Для тех, кто читал статью М. Горького в «Русском слове», его «Две души» не
представляют собою ничего неожиданного и нового. Та же ненависть и презрение
к Востоку и скорбь о нашей азиатчине, тот же решительный взмах пера, в одно
мгновение рассекающего самые сложные узлы, в какие издревле запутался и завертелся
наш русский дух. И разве только еще прямолинейнее ставится вопрос и еще решительнее
рассекающий жест писателя.
Все дурное с Востока, все хорошее с Запада — таково основное и категорическое
утверждение М. Горького, столь категорическое, что оно кажется почти метафизичным
и от немногих доказательств, приводимых писателем, лишь теряет в силе и убедительности,
как это свойственно всякой метафизике. И я не стану здесь повторять тех веских
и порою ядовитых возражений, которые уже были высказаны М. Горькому по поводу
Востока, неизмеримо более сложного, мудрого и значительного, чем это кажется
писателю: там, где царят чувство и заранее готовая мысль, всякие возражения
и доказательства являются ненужными.
Сама по себе мысль о противуположности Востока Западу совсем не нова и уже
в значительной степени исчерпана в спорах; и будь высказана эта мысль в другой,
более мягкой и доступной разуму форме, а также другим, менее популярным писателем,
а не Горьким — она едва ли обратила бы на себя внимание и вызвала настоящий
ответ. Но, наряду с умерщвлением Востока, той же, если не более тяжкой участи
подвергает М. Горький и весь русский народ, что уже вовсе выходит за пределы
«западничества» и всей статье его дает неожиданный смысл, о котором я скажу
ниже. Вот характеристика русским, даваемая М. Горьким:
«У нас, русских, две души: одна от кочевника-монгола, мечтателя, мистика, лентяя,
убежденного в том, что «Судьба — всем делам судья», «Ты на земле, а Судьба на
тебе», «Против Судьбы не пойдешь», а рядом с этой бессильной душой живет душа
славянина. Она может вспыхнуть красиво и ярко, но недолго горит, быстро угасая,
и мало способна к самозащите от ядов, привитых ей, отравляющих ее силы».
О третьей душе, которая была бы у нас, М. Горький ничего не говорит, по-видимому,
ее нет; а эти две, сколько их ни складывай, результат дают весьма неутешительный,
но вполне соответствующий тому, что еще недавно на столбцах «Русского слова»
говорил писатель о бессилии и пассивности великороссов, об их единственном умении
— уходить от жизни, а не творить таковую!
И в дальнейшем изложении своем, с восторгом, который мы вполне разделяем, писатель
говорит об активности западноевропейских народов, об их неутомимости в исследовании,
в творчестве жизни, в углублении и совершенствовании ее форм. Предостерегая
нас от пессимизма — «он постыден для молодой нации», его основа в том, что «натуры
пассивные, созерцательные, склонны отмечать в жизни преимущественно ее дурные,
злые, унижающие человека явления», ибо «за ними удобно скрыть свое слабоволие,
обилием их можно оправдать свою бездеятельность», — он верно и метко характеризует
начала противуположные, активные: «Натуры действенные, активные, обращают свое
внимание главным образом в сторону положительных явлений...»
Все это так, и все это напечатано в журнале «Летопись», вышедшем в декабре
1915 г. в городе Петрограде, в момент, как раз особливо подходящий для того,
чтобы всех нас призывать к активности и подражанию Западу.
Но чем больше соглашаемся мы с похвалою активности Запада, чем ненавистнее
становится в наших глазах «бессильный и постылый пессимизм», не способный отмечать
положительные явления, тем непонятнее становится для нас позиция самого М. Горького,
его собственный беспросветный пессимизм, с каким относится он к русскому народу.
Дело не в восторгах, которых русский народ еще не заслужил и не скоро заслужит,
а в простой справедливости, которая и преступнику оставляет «искру Божию» и
дает надежду на возрождение. И если вообще не следует унижать человека, с чем
мы опять-таки с восторгом соглашаемся, то есть ли последовательность в том,
чтобы целый народ был унижен? И если вообще всякий человек нуждается в ободрении,
то насколько такое ободрение <нужно> народу, который так или иначе, плохо
ли, хорошо ли борется за свою жизнь? А ведь на страницах всей статьи писателя
ни единого бодрого слова о русском народе, ни единого просвета в непроницаемой
тьме, которою окутаны обе «Души» его! Как начато, так и кончено: торжественной
и пышной панихидой.
