|
«ЗАУМНЫЙ ЯЗЫК»
(«заумь») — центральное понятие философии языка Хлебникова, посредством введения
которого он пытается решить проблему демаркации между словом и его знаково-числовой
семантикой (т.е. между «цитатой» и «чертежом»): Хлебников декларирует в качестве
особого подхода З.Я., или особую практику «словотворчества» и смыслополагания:
«слово особенно звучит, когда через него просвечивается второй смысл... Первый
видимый смысл — просто спокойный седок страшной силы второго смысла, — это
речь, дважды разумная, двоякоумная = двуумная. Обыденный смысл лишь одежда
для него». Таким образом, в хлебниковской поэтической и философской программах
проявляется парадигмальная установка на плюральность смысла, что впоследствии
было выдвинуто в качестве исходного требования постмодернистского типа философствования,
в первую очередь — у Кристевой. З.Я., по определению Хлебникова, является
«языком, не имеющим определенного значения (не застывшим), заумным.
Общий язык связывает, свободный позволяет выразиться полнее». «Заумь» — «значит
находящийся за пределами разума» (Хлебников, А.Крученых), но это не значит,
что его знаки лишены смысла для участников дискурса. Согласно твердому убеждению
Хлебникова, семантика букв и звуков З.Я. не скрыта и может быть выявлена посредством
глубинного анализа языковых контекстов. И в то же время, отмечает он, З.Я.
в чистом виде «не задевает сознания», будучи отражением «энергийной» («молнийной»)
природы мира, подлинным языком, на котором написана «Единая книга» бытия.
Специфичность мысли, по Хлебникову, заключена в ее способности воспринимать
малейшие флуктуации энергии универсума и отвечать на них внутренним импульсом
творческой и преобразующей активности субъекта познания: «Вдохновение есть
пробежавший ток от всего ко мне, а творчество есть обратный ток от меня ко
всему’’. Причем словотворчество креативно по своей природе, а языковая игра,
составляющая его сущность, — онтологична. Но, как таковая, креативная и преобразовательная
деятельность, согласно Хлебникову, вторична и не должна нарушать или препятствовать
«чистому» созерцанию мыслителя. Только поэт способен «вчувствоваться» в эпоху,
адекватно воспринимать феномены социальной и природной реальности, интерпретировать
категории, понятия и унивесалии культуры, нагружая их соответствующими им
смыслами, и создавать новые. По Хлебникову, поэзия как самостоятельное образование
по отношению к литературе и живописи имеет в современной культуре прогностическую
функцию. Он делает следующий вывод: «язык будущего — язык видения самоточки,
освещающей вещи... Этот язык алгебра, так как за каждым звуком скрыт некоторый
пространственный образ». «Молнийная» природа мира открывается мышлению через
язык и телеологические функции элементов его «азбуки ума». Знаки языка служат
отправной точкой языкознания как гносеологической теории. Это один из ключевых
пунктов дисциплины, которую Хлебников в заметках, относящихся к 1922, назвал
«философией о числах». Отказываясь от употребления «бытового языка», сводящего
на нет все достижения культуры модерна и препятствующего пониманию текстовых
смыслов, заключенных в «чертежах», он утверждал, что главная цель «труда художников
и труда мыслителей» — «создать общий письменный язык, общий для всех народов
третьего спутника Солнца, построить письменные знаки, понятные и приемлемые
для всей населенной человечеством звезды». Кроме того, на долю художников
мысли падает построение азбуки понятий, строя основных единиц мысли — из них
строится здание слова». Число может быть выражено в знаках языка, полагал
Хлебников, поскольку «слова суть слышимые числа нашего бытия». Фонетическое
письмо будет возможно, в этом смысле, только как «значковый язык», закрепляющий
за буквой или звуком числовое — либо отражающий ее телеологическое — значение.
Так, по Хлебникову, оказывалось важным признать, что «значение звука есть
степень числа колебаний звука», или его «число». Обнаруживая гармоническую
числовую зависимость между звуками, Хлебников указывал на смену их смыслов,
проявляющуюся либо при смене числовых значений, либо при смене феномена описания.
Экспликация числовых пропорций языка им сравнивается с игровой практикой.
Исходя из представления о том, что «слово — звуковая кукла, словарь — собрание
игрушек», Хлебников и инициировал как таковой игровой принцип анализа языковых
феноменов. Изначальное единство мира, по Хлебникову, обусловлено тремя факторами:
1) временем, 2) языком и 3) множеством «отдельностей», бесконечной вариабельностью
дискретности. В силу этого, им особое внимание уделяется мифологическому мышлению
как связующему звену между микрокосмом и макрокосмом, обожествляющему природу
и обнаруживающему в ней проявление сверхъестественных сил. Через обращение
к «языку богов», «звездному языку», «языку птиц», особо выделяемым, по наблюдению
Хлебникова, в фольклорной традиции, он пришел к созданию целостной концепции
в рамках философии языка, а через ряд мифологических персонажей («ка», Зангези
и др.), в свою очередь, — к пониманию будущего как исходной точки векторов
творчества, языка и исторического времени. Мир воспринимается Читателем, полагал
Хлебников, как «текст», лишенный «осязаемости» в привычном смысле. В ходе
истории, утверждал он, человечество утратило способность адекватно интерпретировать
эту космическую «текстуальность» как эманацию «Единой книги» и научилось взамен
выискивать в реальности (как в объективной, так и в субъективной) «ставшее».
