии. Ко отцу своему в Россию чрез вексель послал четыре тысячи ефимков златых двурублевых, которые отец его и получил, и писал к нему, чтоб он к нему приехал повидаться ко отцу своему и благословление принять.

А как урочный термин пришел, чтоб ученикам-матросам маршировать в Санктпетербурх в Россию, то все матросы поехали, а Василия Кориотского оной гость нача просити, чтоб в Россию не ездил, понеже он, гость, его, Василия, возлюбил яко сына родного. Но токмо он, Василий Кориотской, нача от гостя проситися в дом ко отцу для свидания и объявил ему, что отец его в великой находится в древности; то он, гость, его приятно увещевал, дабы от него не отлучился, и обещался во всем, яко родного сына, наследником учинить. И рече оной гость: «Любезнейший мой российский матрос, нареченный мой сын, изволь хотя еще чрез вексель послать ко отцу своему от имени моего, токмо ты, мой дражайший, не отлучался от меня». Слышав же ор, Василий, от него зело прослезился и любезно просился, чтоб его ко отцу в Россию отпустил взять благословление, и обещался к нему обратно быть. Видев же гость непреклонную его просьбу, и просил его, чтоб он во Францию [сходил с товарами, и когда] возвратится, то обещал его в дом отпустить, — по которому прошению он, Василий, не ослушался, оного гостя взяв корабли и убрався с товары и отыде во Францию, и во Франции был два года и, спродав товар, возвратился в Галандию и учинил оному гостю великой прибыток в хождении своем, что оной гость никогда такого прибытка не видал и сердечно его возлюбил.

Но токмо он, Василий, нача еже с прилежанием в Россию к отцу своему проситься, и видев гость его несклонную просьбу и по желанию его уволил ему ехать в Россию, и даде ему оной гость три корабля с разными товарами и суммы своей денежной казны довольно, и просил его, чтоб, быв у отца своего, к нему возвратился, и отпустил его с великою печалью. И оной матрос Василий Кориотской, приняв корабли и работников-матросов и подняв парусы, побежали к Российской Европии. И по отбытии на кораблях оной Василий взял тысячу червонцев и зашил в кафтан свой в клинья тайно, чтоб никто не знал, для всякой приключающейся между... [1] И минувших семи днех как корабли из Галандии поплыли, воста время и неукротимая буря, яко всему морю возлиятися, с песком смутитися; и корабли все врознь разбишася. И на котором кораблю был Василий, и оной корабль волнами разбит, и люди все утопоша. Токмо божиею помощью единого Василия на доске корабельной прибило к некоему великому острову. И от великого ужаса пав на землю, яко мертв; а как волны утишилися, два корабля, видевше, что корабль, на котором был Василий, разбиен был весь, и чаяли, что и Василий утопоша в волнах морских, возвратишася назад в Галандию и поведаша гостю о приключившемся несчастии. Слышав же гость вельми нача плаката и тужить не о кораблях и не о товаре, но о Василии Кориотском.

И как он, Василий, от великого ужаса, лежа на острове, очнулся и взыде на остров, и велие благодарение воздав богу, что его бог вынес на сухое место живого: «Слава тебе, господи боже, небесный царю и человеколюбче, яко не остави мя грешного, за грехи моя погубити, в водах морских погрызнутися!»

Потом стоящу ему на острове, много мысляще и осмотряюще семо и овамо, в которые страны принесло и какой остров; токмо хотя и много время по морям ходил, а такого острова не видал, понеже на оном острове великой непроходимой лес и великие трясины и болота, что от моря никуды и проходу нет; а уже ему есть зело хотелось, и хотя у него червонцы были зашиты в клиньях в кафтане, токмо негде и не у кого было [купить], и помощи ему в них никакой не было. И ходя по брегу на многие часы, усмотрел, как бы ему куда пройтить к жилищу, и ходя нашел маленькую тропку в лес, яко хождение человеческое, а не зверское. И о том размышлял, какая та стежка: ежели пойти, то зайти неведомо куда; и потом размышлял на долг час, и, положась на волю божию, пошел тою стежкою в темной лес тридцать верст к великому буераку. Виде великой, огромной двор, поприща на три, весь кругом стоящим тыном огорожен. И подошел ко двору близко к воротам, — те ворота крепко заперты; и хотел посмотреть на двор, токмо скважины не нашел, и страхом обдержим и убоялся. Помышлял потом, что, конечно, зашел к разбойникам, и думал, как сказаться: ежели добрым человеком, то убьют; ежели сказаться разбойником, то в разбоях не бывал. А в том дворе великой шум и крик и в разные игры играют. И вздумал сказаться разбойником и нача у ворот крепко толкаться; то оные услышали, в скорости вороты отворяли и спроша его: что за человек и откуда. Видев же Василий, что разбойники и множество их народа стояще и играюще в разные игры и музыки пьяных, то ответствовал им Василий: «Аз есмь сего острова разбойник, един разбивал плавающих по морю». И оные разбойники взяша и приведоша его к атаману. Атаман же, видев его молодца удалого и остра умом и зрачна, лицом прекрасна и осанкою добра зело, нача его вопрошати: «Чего ради пришел к нам?» Василий же рече, яко: «Единому мне жити скушно, и слышав вас в сем острове живущих и весело играющих, того ради к вам приидох и прошу, чтоб вы меня в товарищи приняли». И атаман приняв его и определил к разбойникам в товарищи.

