|
ВИРИЛЬО (Virilio) Поль
(р. в 1932) — французский философ, социальный теоретик, специалист по урбанистике
и архитектурный критик. Изучал философию в Сорбонне, в молодости профессионально
занимался искусством, в 1950-х был религиозным активистом. Принимал участие
в кампаниях против бездомности и движении свободного радио. С 1975 — директор
Специальной архитектурной школы в Париже. Известный специалист по проблемам
архитектуры городской среды, военной истории и истории технологий. Входил
в редколлегии ряда авторитетных французских журналов. С 1975 опубликовал около
двух десятков книг. Основные сочинения: «Скорость и политика» (1977), «Общественная
защита и экологическая борьба» (1978), «Эстетика несоответствия» (1980), «Война
и кино» (1984), «Логистика восприятия» (1984), «Открытые небеса» (1997) и
др. В жанре разрабатываемых философских идей творчество В. тяготеет к постмодернистской
критической теории. Свой философский дискурс на гранях физики, философии,
политики, эстетики и урбанизма В. называет «дромологией». Это оригинальный
подход, основанный на теории скорости, разработкой которой В. занимается уже
несколько десятилетий и которая принесла ему мировую известность. В. рассматривает
философскую работу с понятиями как работу с образом, а само понятие — как
образную структуру; философия для В. — часть мира литературы и писательского
творчества («без образа невозможно писать»); философский стиль В. не чужд
интриги и культур-провокаций в духе публицистики и популярной литературы.
В центре внимания В. «критический переход» современности: радикальная трансформация
мира под воздействием основного «критического» фактора — революционных возможностей
использования современных технологий, телекоммуникационных и компьютерных
систем, которые радикально преобразуют восприятие мира и Другого, всю среду
человеческого бытия, ее географию и экологию, организацию социального поля
и политические практики. Формулируя собственную философскую позицию, В. предлагает
аналитическую модель физики средств телекоммуникаций. Для соответствующего
анализа он привлекает материал как классических, так и новейших исследований
физики. Основа оригинальной философской механики (или скорее кинематики) культуры
В. — идея предельной скорости передачи данных, скорости света (как «космологической
константы»), которая лежит в основе телетрансляции. Скорость света электромагнитных
волн, по мысли В., радикально меняет структуры восприятия человека, ориентированные
в своем исходном функционировании на физические ограничения скорости тел —
пространство и гравитацию. Возникает «третий интервал» (первые два — пространство
и время) — интервал света. Здесь, по В., происходит не просто высвечивание
вещей, придание им видимости, а формирование среды их реальности и их перцептивное
конструирование на скорости света. В генеалогии технологий «третий интервал»
возникает вслед за двумя другими интервалами пространства и времени: за технологическим
освоением географической среды (пространство) идет освоение среды физической
(время, электричество) и затем среды света. Согласно В., после преодоления
звукового и температурного барьеров происходит историческое преодоление третьего
— светового. На этом этапе возникает возможность контроля микрофизической
среды (человеческий организм) с помощью микророботов и биотехнологий. Как
полагает В., «третий интервал» — аналог взрыва «второй бомбы» — электронной,
о которой пророчествовал А.Эйнштейн (первая бомба — атомная). На этом критическом
переходе привычная топография индивидуальности и социального пространства
(пространство-география, время-история) сменяется «телетопикой коммутаций»,
помещенной в координаты сетевых соединений телекоммуникационных средств. Мир
теперь приобретает свою определенность на поверхности экранов, в сети коммутаций,
приемников и передатчиков. С точки зрения В., оформляется «пространство» над/за
временем и пространством, возможное только в «перспективе реального времени».