И неизбежно напрашивается тот неожиданный вывод, о котором я предупреждал читателя:
сам М. Горький, карающий нашу пассивность и уныние, не является ли тем «Lupus in fabula» [1], о котором рассказывается?
Он сам, со своими «Двумя душами» и своей «Летописью», не оказывается ли тем
пассивным и бездеятельным славянином, мрачный пессимизм, слабоволие и пассивность
которого столь настойчиво противуполагаются яркой активности воюющего Запада?
Есть старый и порядочно избитый афоризм: «ex
oriente lux» [2], и против него всеми своими статьями борется
М. Горький. Но мы боимся, что, переместив так решительно солнце на Запад и в
полный мрак погрузив Россию, писатель попал в то именно положение некоторой
двойственности, которое так удачно изобразил Пушкин:
Се с запада восходит царь природы,
И удивленные народы
Не знают, что начать:
Ложиться спать, — или вставать.
Так оно и выходит, и даже поверхностное рассмотрение журнала «Летопись» подтверждает
наше опасение, что не только сам М. Горький, но и остальные народы, следуя за
ним, охвачены удивлением и решительно не знают, что начать: ложиться спать или
вставать.
Начнем с обложки. Воспевающий активность и сам рожденный в момент наивысшей
активности, когда все народы Запада во главе с Германией, Англией и Францией
напрягают все свои силы и всю свою национальную мощь для борьбы, этот журнал
самим своим тихим названием: «Летопись» — уже свидетельствует о некоей пассивной
созерцательности, о своей готовности смотреть и записывать, но отнюдь не творить.
Не бешено-активный Ахиллес, даже не хитроумный Одиссей является вождем и идеалом
этих удивленных народов, а смиренный летописец Нестор, бесстрастный повествователь
о чужих деяниях.
А за обложкой удивление разрастается с каждой статьей, — «растет с быстротою
тыквы», по живописному выражению Горького в одном из его рассказов. Как было
задолго объявлено, наилучшим украшением «Летописи» является «Дневник» Л. Толстого
— и это очень удачно для начинающего журнала. Но при чем здесь солнце с Запада?
Всем известно отношение Толстого к Востоку, его увлечение буддизмом и Шопенгауэром,
пламенным почитателем нирваны, его религиозность, его анархизм; да и в дневнике
все это выражено с большою полнотою и даже как бы нарочитостью, весьма отрицательно
относясь к западникам Грановскому, Белинскому и Герцену, Толстой тут же говорит
о «прелестной книге индийской мудрости» (Joga's
philosophy), порицая Ломброзо («ограниченный,
наивный старикашка»), хвалит заезжего японца. И по всему дневнику рассеяны критические
выпады против Маркса и марксистов. Как это понять свежему человеку? Приведен
ли «Дневник» лишь для доказательства того, чем не должен быть русский человек,
или — что допустимо в этом царстве удивленности, — солнце в этом месте журнала
по-прежнему продолжает восходить с Востока?
Но «Дневником» удивление не ограничивается. Устами М. Горького, своего вдохновителя,
как это значится на обложке, страстно понося бездеятельный пессимизм, не способный
подмечать «положительные явления», журнал печатает весьма мрачную статью-разговор
г. Плуталова и уже совсем пессимистическое письмо из Франции г. Лозовского.
Речь в письме идет о тех условиях, на каких наши союзники представляют себе
возможным и желательным мир с Германией. Взяв несколько безвестных органов печати
и безвестных французов, охваченных аннексионистским бредом и погруженных с головой
в католические и иные реакционные мечты, г. Лозовский чистосердечно принимает
их за всю мыслящую Францию и таким мрачным возгласом заключает свое весьма любопытное
письмо:
«Таковы те чаяния и надежды, которые выплывают на взбаламученную поверхность
французской общественной жизни и вскрывают движущие силы современного мирового
конфликта».
Это ли не мрачно?