Минувшу же дни по утру рано прибежал от моря есаул их команды и объявил: «Господин атаман, изволь командировать партию молодцов на море, понеже по морю едут галеры купецкие с товары». Слышав то, атаман закричал: «Во фрунт!» То во едину часа минуту все вооружишася и сташа во фрунт. Токмо российской матрос Василий един стоит без ружья особо, понеже не определен. Тогда разбойники реша атаману: «Что наш новоприемной товарищ стоит без ружья и не в нашем фрунте; извольте приказать оружия выдать». И атаман вскоре повеле ему оружия выдать и во фрунт встать. И оной матрос хотя того не желал, но токмо чрез боязнь взяв оружия и стал во фрунт. И при командировании стал Василий просить атамана: «Господин атаман и вы все, молодцы товарищи, прошу вас, пожалуйте увольте меня одного на добычу, понеже я извык один разбивать и хочу вам прибыль принесть». То слышав, атаман и все разбойники реша: «Отпустим его одного и посмотрим прибыли от него». И по командировке разбойники поехали на три партии, а Василия единого отпустили. Тогда матрос Василий пошел на морскую пристань и не желаше разбивать, но токмо смотрел того, как бы ему путь сыскать; и пришел на берег моря, взираше семо и овамо, не идут ли паки суда, чтоб ему уехать. И смотрев ходя по берегу весь день, токмо никого не видал и в великую печаль впаде, нача горько плакати и рыдати, господа бога на помощь призывати, чтоб его господь вынес из рук разбойнических; и в том размышлении и великой печали уснул крепким сном на берегу моря. И сном крепким спал, что уже нощь; и нача думати — с чем ему показаться, что добычи никакой не получил. И вспомнив, что у него в кафтане в клиньях зашиты червонцы, и распоров, вынел сто червонцев и завязал в платок шелковой; и пришел ко атаману и предложил пред него червонцы и сказал, что «некоторые люди в малом судне плыли и только у них было, которые вам предъявляю». Видев же атаман и вси разбойники зело тому начаша дивитися, и вси же его хвалили. И после того еще его отпускали одного на разбой дважды, и он к ним приносил по двести червонцев, которые его добычи как атаман и вси разбойники зело дивились, что счастлив.

Во едино же время соидошася вси разбойники и начаша думать о российском матросе, чтоб его поставить во атаманы, понеже видев его молодца удалого и остра умом. И приидоша вси ко атаману к старому и начаша ему говорить: «Господин наш атаман, изволь свое старшинство сдать новоприемному нашему товарищу, понеже твое управление к нам худо; изволь с нами быть в рядовых, и которая наша казна извольте с рук сдать». Тогда атаман им отвещал: «Братцы-молодцы, буди по воли вашей». И вси единогласно российскому матросу Василию реша: «Буди нам ты атаман, изволь нашу казну всю принять и нами повелевать». Тогда отвеща им Василий: «Братцы-молодцы, пожалуйте оставьте меня от такого дела, понеже я атаманом не бывал; рад бы с вами в товарищах быть, а атаманского управления не знаю». И нача пред ними горько плакати, разбойники же, его зело видя плачущего, вси яко звери единогласно российскому матросу Василию реша: «Буди ты нам атаман, изволь нашу казну всю принять и нами повелевать». Отвеща к ним Василий: «Братцы-молодцы, пожалуйте оставьте мене от такого дела, понеже я атаманом не бывал; рад бы с вами в товарищах быть; атаманского управления не знаю». И нача пред ними горько плакати; разбойники же, видевше его зело плачуща, вси яко люты звери единогласно закричали: «Ежели ты атаманом быть не желаешь, то сего часу мы тебя изрубим в пирожные части». Видев же Василий зело убояшася, чтоб от них не быть и вправду убиту, глаголя им: «Буди по воле вашей; токмо прошу вас: будьте во всем меня послушны». Тогда вси единогласно реша: «Господин наш атаман, во всем слушать будем». И старой атаман отдаде ему ключи и поведе его по погребам. Видев же Василий казны многое множество, злата и серебра и драгих камениев и всяких драгих парчей, яко умом человеческим невозможно описать все суммы; и оную всю сумму принял, и ключи Василию разбойники отдали и стали его поздравлять: «Здравствуй, наш господин атаман, на многие лета!» И нача пити и веселитися про его здравие и во всякие игры играть. Потом реша ему: «Господин атаман, изволь с нами идти до некоторого чулана». И как к тому чулану приидоша и ключи ему даша от него, точию реша ему: «Господин атаман, изволь ключи принять, а без нас во оной чулан не ходить; а ежели без нас станешь ходить, а сведаем, то тебе живу не быть». Видев же Василий оной чулан устроен зело изрядными красками и златом украшен, и окны сделаны в верху оного чулана, и рече им: «Братцы-молодцы, извольте верить, что без вас ходить не буду и в том даю свой пороль».