Скорость света преодолевает ограничения «пространства», изобретенного еще
в эпоху Возрождения, и впервые на предельном скоростном режиме открывается
глобальное, единое реальное время, доминирующее над пространством. Через монохронический
фильтр глобальной темпоральности пропускаются, по мысли В., только лучи
настоящего-присутствия; хронологическое время прошлого, настоящего
и будущего уступает место хроноскопическому, которое определяется в
модальности экспозиции на векторе «до-после» экспонирования (быть экспонированным
значит быть телепрезентированным, телеприсутствующим на скорости света, быть
выставленным в этом свете, быть теле-существующим). Согласно В., то, что экспонируется
на предельной скорости, может быть только случайным. Случайны образы виртуальной
реальности, случаен взрыв раздувшегося «мыльного пузыря» мировых виртуальных
финансов, случайно поведение фундаментально дезориентированного человека и
т.д. Случай — это именно то, что высвечивается, предстает в свете. Случайны
не сами вещи, а происходящее с ними в светоэкспозиции. Поэтому «критический
переход» означает, по мнению В., всевластие этого нового типа случайности,
эпикурейского «случая случаев». Скорость света позволяет преодолеть ограничения
гравитации. Таким образом, телекоммуникации создают «третий горизонт» (первый
— видимая физическая граница неба и земли, второй — психологический горизонт
памяти и воображения), а именно — «горизонт прозрачности» — квадратный горизонт
экрана (ТВ, монитора), «провоцирующий смешение близкого и удаленного, внутреннего
и внешнего, дезориентирующий общую структуру восприятия». Здесь, по В., действуют
законы особой активной оптики. В отличие от обычной пассивной оптики
прямого света и зрительного контакта с веществом, активная оптика организует
все восприятие, включая тактильное, а не только визуальный перцептивный ряд.
Она производит транс-видимость сквозь горизонт прозрачности. Классического
философского рассмотрения длительности и протяженности в данном случае, как
полагает В., уже недостаточно. В. предпочитает здесь говорить о особой оптической
плотности третьего горизонта. Физика скорости переходит у В. в своеобразную
психологию восприятия. Телекоммуникационное облучение и все то, что экспонируется
на скорости света, решающим образом преобладают в поле объектов человеческого
восприятия. В результате перцептивный строй человека претерпевает глубинные
изменения. Пытаясь ориентировать восприятие по «третьему горизонту», человек
испытывает шок восприятия, «ментальное потрясение», головокружение. В. называет
это состояние «фундаментальной потерей ориентации», когда фатально разрушаются
отношения с Другим и с миром, происходит как бы стирание индивидуальной идентичности,
утрата реальности и впадение в безумие. Человек сталкивается с фатальным раздвоением
своего бытия в мире. Задается альтернатива: жизнь-путешествие человека-кочевника
— траекторного человека либо сидячее бытие «цивилизованного» человека, захваченного
непреодолимой инерцией мира объектов и своей собственной субъективности, замкнутого
в неподвижности приемника, подключенного к телекоммуникационным сетям. Другая
линия раздвоения — технологическое производство-клонирование живого человека
с помощью техники виртуальной реальности, когда при помощи специальных шлемов
и костюмов создаются ощущения виртуальных предметов, «находящихся» в компьютерном
киберпространстве, хотя предметы здесь по сути ни что иное, как компьютерные
программы. В. усматривает в этом технологическую версию античного мифа о двойнике,
призраке, живом мертвеце. Сверхпроницательная активная оптика времени-света
продуцирует, с точки зрения В., новый тип личности, разорванной во времени
между непосредственной активностью повседневной жизни «здесь и сейчас» и интерактивностью
медиа, где «сейчас» превалирует над «здесь» (как на телеконференциях, которые
вообще происходят нигде в пространстве, но в реальном времени). Трансформируются
архетипические формы — геометрическая оптика вещества-зрения, определенность
«здесь и сейчас», гравитационное поле, которые сорганизуют матрицу скорость-восприятие.
Активная оптика растворяет среду человеческого существования, и в результате
сам человек де-реализуется и дезинтегрируется. Органы чувств парадоксальным
образом одновременно совершенствуются и дисквалифицируются технологическими
протезами. В. говорит о колонизации взгляда, об индустриализации зрения и
культурном предписании видеть. Взгляд должен приспосабливаться к активной
оптике и объектам, наполняющим «третий горизонт». Технология требует стандартизации
зрения. Но глаз не успевает за скоростью света — виденье мутирует, подвергается
технологической кастрации. Базовая философско-физическая модель является инструментом
социально-философской критики В. Он делает один из основных критических акцентов
на милитаристских корнях практически всех технологических достижений: от колеса
до видео и телевидения, первых симуляторов виртуальной реальности и Интернета.
Основа Интернет, например, отмечал В., была разработана в Пентагоне для связи
военных предприятий и оптимизации управления запуском ракет. Физическая генеалогия
технологий как переход от интервала пространства к интервалу скорости движима
инстинктом войны, образом совершенной войны. Милитаризм как генетическая предпосылка
технологий проявляет себя везде. В кино и искусстве, считает В., он нередко
заявляет о себе скрыто, не столько в выразительном и изобразительном ряду,
сколько в его технологической основе, в степени использования военных технологий
в творческом процессе. Корни киноискусства, считает В., уходят глубоко в почву
проблем совершенствования средств визуальной военной разведки. Кино и войну
объединяет один эстетический принцип — эстетика исчезновения. Актуальный объект
и непосредственное видение исчезают в тени технологического продуцирования
образов. В конечном итоге война, технологии войны являются двигателем истории
и общественных изменений. История войны, по В., — это история радикальных
изменений в полях восприятия (например, развитие средств обнаружения — радаров
и т.п.), а следовательно — это также история медиа-технологий, усиливающих
искусственную способность восприятия. Суть современной войны — информация;
война сначала превратилась в «холодную», а затем в войну «знаний» и информации.
Современная война стремится стать виртуальной кибер-войной. Война в Персидском
заливе, согласно В., — образец боевых действий, которые происходили не в локальном
месте — Кувейте, а во всем мире — в глобальном времени, благодаря средствам
массовой информации. Подобным же образом конфликт по поводу Косово в Югославии
был выигран, — утверждает В., — прежде всего в виртуальном телепространстве.
Средства массовой информации в этой ситуации функционируют как элемент военно-промышленного
комплекса. В. акцентирует внимание на том, что технологии виртуальной реальности,
как и прочие революционные технологии, были первоначально разработаны для
военных нужд. Однако на сегодня виртуальная реальность — это вершина технологических
достижений, и уже более чем технология — это искусство. В. подчеркивает креативно-эстетическую
роль виртуальной реальности: например, ее способность реализовывать радикальные
фантазматические проекты сюрреализма, кубизма и футуризма. В современной культуре,
по мнению В., разыгрывается драма отношения двух реальностей — виртуальной
и «старой». Как и любая драма, она содержит угрозу смерти и деструкции. Эстетическое
измерение виртуальной реальности и киберпространства ставит этический вопрос:
человек в сфере виртуальной реальности может уподобиться Богу — Богу машины:
быть вездесущим, всевидящим (видеть даже самого себя изнутри и со спины),
всезнающим. Такие перспективы виртуальной реальности в функциональном аспекте
снова отсылают к критическому осмыслению ее военных возможностей. В. считает,
что виртуальная реальность — это не симулякр, а заместитель, субститут (substitute) — следующий революционный шаг в развитии технологий
после ТВ; симуляция была только небольшим промежуточным шагом от ТВ и видео
к виртуальной реальности. Последняя возможна только на скорости света, на
которой реальное дематериализуется. Виртуальная реальность свидетельствует
о случайности реального. Создание виртуальных образов — это форма случая.
Виртуальная реальность — это космический случай. Виртуальная реальность приводит
также к радикальным изменениям социальной и политической сферы, трансформирует
образ современного города. Драма реальностей разыгрывается и на сцене человеческого
тела — единственной материальной частице, единственной «соломинки», за которую
хватается человек, теряющий ориентацию, — но тем не менее погружающийся при
этом на скорости света в нематериальное измерение виртуальной реальности.