Но особенно ярким и даже ослепляющим светом разгорается удивление народов в
«письме в редакцию» «одного из недоумевающих». Надлежащую этическую оценку этого
письма, напечатанного редакцией «из сострадания», причем сама редакция «не во
всех воззрениях совпадает» с г. «Недоумевающим», дал г. Заславский в газете
«День»: «Наполненное грубой бранью против Плеханова, Бурцева и Алексинского,
таинственное письмо далеко выходит за пределы принятого в нашей серьезной журналистики».
Но, как это ни странно, еще более странным является самое содержание письма.
Если М. Горький находит у русского народа «Две души» и притом одинаково скверные,
то письмо «Недоумевающего» открывает у того же русского народа «два патриотизма»,
также одинаково скверных и зазорных, ибо один — это патриотизм чеховского лакея
Фирса, другой — лакея Смердякова; и как не дает третьей души М. Горький, оставляя
нас в отчаянии, так не дает третьего, более приличного патриотизма и г. «Недоумевающий».
Две души — и обе ничего не стоят; два патриотизма — и оба лакейские. Это ли
не мрачно? Это ли не пессимизм, убивающий всякое хотение, всякую волю, почти
всякую надежду? Поверить всему этому, — так и жить не стоит, а, «сложив бездеятельно
руки на пустой груди», — головою в омут. И при чем, наконец, активный Запад
во всей этой доподлинной славянщине, печально оправдывающей слова того же М.
Горького о единственной способности великороссов — это к уходу из жизни?
Не таков Запад, не таковы его речи, не таковы и поступки. Что бы он ни делал
и какие бы цели ни ставил он в своей борьбе, он идет к ним решительно и смело,
о чем свидетельствует и вся его текущая жизнь, полная горения, энергии и силы.
Критика, но не самооплевание и не сектантское самосожжение, движение вперед,
а не верчение волчком — вот это истинный образ. И идти за Западом — это значит
прежде всего быть полной противуположностью «Летописи» с ее удивленными народами,
Плуталовыми и Недоумевающими.
Не стоило М. Горькому перетаскивать солнце с Востока на Запад лишь для того,
чтобы ярче осветить его лучами такую безнадежную и унылую пустыню в восточнославянском
стиле, какою является по первой своей книжке пристрастно созерцательная «Летопись»!
_________________
[1] Волк в басне (лат.). Употр. в
значении: легок на помине.
[2] С востока свет (лат.).
Источник. Андреев Л. Повести и рассказы в 2-х
томах. – М.: Худож. лит., 1971.
Комментарий.
Впервые — в журнале «Современный мир», 1916, № 1, отд. 2, с. 108
— 112.
Поводом для статьи послужила статья М. Горького «О двух душах»,
опубликованная в журнале «Летопись», 1915, декабрь.
М. Горький адресовал свою статью демократии, которая «должна <...>
научиться понимать, что дано ей в плоть и кровь от Азии, с ее слабой
волей, пассивным анархизмом, пессимизмом, стремлением опьяниться, мечтать,
и что в ней от Европы, насквозь активной, неутомимой в работе, верующей
только в силу разума, исследования, науки» (Летопись, 1915, декабрь,
с. 134). Сам М. Горький не считал выводы своей статьи окончательными
и в последовавшем за ней «Письме к читателю» (Летопись, 1916, № 3, март)
заметил: «Я хотел бы, чтобы меня убедили в ошибке, ничего не помешает
мне сознаться в ней, если она будет доказана» (цит. по кн.: Горький
М. Статьи 1905 — 1916 гг., изд. 2-е, 1918, Пг., с. 195). 9 марта 1916
г. он признал в письме В. Я. Брюсову: «Я знаю, что статья написана неумело
и что вообще публицистика не моя работа» (Горький М. Полн. Собр. соч.
т. 29, с. 354).