И в то время прибежал от моря есаул, и разбойники сказали ему, что «у нас атаман новой». И он, подошед к нему, отдал поклон и стал его поздравлять и говорить ему: «Господин атаман, изволь сего часу отправлять всех молодцов на добычу, понеже по морю четыре корабля купецкие из Ландона плывут».

Тогда новый атаман Василий крикнул великим гласом: «Молодцы удалые, во фрунт!» И вси разбойники — единым оком мгнуть — все во фрунт стали, и Василий нарошно пред ними, якобы что знает волшебное, взяв два замка большие, привязал к ногам своим и около всех разбойников обежал, заговаривая им оружие, нога об ногу замками постукал и, обшед их, поклонился и выставил бочку вина, всем по ковшу поднес. Тогда вси разбойники между собою реша: «Хорош, братцы, наш атаман новой, лучше старого; мы сами видим и знаем, что замками крепко заговаривает и для бодрости по чарке вина поднес; а старой атаман был дурак; как и был в атаманах, заговоров не знал и во отпусках нам никогда вина пить не давал». И весьма во отпуске им полюбился. И поехали на добычу в смелости и в надежде его заговору замками страсти никакой не возымели.

И как спустя их на добычу, думал сам: что у них в чулане имеется, понеже всю сумму сдали, а в этот чулан ходить не велели, хотя ключ у него. И не долг час размыслил и осмелился отпереть чулан и дверь отворить, и виде девицу зело прекрасну в златом одеянии королевском одету, яко той красоты во всем свете сказать невозможно. И как увиде Василий, паде от ее лепоты на землю, яко Лодвик королевич рахлинский, токмо не так, как Лодвик, себя отягчил любовию силною и в болезнь впаде. Сей Василий, встав на коленки, рече: «Государыня, прекрасная девица, королевна, ты роду какого и како сими разбойники взята». И отвеща девица: «Изволь, милостивый государь, слушать, я тебе донесу. Аз есмь роду королевского, дочь великого короля Флоренского, а имя мое Ираклия; токмо едина была у отца своего дочь; и уже тому два года, пришли морем в наша государства из Европии кораблями российский купцы, и я в то время гуляла с девицами в шлюпках и смотрела российских товаров и всяких диковинок. И как мы на шлюпках от кораблей поплыли, то оные разбойники набежали в буерах и всех гребцов у нас побили и девиц в море побросали, мене едину в сей остров уведоша и держат по сие время,— что между ими великая распря: тот хочет взять себе, а другой не дает; и за тем спором хотят меня изрубить. И я пред ними горько плаката»... И стала его вопрошать: «Молю тя, мой государь, ваша фамилия како, сюда зайде из которого государства, понеже я у них, разбойников, до сего часу вас не ведала, и вижу вас, что не их команды, но признаю вас быть некоторого кавалера». Тогда Василий нача ей о себе сказывать, исповедать: «Государыня королевна, что я Российской Европии, послан для наук в Галандию и так был почтен от галандского купца, от которого ходил с товарами в Англию и Францию на кораблях, и оттуда возвратился, и великие ему учинил прибытки, почтен был вместо сына родного; потом просился я у оного гостя в дом к отцу своему, по некоторому прошению был уволен, и дано мне было три корабля с товарами, и чтоб быв у отца, возвратиться назад в Галандию. И по отбытии из Галандии семь дней на море были благополучно, а потом заста великая буря и корабли все разбила, и меня единого в сей остров на доске корабельной принесло, в котором разбойников обрел и поставлен от них атаманом, чего не желал. Доношу вам, изволь верить: ежели меня бог вынесет от них, то и тебя не оставлю, токмо прошу не промолвиться им, что я у вас был». Королевна же, слышав от него, паде на коленки и нача его целовать любезно и просить, чтоб ее он не оставил, как сам пойдет. Василий же клятвою обещался не оставить и запер чулан и отыде в великой печали.

Потом разбойники приехавши с добычи, и он их встретил по обычаю атаманскому, и вси ему веселым образом отдали поклон и объявили, что его счастием три корабля и семь галер талианских разбили и великую сумму казны получили и товаров. И начаша ясти и пити в великом веселии, что его крепким заговором великие получили прибыли. Потом реша ему: «Господин наш атаман, изволь приказать на блюды хороших яств положить и ключи возьми от заповедного чулана». Пришли, и отпер, и видел королевну, и введе к разбойникам, и кушанья велел поставить на уборной стол, а сам плюнул и вон пошел в свой покой. Видев же разбойники, что он на королевну нимало не стал смотреть, и реша к себе: «Зрите ли, братцы-молодцы, каков наш атаман, что женский пол не хощет смотреть: не как наш прежний атаман — все глаза растерял; и можно верить во всем господину новому нашему атаману». И с того времени наипаче стали верить, и как он их на добычу ни отпускал, и во отпусках его великие прибытки были. И отпускал их на городки португальские и других земель, и его счастием везде без урону и с великим прибытком приезжали. А как их ни отпустит, то всегда к королевне хаживал, и думали, как бы от них уйти.

