|
ПОСТИСТОРИЯ — понятие
философии постмодернизма, сменившее собою традиционный концепт «истории» и
задающее новое видение социальных процессов, фундированное: 1) отказом от
линейного видения социальной динамики; 2) отказом от презумпции наличия имманентной
логики истории — в общем контексте отказа от логоцентризма (см. Логоцентризм);
3) отказом от презумпции трансцендентального означаемого (см. Трансцендентальное
означаемое), предполагающего в данном случае наличие автохтонной социальной
реальности; 4) общей постмодернистской презумпцией артикуляции настоящего
как лишенного возможности новизны (давление со стороны феноменов past-perfect на любое событие, свершающееся в неэлиминируемом контексте
«все уже было» — см. Deja-vu, Событие). Термин «П.» как таковой был введен уже в
рамках неклассической философии (А.Гелен); одну из первых его концептуальных
разработок осуществил Беньямин; в собственно постмодернистском смысле использован
Дж.Ваттимо в работе «Конец современности» (1991), где «преодоление истории»
понимается как «преодоление историцизма» в целом. Если при переходе от традиционной
культуры к классической — осевой семантический вектор развития представлений
о времени разворачивается как переход от циклической временной модели к линейной,
то современный переход к культуре постмодерна знаменуется радикальным отказом
философии от линейной концепции времени. Последняя оценивается в качестве
метанаррации (см. Закат метанарраций) и в этом качестве подвергается десакрализации:
так, в оценке Бодрийяра, «история — это наш утраченный референт, то есть наш
миф»; согласно видению Джеймисона, современное общество характеризуется «последовательным
ослаблением историчности... в нашем отношении к общественной Истории». Подобная
установка во многом была зафиксирована уже Аренд, предвосхитившей в своем
творчестве многие — ныне базисные — идеи постмодернизма (см. Аренд): «нить
традиции оборвана, и... мы не будем в состоянии восстановить ее. Что утрачено,
так это непрерывность прошлого. То, с чем мы оставлены, — все же прошлое,
но прошлое уже фрагментированное». Понимание истории как линейного разворачивания
событийности из прошлого в будущее, предполагающее усмотрение в последовательности
событий однозначной принудительной каузальности и вытекающей из этого возможности
одного (так называемого правильного) прочтения события, сменяются в постмодернизме
установкой на интерпретационную плюральность нарративной истории (см. Нарратив):
как пишет Бодрийяр, «история была могучим мифом... который поддерживал одновременно
возможность «объективной» связности причин и событий и возможность нарративной
связности дискурса», — не случайно «век истории — это также и век романа».
Постмодернистское же видение социальной процессуальности принципиально нелинейно:
по оценке Деррида, «чему... не следует доверять, так это метафизическому концепту
истории», который «привязан не только к линейности, но и ко всей системе импликаций
(телеология, эсхатология, выявляющая и интерпретирующая аккумуляция смысла,
известный тип традиционности, известный концепт преемственности, истины и
т.д.). Важнейшим основанием ведения концепта П. выступает для постмодернистской
философии презумпция «конца истории», получающая в постмодерне — наряду с
традиционными оптимистической («Конец истории?» Ф.Фукуямы) и пессимистической
(С.Хантингтон) своей аранжировками — и сугубо нетрадиционную свою артикуляцию.
Речь идет именно об отказе от линейного осознания времени, предполагающего
понятия минувшего и грядущего, и от основанного на нем линейного прочтения
истории как необратимо развернутой из прошлого через настоящее в будущее.
Как пишет Лиотар, «сегодня мы можем наблюдать своеобразный упадок того доверия,
которое западный человек на протяжении последних двух столетий питал к принципу
всеобщего прогресса человечества. ...Не существует позитивной ориентации,
которая могла бы открыть перед нами какую-то новую перспективу /именно линейную
перспективу, а не панораму жизни в ее стереофонии — М.М./». —
Постмодерн осознает себя как пост-современность, процессуальность, которая
разворачивается «после времени»: по оценке Кожева, «как бы то ни было — История
закончена». Разворачивая процессуальность своего бытия в ситуации «пост-истории»,
современность тем самым «переписывает время», разворачивая линейный вектор
истории и ломая его. Таким — парадоксальным — образом постмодернистская презумпция
«конца истории» фактически имеет смысл переоткрытия времени. Как пишет Бланшо,
«мы в большей или меньшей степени живем под знаком завершившейся истории,
уже на берегу текущей мимо реки», иными словами — «обитаем», по выражению
Джеймисона, «скорее в синхронном, чем в диахронном мире». В этом плане, перманентное
настоящее культуры постмодерна принципиально нелинейно: современная культурная
прагматика описывается Лиотаром как «монстр, образуемый переплетением различных
сетей разнородных классов высказываний (денотативных, предписывающих, перформативных,
технических, оценочных и т.д.). Нет никакого основания полагать, что возможно
определить метапредложения, общие для всех этих языковых игр, или что временный
консенсус... может охватить все метапредложения, регулирующие всю совокупность
высказываний, циркулирующих в человеческом коллективе». В контексте сказанного
концепция П. резко оппозиционна метафизике (см. Метафизика) как совмещающей
в себе все характерные для линейного детерминизма посылки: «помещая настоящее
в происхождение, метафизика заставляет поверить в тайную работу предназначения,
которое стремилось бы прорваться наружу с самого начала». — Базовой презумпцией
постмодернистской П. выступает, таким образом, отказ от фундировавшего западную
философскую традицию логоцентризма: в качестве предмета своего когнитивного
