|
ПОНСЕ (Ponce)
Анибал Норберто (1898 — 1938) — аргентинский философ,
социолог, педагог, общественный деятель. Называл свою концепцию «натуралистическим
монизмом» и считал, что в ней объединены принципы и теоретико-методологические
установки марксизма и нового гуманизма. Ученик и последователь Х.Инхеньероса
(издал его полное собрание сочинений), учитель Э.П.Агости. Одним из своих
духовных учителей считал Д.Ф.Сармьенто, которому П. посвятил две свои работы.
Учился в Колехио насиональ централь (Национальный колледж), затем на факультете
философии и гуманитарных наук Университета Буэнос-Айреса (несколько лет учился
и медицине). С 1918 — активный участник Движения за университетскую реформу
(был в его руководстве). В 1920 познакомился с Инхеньеросом, помогал издавать
ему журнал «Ревиста де философиа», поддержал концепцию «архентинидада» (аналог
«философии мексиканской сущности»). В 1926, 1929, 1934 посещал Европу (в последнюю
поездку был в СССР). В 1929 участвовал в создании Свободного колледжа (колехио)
высшего образования в Буэнос-Айресе. В 1930 выступил с программной лекцией
«Долг интеллигенции», имевшей широкий резонанс. Входил в оргкомитет и участвовал
в работе Латиноамериканского конгресса против империалистической войны в Монтевидео
(Уругвай) в 1933 (выступил с речью «Массы Америки против мировой войны»).
Занимался литературно-публицистической деятельностью, основатель журнала «Диалектика».
В 1936 подвергся политическим преследованиям, был лишен кафедры в Национальном
колледже, в 1937 эмигрировал в Мексику, где читал лекции в Мичиоканском университете.
Близко познакомился с Н.Гильеном. Погиб в автокатастрофе. Типологически работы
П. второго этапа творчества близки теориям западно-европейского неомарксизма,
хотя его исходные марксистские установки были ближе к работам Н.Бухарина.
Основные работы П.: «Хосе Инхеньерос. Жизнь и творчество» (1925), «Старость
Сармьенто» (1927), «Грамматика чувств» (1929), «Сармьенто — строитель новой
Аргентины» (1930), «Проблемы детской психологии» (1931), «Ветер над миром»
(1933, ознаменовала собой начало второго этапа творчества), «Проблема образования
и борьба классов» (1934, наиболее показательна для второго этапа творчества
П.), «Гуманизм буржуазный и гуманизм пролетарский» (1935), «Стремления и страдания
подростков» (издана в 1936), «Интимный дневник подростка» (издана в 1938),
«Философские основы социализма» (работа осталась незавершенной, как и работы
по творчеству Ш.Фурье и Маркса), «Произведения и дни» (при жизни не публиковалась)
и др. П. воспринял в своем творчестве основные теоретико-методологические
установки Инхеньероса, усилив их социальное обоснование и акцентировав их
антропологическую составляющую. Знание у него принципиально соотнесено с продуцирующим
и активно использующим его в своих практиках субъектом. Оно открыто вовне,
подвержено постоянным изменениям-интерпретациям в соответствии с возникающими
в деятельности импульсами, а потому исходно антидогматично (его догматизация
стимулируется также извне определенными социокультурными условиями). Восприняв
идею Инхеньероса о гипотетичности, постоянном приближении философского (метафизического)
знания к опыту (опытному научному знанию), а следовательно, и о его вероятностной
природе, П., в духе западно-европейских неомарксистских дискурсов, универсализировал
этот круг представлений. Он пытался обосновать тезис о вплетенности знания
в реальность, его укорененности в «жизни», его практических основаниях. Тем
самым, по П., знание не может быть достаточно жестко отграничено от эмоционально-волевой
составляющей и наличных верований, что ограничивает притязания разума. В результате
снимается проводимая Инхеньеросом демаркация (хотя последний и признавал относительность,
подвижность ее границ) между философским, научным, обыденным и иными (например,
продуцируемом «литераторами») типами знания, основной тенденцией развития
которого оказывается поддержание собственной целостности (при всей неизбежной
его дифференциации в сложных типах обществ). Познание и сам разум, согласно
П., оказываются исторически-изменчивыми, выражающими специфический дух эпох
и страны (расы и нации), т.е. «чувствительными» к конкретике социокультурного
опыта. «Подозреваем мы или нет, — отмечает П., — но каждое наше действие,
сколь бы независимым оно не казалось, несет на себе социальный отпечаток переживаемого
нами часа. В наших мнениях или наших идеалах всегда говорит голос времени
на языке того социального класса, в рамках которого мы формировались». Второй
контур зависимостей разума и познания — их связь с языком (и речью). Аргентинская
социогуманитарная и философская традиция всегда чутко реагировала на языковые
проблемы (так, в 19 в. вполне серьезно дебатировалась идея создания особого