В единое же время нача говорить Василий всем разбойникам, чтоб великие суммы порознь разбирать, злато и серебро и драгие камения сыпать в сумы, и по его приказу множество сум [пошили] и начата разбирать все порознь и в сумы сыпать. И как все разобраша, то атаман рече им: «Братцы-молодцы, приведите мне коня, и я поеду по острову, погуляю». Они же тотчас приведоша коня к нему и оседлаше драгим убором. Василий же ездил весь день по острову сему, но токмо кругом моря, а сухого пути следу нет. И узрев на одной стороне — пристают рыболовы; он же их спрашивает, что из которого государства. «А приезжаем сюда для продажи в сем острове живущим разбойникам рыбы». А того они не ведали, что их атаман. Он же рече им: «Братцы-молодцы, пребудьте здесь два дня, и я вам дам великую плату; вывезите меня до цыцарских почтовых буеров». Они же обещали подождать.

Потом приехал атаман Василий к разбойникам в великом веселии; они тотчас у него коня приняли и с честию его приведоша до горницы и начаша вси пити и веселитися. И как ночь прошла, то Василий тотчас велел всем собраться во фрунт. Как скоро все во фрунт собрались, то он нача к ним говорить: «Братцы-молодцы, вчерашнего числа я видел, на море корабли плывут, семь кораблей с Португалии: извольте за ними гнать, а я признаю, что купецкие». И они тотчас вси поехали в буерах.

Матрос Василий тотчас взял двух коней и собрав роспуски и наклав сум с златом и сребром и драгими камениями, елико можно было двум коням везти, и пришел к королевне и ее взял с собою. Тотчас поехали к морю, где рыбаки цесарские. И убрався, взяв судно и с королевною, и злато и серебро взяша, а коней на берегу оставиша и на гребках поплыша морем к пристани, от которой пристани к Цесарии почтовые буеры бегают. И в то время разбойники вскоре возвратишася ко двору своему и не обретоша атамана, также и королевны. Тотчас бросишася на море к той пристани, где рыбаки пристают, и увидевше коней и роспуски; тотчас в малых суднах в погоню погнаша, а рыболовы уже морем далеко гребут, что насилу можно в трубку человеку видеть. Разбойники же начаша догонять и великим гласом кричать: «Стойте, сдайте нам сих людей, а не отдадите, то мы вас живых не пустим». Рыболовы убояшася и хотели возвратиться к ним; Василий же, вынев свою шпагу, и пихнул одного в море: «Аще возвратитеся, то вас всех побью и в море побросаю». Они же убояшася и начаша елико мочно вдоль морем угребать, и по их счастию воста покосный ветр, и они подняли маленькие парусы и поплыша, из виду ушли. А у разбойников парусов нет, и тако возвратишася разбойники в великой печали. Потом приплыша рыболовы с российским матросом и с королевною на почтовую пристань. Тогда Василий, вышед из судна и все имение выбрав, и тем рыболовам дал едину суму злата, и они рыболовы той казне вельми были рады и обещались рыбы по морю не ловить и к тому острову разбойническому не ездить. А Василий нанял почтовое судно до Цесарии, в которое убравшись и с королевною Ираклиею, и поехали морем до Цесарии. И приехали в Цесарию благополучно, и за наем по договору деньги заплатил.

Приплыша же в Цесарию, нанял некоторой министерской дом зело украшен, за которой платил на каждой месяц по пятидесяти червонцев, и в том доме стоял и с королевною в великой славе, И нанял себе в лакеи пятьдесят человек, которым поделал ливреи вельми с богатым убором, что при дворе цесарском таких ливрей нет чистотою; а королевне нанял девиц самых лепообразных тридцать, которых зело украсил. Случися некоторой праздник, то российский матрос, убравшись в драгоценное платье, — великие лучи от него сияют, — также приказал и людям убраться, а карету приказал заложить златокованную и коней добрых, с богатым конским убором, яко во всей Цесарии такового убора нет ни у кого, и поехал к церкви, в которой будет цесарь сам, и стал в церкви у правого крылоса.

