|
РАССЕИВАНИЕ (от
фр. dessemination) — 1) центральное определение текстовой работы, а также
характеристика исторических судеб смысла, активно используемое в постмодернизме
(особенно у Деррида); анаграмматическое сближение слова «знак» (signe) и «семя» (semence). По мысли Деррида, «мы играем
здесь на случайном внешнем сходстве, на родстве чистого симулякра между семой
/смыслом — А.Г./ и семенем. Между ними нет никакой
смысловой общности». 2) Название работы Деррида («Dessemination», 1972). Введение в философский оборот данного слова фиксирует активную
экспансию стратегии деконструкции (см.) в сфере постижения процедур смыслопорождения:
неклассическое признание плюрализма смыслов замещается концептом Р. По логике
рассуждений Деррида, «дессеминация», играющая центральную роль в процедурах
деконструкции, интерпретируется в качестве Р. «сем», т.е. семантических признаков,
зачатков смыслов как обладающих креативным потенциалом («sema
— semen»). С точки зрения Деррида, полисемия выступает
прогрессом в сравнении с линейностью письма или моносемантического прочтения,
озабоченного привязкой к смыслу-опекуну, к главному означающему текста
или к его основному референту. Тем не менее полисемия как таковая складывается
в имплицитном горизонте однозначной подытоживаемости смысла, т.е. в горизонте
диалектики. В свою очередь, «телеологическая и тотализирующая диалектика»
должна «позволить в какой-то определенный момент, как бы он ни был отдален,
собрать тотальность данного текста в истине его смысла, что превращает текст
в выражение, в иллюстрацию и анулирует открытое и продуктивное смещение текстовой
цепи». Р. же, по Деррида, «способно продуцировать не-конечное число семантических
эффектов, не поддается сведению ни к некоему присутствующему односложного
происхождения, [...] ни к некоему эсхатологическому присутствию». Ускользание
от полисемии осуществляется посредством разрыва циркуляции, помещающих в начало
(исток) уже осуществившийся смысл. Цель Р. — «от-метить такую нервюру, складку,
такой угол, которые прервали бы тотализацию». Письмо становится в этот момент
своей собственной от-меткой, а не саморепрезентированием. (Ср. у Делеза: движение
смысла осуществляется «подобно тому, как семенная коробочка выпускает свои
споры».) В границах концепта смыслового Р. любой текстовой эпизод суть «черенок»,
прививаемый под кору другого текстового побега, произрастающего из семени.
Для практики письма, фундированного принципом Р., важно систематическое использование
того, что дано как простая этимологическая единица «черенка», как фрагмент
живой ткани, подвергающийся трансплантации при хирургической операции (greffon), или как граф (grafie) — как своеобразная единица
письма. Демонстрация принципа Р. на уровне конструирования конкретного текста
была (с весьма солидным присутствием эпатажа) реализована в книге Деррида
«Похоронный звон» (1974). Издание была отстроено графематикой, извлекающей
в том числе и зрительные эффекты из варьирования конфигураций шрифтов, из
врезок текстов и сюжетных эпизодов одного порядка в текстовые фрагменты, не
имеющие с ними ничего общего. Текст книги был размещен в две «колонны»: белизна
просвета между ними, согласно аннотации самого Деррида, имела принципиальное
значение: поле текстовых записей конституирует галактику. В левой «колонне»
разбирались фрагменты из «Философии религии» и «Эстетики» Гегеля, кантовские
размышления о категорическом императиве, а также принципиально ситуативные
цитаты из переписки Гегеля с сестрами и т.п. В правой «колонне» располагался
конгломерат мыслей Деррида по поводу романа «Чудо» Ж.Жене, фрагменты высказываний
о Ж.-П.Сартре и Батае и разнообразные этимологические изыски. Концепт «Р.»
очертил понимание Деррида вопроса о том, «что остается от абсолютного /выделено
мною — А.Г.1 значения, от истории, философии, политической экономии,
психоанализа, семиотики, лингвистики, поэтики?». В работе «Двойной сеанс»
(1972) (комментируя текст С.Малларме «Мимика») Деррида трактует мимо-драму
как новое воззрение на соотношение письма и референта, бытия и литературы,
истины и литературы, литературы как репрезентации. Суть мимодрамы — молчаливый
разговор с самим собой. Мим, изображающий и Пьеро, и Коломбину, разыгрывает
собственную мимодраму, не следуя ни либретто, ни сюжету какой бы то ни было
книги; белый грим Пьеро суть зримое воплощение чистой страницы. Согласно Деррида,
«мим должен только записать себя на белой странице, каковой он сам является;
он должен записать себя жестом и физиогномической игрой». Р. под таким углом
зрения оказывается смысловой множественностью, достигаемой предшествующими
операциями с означающими, которые сами принадлежат к знаковым системам с коннотативным
строем и могут рассматриваться как коннотации в коннотациях. По мысли Деррида,
для практики «работы текста» необходимо отбросить саму идею предисловия, поскольку
признание последнего означает наличие единой темы произведения. Процедура
Р. конституирует тем самым установку на «самовитое» письмо, упраздняющее целостность
литературного произведения посредством изъятия формозадающей скобы (тематизма
или основного тезиса). Письмо в таком контексте суть то, что подвергает деконструкции
традиционную иерархизированную композицию письма и устной речи, письма как
слепка системы (идеалистической, спиритуалистической, фоно — и логоцентристской).