«аргентинского» языка как одного из условий преодоления внешней культурной
зависимости в мышлении), требование исправления языка как составляющую «новой
метафизики» выдвигал Инхеньерос. Принимая установку Инхеньероса, согласно
которой неточное выражение извращает истину, а ошибка в стиле приводит к научной
ошибке, П. усилил ее введением специфичной аргентинской языковой ситуации:
«Не имея собственного языка в точном смысле этого понятия, наше своеобразие
зиждется на отборе слов, на гибкости идиом, на мобильности синтаксиса, на
богатстве новых выражений...». Более того, П. выдвинул тезис о взаимозависимости
интеллектуальных и речевых структур индивида и их историческом развитии как
обусловливающем этапы развития человека. Артикуляция и рефлексия всех обнаруживаемых
зависимостей знания происходит в формулируемом социокультурном идеале эпохи
(расы и нации), выражающем основные установки и ориентации культуры в ее соотнесении
с «базисом» общества, закрепляющем структуру наличествующих и господствующих
потребностей и интересов. «Базис» П. трактует как совершенствование объективного
процесса производства материальных благ, необходимых индивиду для его преобразующей
деятельности, и задающий соответствующую подвижную (изменяющуюся) социальную
структуру, получающую более или менее адекватное политическое оформление.
Однако саму суть «базисных» процессов П. видит именно в их «рациональном совершенствовании»
под контролем идеала эпохи. Тем самым П. вскрывает ограниченность идеи экономического
детерминизма, абсолютизирующей роль базиса, и противопоставляет ей идею «просвещения»
как составляющей исторического развития. Суть исторической константы просвещения,
по мысли П., — «растущая популяризация культуры» и «расширение сферы ее действия».
При этом само общество начинает трактоваться как развивающаяся (1), открытая
(2), субъектная (3) система (открытости и изменчивости общества соответствует
открытость и изменчивость описывающего его знания), презентируемая совокупностью
жизне-деятельностных практик. «Просвещение» конденсирует в себе тот духовный
потенциал (культуру, продуцирующую идеал), которым обладает та или иная эпоха
(раса или нация). Невозможно что-либо качественно сделать (тем более изменить
общество), не обладая соответствующим духовным потенциалом. Таким образом,
кардинальные изменения в развитии общества обеспечиваются и во многом предопределяются
революциями в развитии «просвещения». Отсюда изменение детерминант развития
классического марксизма; суть развития задается взаимоотношением «эпохи» (культуры,
продуцирующей идеалы) и личностей (обладающих целостным открытым знанием и
руководствующихся в своей деятельности идеалом), опосредуемым социо-экономо-политической
средой (т.е. собственно социумом, основанным на конкретном «базисе»). Вектор
же развития определяется как становление интеллектуальных и речевых структур
индивида. Переинтерпретация марксизма производится П. в духе идей раннего
Маркса, его концепции развертывания родовой сущности человека, которую П.
истолковывает как появление индивидуальности и субъектности истории. Историческая
плата за это — утеря первоначальной и первобытной целостности, что порождает
два параллельно протекающих процесса: 1) нарастание «частичности» человека
и усиление его отчуждения (точка апогея — современный капитализм, полностью
подчинивший человека среде (социуму); в этом ключе П. исследует «измельчение»
буржуа вчерашнего в буржуа сегодняшнем); 2) развитие процесса индивидуализации
(начатого в античности) в форме индивидуализма (точка апогея — личность и
творчество Ницше). Цену неизбежной «платы» П. рассматривает в терминах доктрины
«вынужденного социального зла». («Когда культурой пользуются как привилегией,
культура теряет достоинство так же, как золото».) Преодолеть неизбежное зло
можно лишь на пути «подавления индивидуализма, но пробуждения индивидуальности»,
что и является для П. сутью социализма. Восприняв формулу Инхеньероса «справедливость
в неравенстве», П. видит в ней возможность преодоления отчуждения людей от
своей сущности на основе перманентной скрытой борьбы за возвращение индивиду
его целостности (что в современных условиях в социальном плане выливается
в борьбу с империализмом во всех его проявлениях). Справедливость при этом
понимается как преодоление экономических и социальных антагонизмов, а неравенство
трактуется через меру проявления индивидуальности человека в его отношении
к продуцируемому культурой идеалу эпохи (расы и нации). Тем самым проблема
перехода к иному (новому) типу общества не решается моментальным прямым действием,
а есть длительный процесс становления индивида как индивидуальности, предполагающий
борьбу с попытками подчинения личности, борьбу за ее освобождение, что требует
от каждого прямых и ответственных действий. Типологически эта программа П.