Потом приехал и цесарь к церкви, и вшед в церковь и увидев Василия в богатом убранстве и чая каков приезжай царевич или король, тотчас призвал к себе каморгера, которому вопросить приказал его: что за человек. И он, каморгер, с почтением приступил к российскому матросу и по обычаю нача его спрашивать: что за человек и которого государства. «Матрос, а фамилия моя небольшая — Василий Иванов сын Кориотской, а сюда привела меня некоторая нужда быть», — которой выслушал каморгер и цесарю объявил. И как отслушал церковное пение, то цесарь просил к себе российского матроса. И обещал быть, его величеству поклон отдать. И цесарь поехал во дворец свой, а Василий остался в церкви для некоторой своей богу должности.

Потом поехал к цесарю во дворец; приехал и принят был от цесаря с великою славою, подобно яко некоего царевича. И как вошли внутрь царских палат, в палату убранную, в которой был поставлен стол со всем убранством и кушаньем, потом цесарь стал российского матроса сажать за стол кушать. Василий же нача с почтением отговариваться: «Пожалуй, государь великий царь, меня недостойного остави, понеже я ваш раб, и недостойно мне с вашею персоною сидеть, а достойно мне пред вашим величеством стоять».

Тогда цесарь рече: «Почто напрасно отговариваешься? Понеже я вижу вас достойна разума, то вас жалую своим сердцем искренним; хотя бы мой которой и подданной раб, а я его жалую, велю садиться с собою, и тот меня слушает; а ты, приезжий ко мне гость, извольте садиться». Тогда российский матрос, поклонясь, рече: «Буди воля вашего величества». И сел за стол с цесарем кушать.

Егда начата кушать, тогда цесарь нача разговаривать и российского матроса спрашивать о его службе и похождении. И он, Василий, его цесарскому величеству от начала своего похождения и службы подробно объявил: как на кораблях разбило бурею, и как пришел к разбойникам и был атаманом, и как от них увез прекрасную королевну Ираклию Флоренскую, даже до прибытия его в Цесарию все по ряду. Слышав же, цесарь зело дивися российскому матросу: «Государь мой братец, Василий Иванович, во истину всякой чести достойной! Я вам донесу, что сию королевну Флоренского короля за себя сватал, токмо такое несчастие учинилось [что безвременно пропала]; от Флоренского короля адмирал старший послан ее искать по всей Европии, и где сыщут, то за него король обещал отдать оную королевну Ираклию и после себе наследником хочет учинить. И оной адмирал собою не млад. И я вас, мой государь Василий Иванович, иметь буду вместо брата родного», — которого велел во всей Цесарии за родного брата почитать. И по откушании много было разговоров, и поехал цесарь с российским матросом, названным братом своим, гулять. И российский матрос посла своего раба к прекрасной королевне Ираклии, чтоб убралась хорошенько, понеже цесарь с ним будет. И как тот посланной приехал и объявил ей о приезде цесаревом, и королевна убралась хорошенько, и с девицами. И как цесарь с Василием гуляли, то российской матрос Василий нача просить цесаря, чтоб к нему пожаловал на квартеру, и цесарь поехал с. ним; и как приехали, и королевна их встретила, и цесарь в палатах долго беседовал и спрашивал королевну, как она увезена от Флоренской земли разбойниками. И она цесарю все объявила. И цесарь веселился до самого вечера и поехал во дворец, а ему. матросу Василию, и с королевною велел переехать в свой особой дворец и от своего дворца все напитки и кушанья приказал отпускать и драбантам своим на карауле быть, и министрам, и пажам, и каморгерам неотступно быть; а королевне девице фрелин определил быть. И поутру российской матрос перебрался во дворец, данный от цесаря, и стал у цесаря в великой славе пребывать; а министрам, и пажам, и каморгерам, и драбантам всем давал великое жалованье; и все его министры возлюбили, паче цесаря почитали, а королевна Ираклия — всем вельми сердцем, и говорила, что до законного браку сохранять во всякой девической чистоте, а кроме его в супружество ни за кого иного не посягать; а ежели кто один из них какими ни есть приключившимися резонами отлучится, ни за кого иного не посягать и до смерти пребывать в девической чистоте. И он ей клятвою обещался, что хранить девичество ее. Прекрасная же королевна Ираклия вельми была горазда играть на арфии и Василия Кориотского такожде выучила, как и сама играет, и говорила ему, что: «В нашем Флоренском государстве, кроме меня, никто на арфии не играет и не умеет». И всегда тем цесаря забавляла. И к цесарю во дворец безпрестанно езжали.

Во едино же время российский матрос Василий был у цесаря; в то время из Флоренского государства адмирал к пристани цесарской приехал и великую пальбу учинил из пушек. Тогда цесарь послал каморгера осведомиться, кто прибыл. И каморгер, осведомився, объявил, что адмирал Флоренского государства. Потом цесарь послал его просить к себе, и как адмирал флоренской во дворец к цесарю прибыл, и будучи в палатах объявил, что: «Ваша королевна у меня в Цесарии», — и показал, что: «У брата моего — Василия, понеже он ее избавил от разбойников, и ежели вам он ее покажет или отдаст, в том воля его». Адмирал раболепно российского матроса просил, чтоб его государыне показал, и он велел быть на другой день поутру во дворец его. Адмирал поехал на пристань, а российский матрос в свой дворец. Приехавши, объявил прекрасной королевне Ираклии о приезде от отца ее адмирала. То королевна слышав, зело опечалилась всем сердцем; и просила королевна у Василия, чтобы приказал сделать ей черное платье печальное, которое во всякой скорости сделано.