Это «ставшее», или актуальное, бытие предметов и явлений, как «бытовой» язык,
описывается рассудком в звуковых образах, кодируется, наряжается в «звуковые
тряпочки», а сама деятельность субъекта познания превращается в «игру в куклы»,
декодирование. Она, эта «игра», по Хлебникову, беспредметна, — ибо то, что
описывается в языке, ускользает от него. Интенциональность мышления побуждает
субъекта «именовать» вещь, делая ее «своей», и соотносить ее феномен с абстрактами
сознания, выявляя существенные признаки вещи. В момент «именования» вещь исчезает
из горизонта видения рассудка, оставляя «самовитый» «след», код, позволяющий
сознанию в последующих актах мышления интерпретировать его как саму вещь и
сравнивать «след» с другими, имеющимися в опыте. «Читать, относить себя к
письму, — позднее писал Деррида, — и означает проницать... горизонт». То,
что в первом акте познавательной деятельности вещь дана сознанию, обозначалось
Хлебниковым как ситуация совпадения вещи (по Хлебникову, «судьба» вещи), ее
образа и знака, кода, выбираемого рассудком для ее дальнейшего обозначения.
Первый звук, первая буква слова заключает в себе истинное отражение предметности
мира, воспринимая ее движение и изменение в отношении познающего субъекта,
полагал Хлебников. Анализ семантики первого звука имени вещи может дать больше,
чем понимание вещи (идея «опоздавшей вещи»), — понимание ситуации, в которой
вещь была дана сознанию. Вещь воспринимается рассудком, указывал он, как направленный
процесс. Одной и той же вещи могут соответствовать в мышлении разные понятия
и несоизмеримые между собой образы в силу изначальной процессуальности самого
акта познания. Возможность использовать интуицию при конструировании и декодировании
вербальных образов привлекала теоретиков З.Я. Интуиция, по Хлебникову, обнаруживает
не явные, но существенные связи, детерминированность одних языковых конструктов
другими; содействовать в итоге главному результату словесной «игры в куклы»
— декодированию, восстановлению первосмыслов слов, букв и звуков. Классификация
видов З.Я., обнаруженных благодаря изучению фольклорной традиции и собственным
изысканиям, у Хлебникова такова: 1) «Звукопись» призвана отобразить цветовую
гамму природы; 2) «Число-слово» — этим понятием Хлебников характеризовал отдельные
числа и формулы, которые, будучи включенными в поэтическую речь, позволяют
транслировать больший объем информации, чем слова, пусть даже в своей «заумной»
интерпретации; 3) «Птичий язык» — особая форма звукописи, при которой фиксируются
естественные звуки, издаваемые птицами. У слушателя вербализованный текст
не вызовет рассогласования, полагал Хлебников, но читатель обнаружит в нем
элементы З.Я. наподобие описанных футуристами в «Декларации заумного языка»;
4) «Звездный язык» — особый вид З.Я., которым выявляется и описывается направленность
и процессуальность воздействия вещи на сознание индивида. Например: «ЭЛЬ —
остановка падения, или вообще движения плоскостью, поперечной падающей точке
(лодка, летать)... ЭМ — распыление объема на бесконечно малые части.
ЭС — выход точек из одной неподвижной точки (сияние). КА — встреча,
и отсюда остановка многих движущихся точек в одной, неподвижной. Отсюда значение
КА — покой, закованность»; 5) «Язык богов» Хлебников сознательно не
конструировал в отличие от «звездного языка», слоги которого им тщательно
обдумывались. В его декларациях и статьях о языке отмечается, в сущности,
единственная черта этого вида З.Я.: то, что она, напоминая детский лепет,
воздействует на бессознательное, погружая читателя в ситуацию метафизического
молчания. Таким образом, концепция З.Я. у Хлебникова обнаруживает ряд параллелей
с классической и постмодернистской традицией философии языка в том, что им
затрагиваются вопросы актуальные как для античной, так и для философии Нового
времени: о происхождении языка «по природе» или «по договору» и вопрос о природе
«универсального языка»; выход за рамки, деформирующие рациональность, к непосредственному
постижению универсума выступает для Хлебникова когнитивной целью и реализуется
в его концепции З.Я., освобождающей «словотворчество» индивида. В З.Я. снимается
проблема противостояния субъекта и объекта познания: объективная реальность
отражается в сознании человека и фиксируется в форме «следов» или кодов; по
Хлебникову, З.Я. выступает средством моделирования новых миров, выражая мысли
и чувства, которых еще не было в непосредственном опыте и позволяет декодировать
смысл общеупотребимых слов. «Заумь» представляет собой языковую игру как ситуацию
реконструкции свободного («дву-умного») языка, обладающего плюральностью смысловых
единиц, что во многом сопоставимо с концепцией «симулякров» Батая и Бодрийяра
в постмодернизме и трактовкой языковых игр Витгенштейном, Хинтиккой и Апелем.
Используя только З.Я., человечество, по Хлебникову, могло и «еще может» создать
особую культуру, «богатую миром ощущений при многообразном проявлении формы
(ритма) на материи (ритмичном сознании), но без признаков ума, без представлений
о смерти, без развернутых при пространственном восприятии времени, идей и
эмоций. Было бы царство без-умия с искусством за-умия». И если бы человек
не превратился в «абстрагирующую машину», и не было бы слов, то культура,
полагал последователь Хлебникова А.Туфанов, в соответствии с «ритмичным» сознанием
первобытного человечества, приняла бы музыкальный характер. Несколько иным
виделось Хлебникову будущее «человечества, верящего в человечество». З.Я.,
утверждал он, должен «взорвать» пласты «глухонемого молчания» Вселенной и
открыть человеку новые возможности, не отнимая уже устоявшихся.
Ф.В. Пекарский
|