весьма близка неомарксизму А.Грамши, а сам он определяет ее как программу
действенного гуманизма, нацеленную на формирование нового человека. Гуманизм,
как ядерная структура «просвещения», свойственен любой исторической эпохе
и характеризует степень развитости личности как индивидуальности. Таким образом,
гуманизм развивается в конкретно-исторических сменяющих друг друга формах.
А в его эволюции можно выделить ряд качественно отличающихся друг от друга
ступеней. Исходная точка движения — своего рода первобытный гуманизм, основанный
на ценностях рода и характеризующийся синкретичной цельностью и погруженностью
в «формы самой жизни». Следующая ступень становления гуманизма связана с возникновением
социальной иерархии, порождающей экономическое и политическое неравенство
и ведущей к конституированию классовой борьбы, которая достигает своего апогея
и становится сознательной лишь в эпоху капитализма (т.е. она, согласно П.,
проходит длительную латентную стадию в своем развитии). Античность, преодолевая
силу обычая, утверждая ценность жизни согласно разуму, создает условия для
возникновения автономности человека (соотнося его с социумом либо как гражданина
полиса в Греции, либо как государственного «администратора» в Риме), но лишь
возможность для сознательной формулировки принципов гуманизма. Возникновение
собственно гуманизма, который явно был возможен изначально только как «буржуазный
гуманизм», датируется эпохой Возрождения. Однако это был, как указывает П.,
гуманизм индивида, но не «человека как человечества». Эта форма гуманизма
достигла пика в своем развитии в 18 в. с победой буржуа и принципов индивидуализма.
Эпоха капитализма характеризуется, с одной стороны, классовой борьбой за экономическую
и политическую власть (социальная составляющая), и противостоянием церкви
(но не религии) как институту догматизации («просвещенческая» составляющая).
Культовыми фигурами этой эпохи являются, по П., М.Лютер («энтузиазм эпохи»),
Эразм Роттердамский («разум эпохи»), Б.Франклин («деятель эпохи», человек,
утвердивший принцип «сделай себя сам»). После пика 18 в. буржуазный гуманизм
стал исчерпывать себя, насущным стал возврат к «родовой сущности» человека,
т.е. переход к социализму с параллельным (точнее, опережающим) утверждением
принципов «нового действенного гуманизма» — гуманизма человечества на основе
человеческой индивидуальности. Компонента «просвещения» и принципы гуманизма
реализуются, согласно П., в технологиях и институциях воспитания-образования,
что делает последние одной из основополагающих практик общества (особенно
современного). Однако, ориентируясь на «эпоху», образование испытывает влияние
экономико-политической среды (социума), что проявляется в возникновении «школы»
(которой не было в первобытности, где «школой» являлась целостность социальной
и культурной жизни, праксис в терминологии западно-европейского неомарксизма).
Со своей стороны, реформа «школы» есть основа изменения общества [отсюда Движение
за университетскую реформу в Аргентине (аналогичное движение в это же время
существовало, например, в Перу), активным участником и идеологом которой был
П.]. Зависимость практик образования от конкретики социального ставит задачу
отделить гуманизм от «конъюнктурно-исторического». В этой перспективе П.,
во-первых, видит в «просвещении» лишь две революции (разделение общества на
классы после эпохи первобытности и победа буржуазии и утверждение эпохи капитализма)
при постоянно идущих реформах как поисках устраивающих всех компромиссов;
во-вторых, констатируя всеобщий духовный кризис, симптомами которого выступили
Первая мировая война, революция в России, угроза распространения фашизма,
утверждает необходимость новой «просвещенческой» революции; и в-третьих, утверждает,
что социокультурный идеал эпохи есть, по сути, педагогический идеал, схватывающий
самые глубинные потребности и интересы человеческого рода-расы-нации. Соответственно,
«педагогические идеалы — это не искусственные творения, открываемые мыслителем
в одиночку, которые он пытается навязать затем другим, уверовав в их истинность».