И поутру рано королевна убралась в черное платье, и в то время с пристани адмирал приехал во дворец к нему, и вшед в палату к российскому матросу и раболепно поклон отдал, яко своему королю Флоренскому. А прекрасная королевна была с девицами в особой палате. Потом адмирал просил российского матроса, чтоб его государыне показал, и Василий, взяв его за руку и введе его в ту палату, где сидела прекрасная королевна Ираклия. Вшед адмирал к королевне в палату, и королевна против его не встала, сидела в великой печали. Адмирал же королевне, как должно своей государыне, поклонился до земли и подшед целовал ее руку. «Государыня наша, великая и прекрасная королевна Ираклия, многолетне и благополучно, государыня, здравствуй! О сем вас, государыня, представляю, что ваш батюшка, король флоренской Эвгер, здравствует, и матушка такожде благополучно пребывает, токмо уже о вас, государыня, в великих печалех по вся дни сокрушается, а ныне им великое веселье, и печаль превратится на радость; прошу вас, извольте со мною отправиться». Слышав же то, королевна воздохнув и слезы из очей испусти и рече: «Благородный адмирал, я вам доношу, что к родителям моим рада ехать, токмо не моя воля, но того, которой меня избавил от разбойников». Тогда рече Василий адмиралу: «Извольте вы ехать возвратно во Флоренское государство и донесть королю своему, что его дочь, прекрасная королевна Ираклия, благополучно в Цесарии обретается; и прошу вас все подробно представить, что как мною избавлена она от разбойников; и с вами ее не отпущу, дондеже сам ваш король, а ее родитель, будет в Цесарию». Понеже слышав же адмирал поехал на пристань в великом сумнении и приказал убраться в поход совсем, а сам к цесарю поехал поклон отдать и объявить, что Василий не отдал ему королевну. И цесарю зело о том весело было, что российской матрос Василий велел Флоренскому королю быть самому в Цесарию. И адмирал отдав цесарю поклон и объявил, что скоро в марш во Флоренцию плыть имеет, и поехал на корабли свои, в великую печаль впаде и думал, как бы ему королевну увезти. И вздумал к себе звать российского матроса на корабль и с королевною и увезти. И поехал во дворец, нача просить: «Государь мой, Василий Иванович, покорно прошу государя моего, пожалуй завтрашнего числа ко мне, рабу вашему, со всеми министрами и пажами, такожде ежели возможно и с прекрасною королевною Ираклиею, на корабли погулять и наших кораблей посмотреть и убранства Флоренского». И Василий рече ему: «За вашу просьбу быть готов». И которые были при адмирале Флоренском, всем Василий давал дары и напитки на корабли посылал. И на другой день поутру рано адмирал вторично просил Василия, и он обещал к нему быть. И нача просить Василий по просьбе адмиральской, звал с собой королевну на корабль. Тогда королевна рече ему: «Государь мой, я опасна того, что сей адмирал вороват, не сделал бы чего над нами; того ради весьма опасаюсь». И рече Василий: «Государыня, с нами много будет генералов и министров и пажей и драбантов наших; что нам может сделать?» Королевна же рече: «Будь, государь мой, по воле вашей; я готова с вами хотя и смерть принять, а волю вашу исполнять». И поехали Василий и королевна во дворец к цесарю и о всем ему том объявили. И цесарь рече: «Братец, изволь ехать, и с собою изволь взять моих генералов и министров, также чтоб и драбанты были при вас». И от цесаря Василий с королевной, с генералы и министры и множество драбантов как к адмиралу на корабли поехали, и как на пристань приехали, тогда адмирал с великою радостию встретил, и приняв Василия и королевну, пошли в корабль. А королевна в черном платье была и в великой печали. И как в корабль пришли, тогда адмирал нача всякими напитками пойти жестоко всех генералов и министров и пажей и драбантов; великие бочки вина выставил и во всякие игры играть приказал. А как все пьяны стали, тогда адмирал, вышед из корабля, и велел своим офицерам и солдатам, чтоб цесарских генералов и министров с кораблей бросать и драбантов бить и подымать парусы, чтоб из Цесарии уйтить. И оный его офицеры приказ приняли и начаша всех с кораблей в море бросать и в цесарские суда пьяных метать. И поднявши парусы, побежали к Российской (?) Европии. И оный адмирал вшед в корабль, нача Василия Кориотского бить по щекам и за власы терзать, и рече адмирал: «Тебе ли, каналия непотребный, бестия, сею прекрасной королевною Ираклиею владеть». И бивши его, едва жива оставил и велел своим офицерам, навязавши ядро пушечное, бросить в морскую глубину. Тогда офицеры, взяв Василия из корабля и помня прежнюю его к себе милость, взяв, положили в малую лодку и спустили на море, шляпу его с ядром пушечным с корабля бросили и сказали адмиралу, что бросили, и он в глубину морскую с ядром уйде, только шляпа его наверху плавает. Королевна же, видя сие приключившееся над ними несчастие, паде, обмерла от великой ужести, пала на землю. Адмирал же, приступив к королевне и подняв, дул в уши и лил на перси ее воду, дондеже могла прийтить в чувство; и как прииде в память, нача горько плакати. Тогда адмирал, вынев из ножен свою шпагу, и с пристрастием рече: «Ежели станешь плакать, сейчас главу твою отсеку». И приведе ее к присяге, что отцу ее и матери о том своем несчастии не сказывать, а сказала бы, яко с Цесарии боем взял. И она страху ради дала присягу, что по воле его сделать, и от той печали прииде в великую болезнь.

