|
«НАДЗИРАТЬ И НАКАЗЫВАТЬ.
Рождение тюрьмы» — работа Фуко («Surveiller et punir». Paris, 1975). Начиная книгу с описания публичной казни некоего
Дамьена, покушавшегося на Людовика XV (1757), а также воспроизводя распорядок дня для Парижского
дома малолетних заключенных (1838), Фуко приходит к выводу о том, что в течение
менее чем века (середина 18 — первая треть 19 в.) произошло «исчезновение
публичных казней с применением пыток»: «за несколько десятретий исчезло казнимое,
пытаемое, расчленяемое тело, символически клеймимое в лицо или плечо, выставляемое
на публичное обозрение живым или мертвым. Исчезло тело как главная мишень
судебно-уголовной репрессии». В итоге, по мысли Фуко, «наказание постепенно
становится наиболее скрытой частью уголовной процедуры»; «из наказания исключается
театрализация страдания». Наказание переходит из области «едва ли не повседневного
восприятия» в сферу «абстрактного сознания»: правосудие больше не берет на
себя публично ответственность за насилие, связанное с его отправлением. По
Фуко, «техника исправления вытесняет в наказании собственно искупление содеянного
зла и освобождает судей от презренного карательного ремесла». Происходит ослабление
власти над телом человека; «тело служит теперь своего рода орудием
или посредником: если на него воздействуют тюремным заключением или принудительным
трудом, то единственно для того, чтобы лишить индивида свободы, которая считается
его правом и собственностью. [...] На смену палачу, этому прямому анатому
страдания, приходит целая армия специалистов: надзиратели, врачи, тюремные
священники, психиатры, психологи, воспитатели». На что же направлена в настоящее
время (и по сей день) система исполнения наказаний? — вопрошает Фуко и сам
отвечает, цитируя Мабли: «Наказание, скажем так, должно поражать скорее душу,
чем тело». «Преступление и проступок» как объект судебно-уголовной практики
глубоко изменилось: судят юридические объекты, определенные в Кодексе, но,
согласно Фуко, «судят также страсти, инстинкты, аномалии, физические недостатки,
неприспособленность, последствия воздействия среды или наследственности; наказывают
акты агрессии, но через них и агрессивность; ...убийства, но также влечения
и желания». Общество, таким образом, начало судить уже не преступления, а
«душу» преступников, в структуру судопроизводства и вынесения судебного приговора
«внедрился целый комплекс оценочных, диагностических, прогностических и нормативных
суждений о преступном индивиде». (С точки зрения Фуко, «душа в ее исторической
реальности... порождается процедурами наказания, надзора и принуждения».)
Как подчеркивает Фуко, под возросшей мягкостью наказания можно уловить смещение
точки его приложения, а вследствие этого — «целое поле новых объектов, новый
режим истины и множество ролей, дотоле небывалых в отправлении уголовного
правосудия. Знание, методы, «научные» дискурсы формируются и постепенно переплетаются
с практикой власти наказывать». Цель «Н.иН.», по формулировке самого Фуко,
«сравнительная история современной души и новой власти судить, генеалогия
нынешнего научно-судебного единства, в котором власть наказывать находит себе
основания, обоснование и правила, благодаря которому она расширяет свои воздействия
и маскирует свое чрезмерное своеобразие». В этом контексте Фуко формулирует
четыре «основных правила» своего исследования: 1) Наказание необходимо рассматривать
как сложную общественную функцию. 2) Карательные методы суть техники, обладающие
собственной спецификой в более общем поле прочих методов отправления власти;
наказание, таким образом, выступает определенной политической тактикой. 3)
История уголовного права и история гуманитарных наук имеют общую «эпистемолого-юридическую»
матрицу; технология власти должна быть положена в основу как гуманизации уголовного
права, так и познания человека. 4) Появление «души» в сфере уголовного правосудия,
сопряженное с внедрением в судебную практику корпуса «научного» знания, есть
следствия преобразования способа захвата тела как такового отношениями власти.
Как отмечает Фуко, в современных обществах карательные системы должны быть
вписаны в определенную «политическую экономию» тела. Тело захватывается отношениями
власти и господства главным образом как производительная сила, но оно становится
полезной силой только в том случае, если является одновременно телом производительным
и телом подчиненным. По Фуко, «возможно «знание» тела, отличающееся от знания
его функционирования, и возможно овладение его силами, представляющее собой
нечто большее, нежели способность их покорить: знание и овладение, образующие
то, что можно назвать политической технологией тела». Призывая анализировать
«микрофизику власти», Фуко постулирует, что власть — это стратегия, а не достояние,
это «механизмы, маневры, тактики, техники, действия». Это «сеть неизменно
напряженных, активных отношений», а не «привилегия, которой можно обладать».
Это «совокупное воздействие стратегических позиций» господствующего класса.
Отношения власти у Фуко «не локализуются в отношениях между государством и
гражданами», для них характерна «непрерывность», они «выражаются в бесчисленных
точках столкновения и очагах нестабильности, каждый из которых несет в себе
опасность... временного изменения соотношения сил». При этом особо важно,
по мысли Фуко, то, что: а) власть производит знание; б) власть и знание непосредственно
предполагают друг друга; в) нет ни отношения власти без соответствующего образования
области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует
отношений власти. С точки зрения Фуко, «познающий субъект, познаваемые объекты
и модальности познания представляют собой проявления этих фундаментальных
импликаций отношения «власть — знание» и их исторических трансформаций...
Полезное для власти или противящееся ей знание производится не деятельностью
познающего субъекта, но властью — знанием, процессами и борьбой, пронизывающими
и образующими это отношение, которое определяет формы и возможные области
знания». Результатом такого подхода выступает, по мысли Фуко, отказ (применительно
к проблематизациям власти) от оппозиции «насилие — идеология», от метафоры
собственности, от модели познания, где главную роль исполняет «заинтересованный»
или «незаинтересованный», «корыстный» либо «бескорыстный» субъект. «Реальная
и нетелесная» душа, порожденная карательными практиками современного общества,
суть механизм, посредством которого отношения власти порождают возможное знание,
а знание распространяет и укрепляет воздействия власти». Как подчеркивает
Фуко, из этой «реальности-денотата» были определенным образом отстроены соответствующие
«области анализа (такие, как психика, субъективность, личность, сознание и
т.п.)»; основываясь на ней, были возведены «научные методы и дискурсы», предъявлены
«моральные требования гуманизма». При этом, согласно Фуко, «человек» не был
замещен «душой»: «душа есть следствие и инструмент политической анатомии;
душа — тюрьма тела». Исследуя процедуры пыток, длительное время характерные
для следственных действий и публичных казней, Фуко отмечает, что пытка «обнаруживала
истину и демонстрировала действие власти, обеспечивала связь письменного с
устным, тайного с публичным, процедуры расследования с операцией признания».
Как утверждает Фуко, отношение «истина -власть» остается «в центре всех карательных
механизмов и сохраняется даже в современной уголовно-судебной практике — но
совсем в другой форме и с совершенно иными последствиями». Комментируя стремление
идеологов Просвещения посредством осуждения особой жестокости публичных казней
очертить «законную границу власти карать», Фуко подчеркивает: «Человек...
становится также человеком-мерой: не вещей, но власти». Как «замечательное
стратегическое совпадение» обозначается в «Н.иН.» то обстоятельство, что «прежде
чем сформулировать принципы нового наказания, реформаторы ставили в упрек
традиционному пpaвосудию
именно чрезмерность наказаний, но чрезмерность, которая связана больше с отсутствием
правил, чем со злоупотреблением властью наказывать». Целью судебно-правовой
реформы в этот период выступала, согласно Фуко, новая «экономия власти» наказывать,
ее лучшее распределение, — «чтобы она не была ни чрезмерно сконцентрирована
в нескольких привилегированных точках, ни слишком разделена между противостоящими
друг другу инстанциями, но распределялась по однородным кругам, могла действовать
повсюду и непрерывно, вплоть до мельчайшей частицы социального тела». Необходимо
было «увеличить эффективность власти при снижении ее экономической и политической
себестоимости». В целом, с точки зрения Фуко, содержанием судебно-уголовной
реформы Нового времени явилось следующее: «сделать наказание и уголовное преследование
противозаконностей упорядоченной регулярной функцией, сопротяженной с обществом;
не наказывать меньше, но наказывать лучше; может быть, наказывать менее строго,
но для того чтобы наказывать более равно, универсально и неизбежно; глубже
внедрить власть наказывать в тело общества». Реформа уголовного права, как
фиксируется в «Н.иН.», возникла на стыке борьбы со сверхвластью суверена и
с инфравластью противозаконностей, право на которые завоевано или терпится».