Речь при смене педагогических идеалов в настоящее время идет, прежде всего,
о реформе сознания через: 1) уяснение оснований собственного мышления, 2)понимание
смысла собственных действий, 3) избавление от разного рода «идолов» и «грез»,
4) осознание истории собственной страны, 5) культивирование чувства собственного
достоинства, т.е., в конечном итоге, о победе «нового морального сознания»
(термин заимствован у Инхеньероса), равно «нового действенного гуманизма»,
равно социализма. В этой перспективе классы не есть сущностная характеристика
бытия, все социальные иерархии преходящи (хотя постоянно неравенство в индивидуальности),
классовая борьба неизбежно заменяется принципами социальной солидарности,
а высшими ценностями являются ценности нации-расы-человеческого вида. В этой
части своей концепции П. пытается отыскать истоки концепции «архентинидада»,
разработанной Инхеньеросом, в концепции «варварства-цивилизации» Сармьенто,
противопоставлявшего социокультурные возможности «чистых», способных к порождению
и поддержанию ценностей цивилизации рас (прежде всего — «белой») и «метисных
рас», неизбежно воспроизводящих элементы варварства. С этой точки зрения,
латиноамериканская цивилизация несостоятельна в силу своего метисного индейско-мулато-гаучского
происхождения (гаучо — пастухи-скотоводы аргентинской пампы, отличающиеся,
согласно национальной мифологии, необузданностью нрава и презрением к благам
цивилизации, в данном случае — образ белого латиноамериканца вообще). П. поддержал
провозглашенную Сармьенто программу строительства новой Аргентины, включавшую
тезис об «исправлении расы» посредством стимулирования иммиграции из Европы
и утверждения европейских ценностей. Кроме последних, концепция «архентинидада»,
в интерпретации П., базируется на антииспанизме (преодолении колониального
наследия), антииндеанизме (антиметисности) и антигаучизме, позволяющих объединиться
на платформе антиимпериализма с другими латиноамериканскими нациями и обеспечить
духовное (культурное) единство «Нашей Америки» (метафора Марти-и-Переса).
В мексиканской эмиграции П. начал пересмотр этой слишком натурализированной
схемы, характерной для раннего этапа его творчества, после знакомства с идеями
«философии мексиканской сущности», отстаивавшей ценности и преимущества «метисности»
(метисации) культуры, и идеями самоценности африканского компонента в латиноамериканскости,
развивавшимися кубинским поэтом Гильеном, жившим в тот период в Мексике и
ставшим близким другом П. Вторым основанием пересмотра этой схемы стала развиваемая
П. еще с конца 1920-х концепция «морального долга интеллигенции», послужившая,
в свою очередь, основанием для ревизии основополагающего тезиса «архентинидада»
о сопротивлении духовному империализму, впервые изложенному в эссе Родо «Ариэль»
(этот же тезис в другой редакции развивался Марти-и-Пересом). П. обратился
к ставшим уже привычными (после эссе Родо) для латиноамериканского сознания
образам-мифологемам из «Бури» У. Шекспира, но истолковал их не в духе Родо,
а на основе идей Э.Ренана (1823 — 1892). Так, Просперо истолкован как просвещенный
тиран, Калибан — как народные массы, Ариэль — как дух воздуха, носитель знания,
служащий Просперо. Ренан («Калибан. Продолжение «Бури») смоделировал ситуацию
прихода к власти Калибана (в русле своей антидемократической критики), приведшую
к усилению тирании, но уже непросвещенной, так как Ариэль может служить только
Просперо (в царстве Калибана Ариэлю нет места). Эта трактовка соответствует,
согласно П., латиноамериканской ситуации, характеризующейся разрывом между
«просвещенным меньшинством, следующим идеалу» (в терминологии Инхеньероса),
и «народом», не поддерживающим (точнее, не способным поддержать) лозунг борьбы
с «духовным империализмом», и прихода которого к власти боится интеллигенция
— носитель духа Ариэля. Проблема — в недейственности последней, отсутствии
у нее связи с жизненными практиками (она «витает в воздухе»). А ведь, согласно
П., «писать — это действовать», поэтому необходим переход от обличения духовного
империализма к практической ответственности за собственные поступки, т.е.
к единению теории и практики в «праксисе». Преодолеть ограниченность разума
— значит включить его в «жизнь», сделав долг интеллигенции перед собой ее
долгом перед другими, перед нацией в целом. «Будьте же ответственны за ваши
поступки, за ваши действия, за вашу жизнь, — призывает П., — речь идет не
о чисто военных или политических сражениях. Это — битва принципов, это — схватка
идеалов. Долг интеллигенции — установление истины, право интеллигенции — провозглашать
правду во весь голос, но надо иметь право на это право: «Не имеет право писать
тот, кто не готов ценою жизни отстаивать свое мнение». Согласно П., действовать
ответственно — это быть открытым будущему и проектировать это будущее. Из
прошлого мы имеем идеи «Энциклопедии» и «Общественного договора», в настоящем
— идеи Маркса, так что наше «сейчас» обеспечено, считает П., и настало время
воплотить девиз Сармьенто: «Нам остается только начать создавать будущее»
(в соответствии с откорректированной концепцией «архентинидада» как создания
нового языка и «разума чувств, страстей и эмоций»). (См. также «Философия
латиноамериканской сущности», Неомарксизм.)
В.Л. Абушенко
|