И как цесарю сказали, что такое несчастие учинилось, и брата его Василия в море бросили, и весьма печалился о брате своем и распалился сердцем, скоро велел собрать войско четырех тысяч и с войсками послал своего генерала и кавалера Флегонта, с которым писал королю Флоренскому все подробно об его адмирале, как увез прекрасную королевну Ираклию и брата его Василия кинул в море, [за] которое непотребство, при посланном его генерале и кавалере Флегонте, велел [бы] с живого кожу снять и жилы все вытянуть: «А ежели сего не учинишь, то все ваше царство разорю».

Василия же в том малом судне принесло к некоему малому острову, на который остров вышед, нача горько плакати о своем несчастии и призвал господа бога на помощь, и с той печали на том острове уснул крепким сном. И в то время приста некий муж, старый рыболов, и видев человека спяща в драгом одеянии и пришед, возбуди его. И виде Василий, паде на ноги его, плача и рыдая. Оный же муж его вопроси о приключившемся, како на сей остров заиде и которого государства. Василий же все ему подробно сказал. Слышав же оный муж рече: «Не плачь, брате, молися господу богу, бог все помещает, может тя и помиловать, и будешь в прежней своей славе. Аще хощеши в Цесарию или во Францию, аз тя имам отвезти». Василий же нача просити, чтоб во Флоренское государство его отвезти, и старый муж, посадив его в свое судно, в три дни во Флоренское государство его поставил. Василий же велие ему воздаде благодарение и вниде во Флоренское государство. И выпросился у некоторой старухи в богадельню, на которую дрова сек и воду носил и плетнем ее хижину оплел. А оная богадельня была на пути близ кирки, в которую король хаживал. И видев короля и королеву весьма печальных и спрашивал у старухи, чего ради король и королева в великой печали; она же ему говорит: «Уже три года и слуху нет — пропала королевна, и послан для искания ее адмирал по разным государствам, который еще и поныне не бывал». Тогда уразуме Василий, что еще его прекрасной королевны Ираклии нет.

По прошествии же трех месяцев, как Василий во Флоренцию приде, прибыл флоренской адмирал и с прекрасною королевною Ираклиею на пристань, и начаша из пушек палить и в барабаны бить и во всякие игры играть. Тогда уведал король флоренской, что адмирал его дочь, прекрасную королевну Ираклию, привез; тотчас и с королевою своею на пристань поехал, и увидевше дочь свою, от радости [нача] горько плакати; а королевна с печали насилу вышла и ни о чем не говорит, лицом помрачена. Видевше отец ее и мать начаша горько плакати и говорить: «Государыня наша, любезная дщерь, прекрасная королевна! Или ты недомогаешь, что ты видом очень печальна». Она же воздохнув жалостно и нача плакати и рекла: «Государь мой батюшко и государыня матушка, ныне я вижу вас, токмо мало порадовалась сердцем своим, от печали своей, которая в сердце мое вселилась, не могу отбыть». И поехавши во дворец король, и королевна весьма была печальна и в черном платье.

Потом адмирал объявил королю: «Я королевну взял приступом». И просил адмирал королевского величества, что ему обещена отдать в жену, в чем и король свое королевское [слово] не преминет. И как утро и день наста, к законному браку совсем уготовился и пришед к кирке; а прекрасную королевну повели убирати в драгоценное платье королевское. И адмирал поехал со всем убранством к кирке.