С точки зрения В., после трагедии Второй мировой войны осознание необходимости
тотальной мобилизации населения и ресурсов для военных нужд, а также особенности
ядерного оружия породили необходимость в гигантских объемах статистической
информации и новом функциональном мышлении для ее обработки, которое вскоре
стало доминирующей интеллектуальной функцией. На этом фундаменте возникла
новая модель социального управления — социополитическая кибернетика. Следующим
шагом, по В., явится ситуация, когда спутниковые и компьютерные системы станут
основой управления разведкой и вооружениями, станут единственным источником
инвариантов стратегических решений о войне и мире, а это будет означать конец
сферы политического и политики как таковой. Следовательно, возникает угроза
тотальной социальной дерегуляции и неуправляемости, либо неминуемо встает
проблема узурпации властных и управляющих функций технологическими системами.
Власть теперь основывается на скорости; скорость стала главным вопросом политики,
и, таким образом, мир оказался в плену драматических отношений скорости и
власти. Тема скорости и политики многие годы остается одной из центральных
в работах В.: по его мысли, диктатура предельной скорости производит новый,
невиданный по своей силе вид власти, который бросает вызов современной демократии.
«Нет никакой демократии, есть только дромократия», — заявляет В. в работе
«Скорость и политика». Дромократия — власть скорости. Она была мотором «индустриальной
(а на самом деле — дромократической) революции», она стала основой демократических
режимов, она заменила классовую борьбу борьбой технологических тел армий (спидометр
военной машины — это индикатор ее выживаемости). Магия всевозрастающей скорости
— это главная надежда западного человека, его образ будущего. Тирания скорости
произвела революции в системах вооружений и породила современный город. Скорость
— основа политики и войны. Она преодолела границы геополитических единиц —
государств, наций и континентов — и оформляет свою господствующую позицию
в глобальном измерении. Развивая в этом ключе идеи критического урбанизма,
В. исходит из того, что изменение городской среды выступает как функция от
развития технологий и, прежде всего, военных технологий. Начало города было
положено оружием отражения (обороны) — крепостными укреплениями. Эволюция
атакующего оружия массового поражения привела к возникновению национальных
государств и росту городов — тогда время стало главным фактором выживания
и победы, а скорость — единственным ресурсом для того, чтобы маневрировать
и избежать массированного удара. Информационное оружие и превращение городских
систем в «мировую деревню» эпохи позднего капитализма находится на одной линии
с амбициозными имперскими планами Цезаря сделать весь мир римским городом.
Согласно В., городская география и вообще география уступают место инфографии.
Трансформация городского пространства теперь должна стать предметом особого
внимания: необходима специальная городская экология — В. называет ее серой
экологией, пользуясь метафорой мелькания и исчезновения цветов на больших
скоростях: скорость убивает цвета, все становится серым. Серый — цвет загрязняющих
мировой город выбросов данных, отходов информации, отбросов реального времени.
Жизненное пространство города сжимается, провоцируя эпидемию клаустрофобии
— болезнь мутировавшего перцептивного аппарата. Поэтому помимо новой экологии,
считает В., необходима также и новая этика восприятия. Погружаясь в перспективу
реального времени, общество утрачивает измерения прошлого и будущего, поскольку
стираются протяжение и длительность. Остаются только остаточное время прошлого
и реальное время настоящего, в котором общество стремится быть представленным
везде — во всем мире — средствами телепрезентации. Ему необходима тотальная
видимость и прозрачность. Предлагая гипотезы о причинах этой социальной телеэкспансии,
В. развивает тему призраков и двойников и обращается к метафорической идее
Кафки о медиумах: бесконечное производство все новых видов коммуникации есть
способ избавиться от страха перед тем призрачным миром медиумов между людьми,
который разъединяет их, вносит фатальную деструкцию в общение. Но новые коммуникативные
средства лишь порождают все новых медиумов, более ненасытных и деструктивных,
умерщвляющих социальный организм. Эта драма разыгрывается на сцене-арене современного
метагорода. Именно город, точнее метагород — система городских конгломератов,
его инфо-архитектурное и социокультурное пространство стали основной ареной
«критического перехода», и именно на этой сцене разворачивается трагедия слияния
биологического и технологического в культуре постмодерна.
Д.В. Галкин
|