Как и следовало ожидать, статья М. Горького «Две души» стала поводом
для острой полемики. Так, Н. Бердяев в статье «Азиатская и европейская
душа» упрекал М. Горького «за провинциализм, не ведающий размаха мировой
мысли» (Утро России, 1916, № 8, 8 января). С. Кондурушкин в статье «Чужой
ум» утверждал: «К сожалению, сквозь очки партийности русская жизнь уже
давно рисуется Горькому в уродливых очертаниях, оценивает ли он ее по-своему
положительно или отрицательно. Вот теперь, возвратившись из-за границы,
он находит, что все скверно в России, обесталанела и свалилась в яму
вся страна. Он, человек «положительного» знания и «демократических убеждений»,
пускает словесные туманы о двух душах в мире, насилует факты истории
и современности» (Речь, 1916, № 120, 3 мая). «Читал ли ты «Летопись»
и горьковские «Две души»? Вот надменная чепуха, — негодовал Андреев
в письме к С. Голоушеву от 9 апреля 1916 г. — И как Шмелев согласился
работать в таком журнале? Спроси его от меня. Там такая мерзость — это
«письмо в редакцию» неизвестного, но с оборотами Горького. Написал (еще
не печатал) статью «О «двух душах» М. Горького». Он отрицает Восток
и утверждение: «экс ориенте лукс» (свет с востока) заменяет обратным;
вот я и разделываю его на слова: «Се с запада восходит царь природы,
и удивленные народы — не знают, что начать — ложиться спать или вставать»
(ИРЛИ). Упрекая М. Горького в пессимизме, неверии в народ, Андреев как
бы возвращал М. Горькому его же обвинения по своему адресу. Это было
замечено. После напечатания статьи Андреева некто М. 3. отмечал в «Утре
России», 1916, № 55, 24 февраля: «Статья Л. Андреева написана с обычным
для этого писателя темпераментом публициста. С очевидностью ясно, что
статья М. Горького больно задела Л. Андреева и он только отвечает «ударом
на удар», болью за боль...» Времена менялись, и давний противник Андреева-писателя
А. В. Амфитеатров обратился к нему 23 мая 1916 г. из Рима с дружеским
по тону письмом: «Читал я полемику по поводу «Двух душ» (самой статьи
не читал) и только диву дался: в какие дебри занесла нелегкая эту несчастную
голову, столь необычайно умную в простоте и здравомыслии обыденной жизни,
но истинную Перепетую-путаницу в интеллигентских мудрствованиях <...>
Большая дружба с Горьким и нежное чувство, которое я питаю к нему, —
каюсь, до слабости, — препятствует мне выступить против него публичною
полемикою, потому что пришлось бы вести ее, не жалея плеча, колоть с
размаха. А я даже по вашим статьям в «Современном мире» вижу, как это
трудно и скорбно, когда речь идет о заблуждениях (к слову сказать, упрямо
повторяемых, но не производящих впечатления ни искренности, ни даже
отчетливой сознательности, ибо до жалости противоречивых) такого большого
и хорошего писателя и человека, как Алексей Максимович. Поэтому почти
радуюсь, что у меня нет места, где бы я мог бы высказаться насчет «Двух
душ» по душам, и, таким образом, сохраняю право внимать полемике со
стороны и умыв руки, яко Пилат» (ЦГАЛИ). М. Горький ответил на статью
Андреева, не называя его по имени, в «Письме к читателю»: «С литераторами
я не стану спорить, ибо не чувствую, чтоб мои противники ориентировались
в вопросе о ценности активного и пассивного отношения к жизни, не вижу,
чтоб они вполне ясно для себя и для меня — определили свое отношение
к отрицательным началам русской психики».
...статьи М. Горького в «Русском слове». — Имеется в виду
статья «О современности» (Русское слово, 1912, № 51, 2 марта).
Ex oriente lux (лат.) — с Востока свет. Выражение восходит
к евангельскому повествованию о рождении Иисуса (Евангелие от Матфея,
гл. 2, ст. 1).
Се с запада восходит Царь природы... — экспромт, приписывавшийся
А. С. Пушкину.
...смиренный летописец Нестор... — Подразумевается помещенная
в разделе «Внутреннее обозрение» статья В. П. Сватковского «Прогрессивный
блок и бюрократия», подписанная псевдонимом «Нестор».
...удивление разрастается... «растет с быстротою тыквы», — это
живописное выражение Горького... — М. Горький Максим. Один из королей
республики. Интервью. Изд. Дитца, Штутгарт, 1906.
»Дневник Л. Толстого». — Имеется в виду публикация в «Летописи»
А. М. Хирьяковым отрывков из подготовленного к выходу в свет издания
Дневника Л. Толстого (1895 — 1896 гг.), под ред. В. Г. Черткова. М.,
1916.
...весьма отрицательно относясь к западникам Грановскому, Белинскому
и Герцену. — Андреев имеет в виду следующее место из дневника Л.