Тем самым система уголовных наказаний стала рассматриваться как «механизм,
призванный дифференцированно управлять противозаконностями, а не уничтожить
их все». Должна была сложиться ситуации, когда враг всего общества — преступник
— участвует в применяемом к нему наказании. Уголовное наказание оказывалось
в этом смысле «общественной функцией, сопротяженной со всем телом общества
и с каждым его элементом». Фуко формулирует несколько главных правил, на которых
отныне основывалась «семиотическая техника власти наказывать»: 1) правило
минимального количества: с идеей преступления связывалась идея скорее
невыгоды, нежели выгоды; 2) правило достаточной идеальности: сердцевину
наказания должно составлять не столько действительное ощущение боли, сколько
идея боли — «боль» от идеи «боли»; 3) правило побочных эффектов: наказание
должно оказывать наибольшее воздействие на тех, кто еще не совершил проступка;
4) правило абсолютной достоверности: мысль о всяком преступлении и
ожидаемой от него выгоде должна быть необходимо и неразрывно связана с мыслью
о наказании и его результате — законы должны быть абсолютно ясными и доступными
каждому; 5) правило общей истины: верификация преступлений должна подчиняться
критериям, общим для всякой истины — отсюда, в частности, идея «презумпции
невиновности» — научное доказательство, свидетельства органов чувств и здравый
смысл в комплексе должны формировать «глубинное убеждение» судьи; 6) правило
оптимальной спецификации: необходима исчерпывающе ясная кодификация преступлений
и наказаний — при конечной ее цели в виде индивидуализации (особо жесткое
наказание рецедивистов как осуществивших намерения очевидно преступной собственной
воли). Фуко обращает особое внимание на следующее: в начале 19 в. «... в течение
очень краткого времени тюремное заключение стало основной формой наказания
... различные формы тюремного заключения занимают почти все поле возможных
наказаний между смертной казнью и штрафами». Воспоследовавшая в процессе судебно-правовой
реформы детализация жизни и быта заключенных в тюрьме означала технику исправления,
направленную на формирование покорного субъекта, подчиненного власти, которая
«постоянно отправляется вокруг него и над ним и которой он должен позволить
автоматически действовать в себе самом». (Речь, по мысли Фуко, уже не шла
о восстановлении оступившегося «юридического субъекта общественного договора».)
Из трех способов организации «власти наказывать» — а) церемониале власти суверена
с публичными пытками и казнями, б) определение и восстановление «оступившихся»
субъектов как субъектов права посредством использования систем кодированных
представлений и в) института тюрьмы — возобладал последний. (По оценке Фуко:
было отдано предпочтение не «пытаемому телу», не «душе и ее манипулируемым
представлениям», но «муштруемому телу».) Начали доминировать техники принуждения
индивидов, методы телесной муштры, оставляющей в поведении следы в виде привычек.
Фуко задает вопрос: «Как принудительная, телесная, обособленная и тайная модель
власти наказывать сменила репрезентативную, сценическую, означающую, публичную,
коллективную модель? Почему физическое отправление наказания (не пытка) заменило
— вместе с тюрьмой, служащей его институциональной опорой, — социальную игру
знаков наказания и распространяющее их многословное празднество?» По мысли
Фуко, в классический век произошло «открытие тела как объекта и мишени власти».
Но уже в 17 — 18 вв. общими формулами господства стали «дисциплины» — методы,
делающие возможными детальнейший контроль над действиями тела, постоянное
подчинение его сил, навязывание последним отношений послушания — полезности.
Дисциплина /естественно, Фуко имеет в виду и производственную дисциплину —
А.Г./ продуцирует «послушные» тела: она увеличивает силы тела
(с точки зрения экономической полезности) и уменьшает те же силы (с точки
зрения политического послушания). Как пишет Фуко, «въедливое изучение детали
и одновременно политический учет мелочей, служащих для контроля над людьми
и их использования, проходят через весь классический век, несут с собой целую
совокупность техник, целый корпус методов и знания, описаний, рецептов и данных.