Текстовая работа дезорганизует философскую противоположность «теория — практика»,
элиминирует иерархию смыслов, текстовую работу немыслимо подвергнуть
гегелевскому «снятию» (см. Differance). В сборнике очерков «Dessemination» (1972) Деррида писал о романе «Числа» Ф.Соллерса: «Нет
ничего более чуждого этому конечно-бесконечному связыванию чисел, чем какая
бы то ни было эсхатология, утверждаемая литературой. Напротив, здесь мы присутствуем
перед забиранием во всеобщие кавычки литературы так называемого литературного
текста: обманное движение, посредством которого сама литература вступает в
игру и выходит на сцену». Конструирование литературы осуществляется, таким
образом, посредством логики зеркализма: игрой зеркал и подобий, процедурами
«квадратурирования» текста. «Если Вы возьмете фрагмент «Чисел» и скажете,
что он выражает то-то или то-то, Вы потерпите провал, ибо глагол связка «быть»,
приписанная к значению, сообщает тексту сущностные определения, субстанциализирует
его и делает неподвижным. Таким образом, нужно выбирать между темой и текстом».
По Деррида, «Числа» в качестве чисел не имеют никакого смысла, они «решительно
не имеют никакого смысла, даже множественного»: «наши представления о тексте
(с точки зрения его соотношения с реальностью) — это бесконечный выход за
пределы его классического представления. Это проламывание в радикальную инаковость».
Характеризуя связь концепта «Р.» с универсальными ходами деконструкции, Деррида
отмечал: «...без учета фигур рассеивания мы неизбежно придем к тому, чтобы
сделать из «символического» и из трехчлена «воображаемое — символическое —
реальное» жесткую трансцендентальную или онтологическую структуру». Согласно
оценке Деррида, наиболее общим заглавием для проблемы Р. было бы: «кастрация
и мимесис». Концепт кастрации по существу неотделим в анализе Деррида от концепта
Р. «...Этот последний /концепт Р. — А.Г./ дает место тому больше
и меньше, которое бесконечно сопротивляется — и равным образом не может
ничего навязать — эффекту субъективности, субъективации, аппроприации (снятие,
сублимация, идеализация, ре-интериоризация... означивание, семантизация, автономия,
закон и т.д.), что Лакан... называет порядком символического». Р.
у Деррида — «возможность деконструировать... или... распороть весь символический
порядок в его общей структуре и в его модификациях, в общих и определившихся
формах социальности, «семьи» или культуры. Действенное насилие рассеивающего
письма». Как отмечал Деррида в сборнике философских интервью «Позиции», «лапидарно:
рассеивание — фигура того, что не сводится к отцу. Ни со стороны зарождения,
ни со стороны кастрации... Писать — рассеивание — не означает ли брать в расчет
кастрацию... вновь вводя в игру ее статус означаемого или трансцендентального
означающего (ибо бывает и трансцендентальное означающее, например фаллос как
коррелят первого означаемого, кастрация и желание матери), последнее прибежище
всякой текстуальности, центральную истину или истину в последней инстанции,
семантически полное и незаменимое определение этой зарождающей (рассеивающей)
пустоты, в которую пускается текст? Рассеивание утверждает (я не говорю —
продуцирует или конституирует) бесконечную заменимость, оно и не пресекает,
и не контролирует эту игру». Р., согласно рассуждениям Деррида, есть «тот
аспект игры кастрации, который не обозначается, не поддается конституированию
ни в означаемое, ни в означающее, не выставляет себя в присутствование, равно
как не представляет сам себя; не обнаруживает себя, равно как не прячет себя.
Он, таким образом, не имеет в самом себе ни истины (адекватности или раскрытия),
ни ее сокрытия». Метафоричность образа «Р.» обусловлена соответствующими трактовками
его природы: «Если мы не можем дать резюме рассеивания, рассеивающего разнесения
/см. Differance —
А.Г.1, в его концептуальном содержании, то дело в силе и в форме посеянного
им взрыва, взламывающего семантический горизонт» (Деррида).
A.A. Грицанов
|