интереса генеалогия постулирует «не столько предусмотрительное могущество
смысла, сколько случайную игру доминаций» (Фуко). И если линейной версией
истории создана особая «Вселенная правил, предназначенная... для того, чтобы
утолить жажду насилия», своего рода интерпретативного своеволия в отношении
спонтанной событийности, то, согласно постмодернизму, «грандиозная игра истории
— вот кому подчиняются правила». — Моделируемый философией постмодернизма
событийный процесс подчинен детерминизму (см. Неодетерминизм) принципиально
нелинейного типа: «мир — такой, каким мы его знаем, — в итоге не является
простой фигурой, где все события стерты для того, чтобы прорисовались постепенно
существенные черты, конечный смысл, первая и последняя необходимость, но,
напротив, — это мириады переплетающихся событий... Мы полагаем, что наше настоящее
опирается на глубинные интенции, на неизменные необходимости; от историков
мы требуем убедить нас в этом. Но верное историческое чувство подсказывает,
что мы живем, без специальных разметок и изначальных координат, в мириадах
затерянных событий» (Фуко). Сосуществование в едином пространстве не только
семантически несоединимых и аксиологически взаимоисключающих друг друга сколов
различных культурных традиций порождает «невозможность единого зеркала мира»,
не допускающую, по мнению К.Лемерта, конституирования такой картины социальности,
которая могла бы претендовать на статус модели истории как новой большой наррации:
в отличие от эпохи «больших нарраций», постмодерн — это, по определению Фуко,
«эпоха» комментариев, которой мы принадлежим». В этом контексте событие определяется
Фуко, Делезом, Гваттари как феномен, обладающий особым статусом, не предполагающим
ни артикуляции в качестве причины, ни артикуляции в качестве следствия, —
статусом «эффекта» (см. Событийность). Ориентация на «повествовательные стратегии»
— в их плюральности — оценивается современными постмодернистскими авторами
(Д.В.Фоккема, Д.Хейман и др.) как основополагающая для современной культуры,
в чем проявляется усиление в современной философии истории позиции историцизма,
строящего свою методологию на презумпции неповторимой уникальности каждого
события, чья самобытность не может быть — без разрушающих искажений — передана
посредством всеобщей дедуктивной схемы истории. В общем контексте отказа от
метафизической презумпции наличия универсально единого и рационально постигаемого
смысла бытия (см. Метафизика, Постметафизическое мышление) постмодернистское
видение истории фундировано презумпцией отсутствия так называемой «логики
истории», т.е. программным отказом от веры «в абсолютную автономию истории
как истории философии в смысле конвенционального гегельянства» (Деррида).
История как теоретическая дисциплина конституируется в постмодернизме в качестве
нарративной: рефлексия над прошлым, по оценке Х.Райта, — это всегда рассказ,
нарратив, организованный извне, посредством внесенного рассказчиком сюжета,
организующего повествование. «История» как таковая может мыслиться в пространстве
постмодернистской философии не иначе, нежели в качестве «формы словесного
дискурса», жанрово варьирующейся в диапазоне от «романса» и «трагедии» до
«комедии» и «сатиры» (Х.Уайт). — История, таким образом, не более чем «дескриптивный
анализ дискурсивных трансформаций» (Фуко), а историография в этом контексте
может быть конституирована лишь в качестве нарратологии. В рамках постмодернистской
концепции истории (Дж.Каллер, А.Карр, Ф.Кермоуд и др.) фундаментальной становится
идея основополагающего значения финала для конституирования «истории» как
нарратива о том или ином событии. Аналогичные рассуждения могут быть обнаружены
и у Ш.Пеги, чья модель истории фундирована представлениями о том, что «у событий
есть... состояния перенасыщения, которые осаждаются, кристаллизуются и устанавливаются
только посредством введения фрагмента будущего события». Подобная установка
проявляет себя в рефлексивно осознанном постмодернистской культурой феномене
«обратной апокалиптичности» (an inveted millenarianism); по определению Джеймисона,
в культуре постмодернизма «предчувствия будущего, катастрофического или спасительного,
заместились ощущениями конца того или этого (конец идеологии, искусства или
социального класса; «кризис» ленинизма, социальной демократии или общества
всеобщего благоденствия и т.д. и т.п.); взятые все вместе они, возможно, составляют
то, что все чаще обозначается постмодернизмом». В русле этой традиции смысл
исторического события трактуется постмодернизмом следующим образом: «точка
совершенно удаленная и предшествующая всякому позитивному познанию, а именно
истина, делает возможным знание, которое, однако, вновь ее закрывает, не переставая,
в своей болтливости, не признавать ее» (Фуко). В контексте общего критического
отношения постмодернизма к любым попыткам создания онтологии (см. Онтология)
социальная концепция постмодернизма (Бодрийяр, Дж.Ваттимо, Р.Виллиамс и др.)
постулирует программный отказ от попыток создания единой и исчерпывающей картины
социальной реальности, практически постулируя несостоятельность концептов
«история» и «общество» как претендующих на фиксацию внеположенного дискурсивным
практикам социологии «трансцендентального означаемого» социологических текстов.
Даже в рамках концепций социологически ориентированных мыслителей, относящих
себя к методологии постмодернизма (З.Бауман, С.Бест, Дж.Ваттимо, Р.Виллиамс,
Д.Келлер, Д.Лион, Б.Смарт и др.), обнаруживается полное исключение соответствующих
понятий («история», «общество», «прогресс», «социальный прогресс» и т.п.)
из концептуальных контекстов. Моделирование социальной динамики в парадигме
П. находит свое выражение в «генеалогии» Фуко, в концепции исторической темпоральности
Делеза и др. (См. также Беньямин, Генеалогия, Событие, Событийность.)
М.А. Можейко
|