И из этих пустяков, несомненно, родился человек современного гуманизма». Прежде
всего, согласно Фуко, дисциплина связана с «распределением индивидов в
пространстве». Используются следующие методы: а) отгораживание,
при этом «клеточное» («каждому индивиду отводится свое место, каждому месту
— свой индивид»); б) функциональное размещение; в) организация пространства
по рядам и т.д. Дисциплина устанавливает «контроль над деятельностью» посредством:
а) распределения рабочего времени; б) детализации действий во времени; в)
корреляции тела и жеста — например, оптимальная поза ученика за партой; г)
уяснения связи между телом и объектом действий — например, оружейные приемы;
д) исчерпывающего использования рабочего времени и т.д. Согласно Фуко, «посредством
этой техники подчинения начинает образовываться новый объект... Становясь
мишенью новых механизмов власти, тело подлежит новым формам познания. Это
скорее тело упражнения, чем умозрительной физики». В рамках разработки указанных
контролирующих и дисциплинирующих упражнений происходило освоение властью
процедур суммирования и капитализации времени. Как пишет Фуко, обнаруживаются:
«линейное время, моменты которого присоединяются друг к другу и которое направлено
к устойчивой конечной точке (время «эволюции»)»; «социальное время серийного,
направленного и кумулятивного типа: открытие эволюции как «прогресса»... Макро
— и микрофизика власти сделали возможным... органическое вхождение временного,
единого, непрерывного, кумулятивного измерения в отправление контроля и практики
подчинений». Один из центральных выводов «Н.иН.» следующий: «Власть в иерархизированном
надзоре дисциплин — не вещь, которой можно обладать, она не передается как
свойство; она действует как механизм... Благодаря методам надзора «физика»
власти — господство над телом — осуществляется по законам оптики и механики,
по правилам игры пространств, линий... и не прибегает, по крайней мере в принципе,
к чрезмерности, силе или насилию». Искусство наказывать в режиме дисциплинарной
власти, по мысли Фуко, не направлено на репрессию. Оно: 1) соотносит действия
и успехи индивида с неким целым; 2) отличает индивидов друг от друга; 3) выстраивает
их в иерархическом порядке; 4) устанавливает таким образом степень соответствия
тому, что должно достигнуть; 5) определяет внешнюю границу ненормального.
Оно нормализует. Через дисциплины проявляется власть Нормы. Она, по
Фуко, присоединилась к ранее существовавшим властям: Закона, Слова и Текста,
Традиции. Важнейшей формой осуществления дисциплин выступает экзамен —
сочетание «надзирающей иерархии и нормализующей санкции». Он, в частности,
«вводит индивидуальность в документальное поле»; «превращает каждого индивида
в конкретный «случай»; «находится в центре процедур, образующих индивида как
проявление и объект власти, как проявление и объект знания». Фуко формулирует
важный момент: в дисциплинарном режиме «индивидуализация» является нисходящей:
чем более анонимной и функциональной становится власть, тем больше индивидуализируются
те, над кем она отправляется. В системе дисциплины ребенок индивидуализируется
больше, чем взрослый, больной — больше, чем здоровый, сумасшедший и преступник
— больше, чем нормальный и законопослушный. Если надо индивидуализировать
здорового, нормального и законопослушного взрослого, всегда спрашивают: много
ли осталось в нем от ребенка, какое тайное безумие несет в себе, какое серьезное
преступление мечтал совершить. Как утверждает Фуко, «все науки, формы анализа
и практики, имеющие в своем названии корень «психо», происходят из этого исторического
переворачивания процедур индивидуализации. Момент перехода от историко-ритуальных
механизмов формирования индивидуальности к научно-дисциплинарным механизмам,
когда нормальное взяло верх над наследственным, а измерение — над статусом
(заменив тем самым индивидуальность человека, которого помнят, индивидуальностью
человека исчисляемого), момент, когда стали возможны науки о человеке, есть
момент, когда были осуществлены новая технология власти и новая политическая
анатомия тела». Идеи «Н.иН.» привлекли пристальное внимание современников:
одной из наиболее глубоких попыток их анализа выступил раздел «Новый картограф»
книги Делеза «Фуко» — см. «Фуко» (Делез).
A.A. Грицанов
|