Толстого: «Все эти Грановские, Белинские, Чернышевские, Добролюбовы,
произведенные в великие люди, должны благодарить правительство и цензуру,
без которых они бы были самыми незаметными фельетонистами» (запись от
17 мая 1896 г. См.: Толстой Л. Полн. собр. соч., т. 53, с. 90 — 91).
...говорит о «прелестной книге индийской мудрости»... —
Речь идет о книге Суоми Вивенада: «Jogas Phiorsophy. Lecturel on Raja
Joga, or Conquering internal nature». В русском переводе с английского
Я. К. Попова издана в 1911 г. под заглавием «Философия Йога. Лекции,
читанные в Нью-Йорке зимою 1895 — 1896 гг.; о Раджи-Иох, или подчинении
внутренней природы, и афоризмы Патанджали с комментариями».
Ломброзо Чезаре (1836 — 1909) — итальянский психиатр и криминалист,
объяснявший преступность биологическими факторами. 11 августа 1897 г.
приехал к Л. Толстому в Ясную Поляну (см.: Ломброзо Ч. Мое посещение
Толстого. Женева, изд. Элпидина, 1902). Л. Толстой отозвался о Ломброзо
в своем дневнике 15 августа: «ограниченный, наивный старичок», а его
учение определили словом «бред» (Толстой Л. т. 53, с. 150).
...хвалит заезжего японца. — Имеется в виду Д. П. Кониси
(1862 — 1940) — крещеный японец, студент Киевской духовной академии,
переводчик. Впоследствии (1912 — 1914) — профессор университета в Киото.
С Л. Толстым познакомился в 1892 г.
...весьма мрачную статью-разговор г. Плуталова. — Содержанием
статьи В. Плуталова «Дорожный разговор» является беседа двух пассажиров
в купе вагона о войне с Германией.
...письмо из Франции г. Лозовского. — А. Лозовский. Литература
о будущем мире (Письмо из Франции).
...»Письмо в редакцию» «одного из недоумевающих». — «Один
из недоумевающих. Нужны ли убеждения? Письмо в редакцию». Псевдоним
не раскрыт. Печатая это письмо, редакция «Летописи» в предисловии извещает,
что «далеко не во всем» совпадает с мнением автора. Письмо по форме
— памфлет, направленный против оборончества Г. В. Плеханова в первую
мировую войну (см. брошюру Г. В. Плеханова «О войне. Ответ товарищу
3. П.» Paris, 1914). «Кто любит отечество «по убеждению», кто оправдывает
и доказывает свой патриотизм, поддерживает его в других, взывая к их
уму и расчету, — пишет один из недоумевающих, — тот уже подпал под власть
Смердякова и если сейчас еще не изменник, то в любой момент может стать
изменником, и в каждый момент — великий соблазн для соотечественников.
Значит: или Фирс, или Смердяков?» (Летопись, с. 325). Андреев восторженно
приветствовал оборонческую позицию Г. В. Плеханова и в частности опубликованное
в меньшевистско-эсеровской газете «Призыв» (издавалась в Париже с октября
1915 г.) воззвание о положении России. (Андреев Л. Пусть не молчат поэты.
— Биржевые ведомости, № 15155, утр. вып. 18 октября.)
Заславский Д. И. (1880 — 1965) — литератор, журналист, в
1900 г. примкнул к революционному движению, с 1903 г. был членом Бунда.
Впоследствии, сменив позиции, член КПСС, ведущий публицист «Правды».
Андреев имеет в виду напечатанную под псевдонимом Homunculus статью
Д. И. Заславского «В литературной богадельне» (День, 1915, № 352, 22
декабря).
Бурцев В. Л. (1862 — 1942) — публицист. Специализировался
на разоблачении агентов царской охранки. Письма Андреева В. Л. Бурцеву
см. «Вопросы литературы», 1991, июль, с. 179 — 189 (Публикация В. Чувакова).
Алексинский Г. А. (1879 — 1967) — социал-демократ, член
II Государственной думы. В первую мировую войну социал-шовинист, сотрудник
буржуазных газет. В письме Одного из недоумевающих Г. Алексинский, как
и В. Бурцев, названы «милыми Фирсами», которые «не оставили своего революционного
языкоблудия» (Летопись, с. 326).
|