И король прииде к королевне Ираклии и рече: «Возлюбленная моя дщерь, прекрасная королевна Ираклия! Изволь убираться, время к законному браку». Слышав же королевна от отца своего, горько стала плакати и паде на ноги его и рече: «Милостивый мой государь батюшко, прошу вашей государской и родительской милости, пожалуй не отдавай меня в жену сему адмиралу». «Чтоб тебя не отдать, я не хощу пороль свой оставить; изволь убираться и ехать до кирки». И видев королевна, что уже никак у отца не отговориться, залилась слезами и воздохнувши рече: «На что мне убираться, когда у меня единого нет: ежели б у меня едино было, то бы я веселилась». Слышав же отец и мать, начата дивитися и ее вопрошати: «Повеждь нам, милейшая наша дщерь, прекрасная королевна Ираклия». Королевна же в великой своей печали не отвеща и поиде во уготованную палату и вышла, и пала в карету в черном платье. И поехали к кирке, и как стали подъезжать близ той богадельни, идеже российской матрос, Василий, взяв арфу, нача жалобную играть и петь арию:

Ах, дражайшая, всего света милейшая, как ты пребываешь,

А своего милейшого друга в свете жива зрети не чаешь!

Воспомяни, драгая, како возмог тебя от морских разбойнических рук свободити,

А сей злы губители повеле во глубину морскую меня утопити!

Ах, прекрасный цвет, из очей моих нынче угасаешь,

Меня единого в сей печали во гроб вселяешь.

Или ты прежнюю любовь забываешь,

А сему злому губителю супругою быть желаешь.

Точию сей мой пороль объявляю

И моей дрожайшей воспеваю:

Аще и во отечестве своем у матери пребыти,

Прошу верные мои к вам услуги не забыти!

Слышав же королевна играюща на арфе и поюща к ней арию, тотчас повеле карете стати и разумела, что ее верный друг Василий жив, повеле спросите: кто играет. Паж прииде и поведа яко некий ковалер играет. Королевна же из кареты тотчас сама встала и желала видеть, кто играет. И как увидела, что милой ее друг Василий Иванович, и пришед ухвати его, нача горько плакати и во уста целовати. И взяла его за руку и посадила в карету и повеле поворотить и ехать во дворец. Видев же сие министры, и начаша зело дивитися, что такое несчастие, всем превеликое подивление. И как приехали во дворец, тогда королевна Василия взяла за руку, [повела] российского матроса Василия ко отцу своему и матери и рече: «Государь мой батюшко и государыня матушка, чего не чаяла до смерти своей видеть, сие во очию мою ныне явилось!» И нача им подробно о всем предъявлять, како он ее избавил от разбойников, и как сам в Цесарии был назван от цесаря братом родным, и как ее адмирал увез из Цесарии и его бил, в море повеле бросити, и цесарских министров и драбантов били,— «за которое извольте ожидать от цесаря вскоре силы за предерзость оного нашего адмирала». Слышав то, король и королева и приидоша в великой ужас; и вси кавалеры стали говорить, чтоб Флоренцы быть не разоренной. Тотчас посла каморгера к кирке и повелел арестовать адмирала; каморгер арестовал. Королевна же тогда просия красотою, яко солнце неодеянное; черное сняла и в драгоценное платье убралась и бысть в великом веселии.

По прошествии трех дней прибыл из Цесарии генерал цесарской Флегонт с войском цесарским к Флоренскому государству и приказал беспрестанно бить из пушек и в барабаны; а сам генерал Флегонт, взяв присланный лист от цесаря и поехал к королю Флоренскому; и как приехал, то объявил королю, чтоб приказал адмирала своего, которой был в Цесарии, и брата цесарева Василия зазвав к себе на корабли с генералами и министры цесарскими, великое учинил непотребство, повеле в море побросать и прекрасну королевну увез, которая была избавлена от разбойников оным цесарским братом Василием, — и за оные его адмираловы непотребства чтоб пред войском цесарским учинить тиранственное мучение, с живого кожу снять. Король же флоренской рече генералу цесарскому Флегонту, что Василий Иванович жив и в его королевстве, и взем его за руку. Видев же Флегонт Василия и королевну, яко своему цесарю поклон отдал и вельми тому порадовался. Василий же повеле адмирала пред войском цесарским вывесть и с живого кожу снять, а генералу цесарскому король флоренской и Василий даша великие дары и всему войску цесарскому жалованье.

И после той казни король флоренской дочь свою, прекрасную королевну Ираклию, отпусти с Василием к законному браку к кирке. И венчались в той кирке, на котором их законном браке был генерал цесарской Флегонт и все генералы и министры флоренские. И было великое веселие во всей Флоренцы три недели. И по прошествии трех недель генерала цесарского и с войсками Василий отпустил в Цесарию, писал с великим благодарением и обещался быть сам к цесарю.

И как к цесарю генерал Флегонт приехал и объявил, что Василий Иванович жив и в добром здоровьи обретается и совокупился законным браком и прекрасную королевну Ираклию взял, и подал от него присланной лист, которой принял цесарь, в великой радости был, что его брат Василий Иванович жив, в добром здравии обретается. Василий спустя время сам ездил к цесарю и благодарение цесаря за его прежнюю к себе милость получил и возвратился во Флоренцию и поживе в великой славе и после короля Флоренского был королем Флоренским; и поживе многие лета и с прекрасной королевной Ираклиею и потом скончался.



	Гистория о российском матросе Василии Кориотском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли