|
МОДЕРНИЗАЦИИ концепция
— один из содержательных аспектов концепции индустриализации, а именно — теоретическая
модель семантических и аксиологических трансформаций сознания и культуры в
контексте становления индустриального общества. Параллельна концепции индустриализации,
рассматривающей процесс превращения традиционного аграрного общества в индустриальное
с точки зрения трансформации системы хозяйства, технического вооружения и
организации труда. Ранними аналогами концепции М. явились идеи о содержательной
трансформации социокультурной сферы в контексте перехода от традиционного
к нетрадиционному обществу, высказанные в различных философских традициях
(Э.Дюркгейм, Маркс, Ф.Теннис, Ч.Кули, Г.Мейн). В различных контекстах данные
авторы фиксировали содержательный сдвиг в эволюции социальности, сопряженный
с формированием промышленного уклада. Так, Дюркгейм выделяет общества с механической
солидарностью, основанные на недифференцированном функционировании индивида
внутри гомогенной архаической общины, и общества с органичной солидарностью,
базирующиеся на разделении труда и обмене деятельностью. Переход к обществу
с органической солидарностью предполагает, с одной стороны, развитость индивида
и дифференцированность индивидуальностей, с другой — основанные именно на
этой дифференцированности взаимодополнение и интеграцию индивидов, важнейшим
моментом которой является «коллективное сознание», «чувство солидарности».
Высказанная Марксом идея различения обществ с «личной» и с «вещной» зависимостью
фиксирует тот же момент перехода от традиционных «естественных родовых связей»
к социальным отношениям, основанным на частной собственности и товарном обмене,
в рамках которого феномен отчуждения порождает иллюзию замещения отношений
между людьми «отношениями вещей» («товарный фетишизм»). Теннис в своей работе
«Община и общество» (1887) выделяет переход от аграрной «общины», предполагавшей
общественное владение «натуральным богатством» (прежде всего — землей) и регулируемой
«семейным правом», к «обществу», фундаментом которого выступает частное владение
«денежным богатством» и фиксированное торговое право. Аналогично, Кули описывает
становление нетрадиционного общества как исторический сдвиг от «первичных»
ко «вторичным группам», критерием дифференциации которых является исторически
принятый в них тип социализации личности: в «первичных группах» социализация
индивида протекает в рамках семьи (или — шире — сельской общины), задающей
непосредственный психологический контакт между ее членами и конкретную явленность
структуры отношений между ними; социализация во «вторичных группах» есть социализация
в рамках абстрактно заданной общности (государственной, национальной и т.п.),
где структура отношений постигается лишь умозрительно. — В различных языках
названные философские модели фиксирует одну и ту же важную сторону становления
индустриального общества: переход от фиксированных (по рождению) характеристик
индивида, непосредственно заданных в практике родственных отношений внутри
общины семейного типа и регулируемых интенциями неписаного права, — к функциональным
характеристикам индивида, достигаемым им в процессе личного опыта в контексте
вариативных социальных отношений, вхождение в которые не задано жестко родовой
структурой, но детерминируется неочевидными социально-экономическими факторами,
предполагая внешнюю свободу выбора и регулируясь фиксированным законом. Социализация
индивида протекает в таких обществах уже не в непосредственно семейной системе
отсчета, предполагающей именной или профессионально-кастовый тип трансляции
исторического опыта от поколения к поколению, но в абстрактной универсально-логической
форме. Генетически заданная принадлежность к группе, определяющая в традиционном
обществе статус человека внутри общины, сменяется функционально-ролевыми отношениями
«по соглашению». Мейном найдена предельно выразительная формулировка основного
содержания этого перехода: «от Статуса к Договору». Подобная трансформация
социокультурной сферы влечет за собой и трансформацию менталитета, предполагающую
изменение как стиля мышления, так и системы ценностей соответствующей эпохи.
В модификации стиля мышления центральное место занимают «абстрактизация» (Зиммель)
и «рационализация» (М.Вебер) массового сознания; на аксиологической шкале
происходит смещение акцентов от ценностей коллективизма к ценностям индивидуализма,
и основной пафос становления нетрадиционного общества заключается именно в
идее формирования свободной личности — личности, преодолевшей иррациональность
традиционных общинных практик («расколдовывание мира», по М.Веберу) и осознавшей
себя в качестве самодостаточного узла рационально понятых социальных связей.
Ментальность носителя врожденного статуса сменяется сознанием субъекта договора,
традиционные наследственные привилегии — провозглашением равных гражданских
прав, несвобода «генетических» (родовых) характеристик — свободой социального
выбора. Как было показано М.Вебером, и свобода предпринимательства, и свободомыслие
равно базируются на фундаменте рационализма. Вместе с тем, пафосный индивидуализм
перехода к нетрадиционному обществу — это индивидуализм особого типа: «моральный
индивидуализм» (в терминологии Дюркгейма) или, по М.Веберу, индивидуализм
протестантской этики с «непомерным моральным кодексом». Применительно к западному
(классическому) типу процесса модернизации именно протестантская этика выступила
той идеологической системой, которая задала аксиологическую шкалу нового типа
сознания, в рамках которой успешность трудовой профессиональной или предпринимательской
деятельности оценивается как свидетельство избранности и дарования благодати
(исторически идея восходит к западно-христианским богословским дискуссиям
14 в. о возможности владения собственностью Иисусом Христом), а совершенствование
мастерства — как моральный долг перед Богом. В нашем контексте особенно важно,
что «трудовая этика» протестантизма не только освятила труд как таковой, —
в общем контексте протестантского понимания веры как послушания она зафиксировала
трудовую дисциплину в качестве сакральной ценности («дисциплинированный индивидуализм»
Реформации). Описанные изменения в сфере культурных ценностей и менталитета
могут рассматриваться как важнейший аспект М. сознания, формирования такого
его типа, который соответствует задаваемой индустриализацией ситуации взаимодействия
со сложными механизмами и реализации промышленных технологий, требующих трудовой
дисциплины и ответственности. Индустриализация и М., таким образом, есть две
стороны одного и того же процесса становления индустриального общества, комплексно
понятого во всей полноте его аспектов. Как индустриализация, так и М. — обе
равно необходимы, но лишь обе вместе достаточны для формирования индустриального
общества. В тех случаях, когда их параллелизм нарушается в силу исторических
причин, мы имеем дело с внутренне противоречивым, технологически неблагополучным
и социально нестабильным социальным организмом, где носитель фактически патриархального
сознания приходит в соприкосновение с высокими технологиями, требующими совсем
иной меры дисциплины и ответственности. Классическим примером подобной ситуации
может считаться построение индустриального общества в СССР, где в программу
социалистического строительства в качестве основы легла именно «индустриализация»
как промышленное техническое перевооружение производства, в то время как комплексный
феномен М. был редуцирован к программе «культурной революции», понятой, в
конечном итоге, как ликвидация безграмотности. И если на уровне конкретно
частных моментов «практики социалистического строительства» неподготовленность
индивидуального сознания к техническим преобразованиям ощущалась достаточно
внятно (например, смена лозунга «Техника решает все!» лозунгом «Кадры, овладевшие
техникой, решают все!»), то общая стратегия М. оставалась урезанной, последствия
чего дают о себе знать в постсоветском культурном пространстве и по сей день,
предоставляя экспертам повод констатировать «низкое качество населения» (Л.Абалкин).
Это особенно значимо при контакте носителя массового сознания с современными
постиндустриальными квазитехнологиями, создавая особый тип взрывоопасного
(как в метафорическом, так и в прямом смысле) производства, — своего рода
синдром Чернобыля индустриального общества с немодернизированным массовым
сознанием. Подобная ситуация может быть описана в языке концепции культурного
отставания и требует осуществления «догоняющей М.», приведения в соответствие
уровня технической оснащенности производства и уровня технической дисциплины
исполнителя. Если же говорить не о «догоняющем», а о типовой варианте М.,
то применительно к нему могут быть выделены «первичная» и «вторичная» М. Под
«первичной М.» понимают процесс М., осуществленный в эпоху промышленных революций,
— классический «чистый’’ тип «М. первопроходцев». Под «вторичной М.» понимается
М., сопровождающая формирование индустриального общества в странах третьего
мира — в ситуации наличия зрелых аналогов и классических образцов (центров
индустриально-рыночного производства) и возможностей прямых контактов с ними
— как в торгово-промышленной, так и в культурной сферах. В данном своем фрагменте
теория М. опирается на методологические принципы предложенной Л.Фробениусом
концепции культурных кругов, основанной на идее синтеза эволюционизма и диффузионизма.
Если эволюционизм ориентирован в культурно-историческом познании на объяснительные
процедуры, исходящие из презумпции имманентно автохтонных по отношению к каждому
социальному организму причин, источников и факторов развития, то диффузионизм,
напротив, в качестве типовой объяснительной модели предлагает анализ культурных
взаимовлияний. Фробениус задает синтетическую программу рассмотрения каждой
социально-исторической целостности («культурного круга») с точки зрения социокультурной
археологии, предполагающей «послойное углубление», т.е. последовательное снятие
привнесенных напластований — вплоть до «материковой породы». Интерпретация
в данном языке процесса «вторичной М.» предполагает как открытые возможности
для влияния со стороны развитых индустриальных держав (прямые рыночные контакты,
заимствование технологий и культурных образцов), так и ряд необходимых внутренних
трансформаций, вне которых факторы внешнего влияния теряют смысл. Такими внутренними
трансформациями являются образование на базе местных рынков общего безличного
рынка (включая рынок труда), что разрывает замкнутость общинного хозяйства
и размывает основы внеэкономического принуждения; формирование так называемых
«диктатур развития», т.е. автохтонных для трансформирующегося общества социальных
групп, «пионеров элиты» (М.Вебер), инициирующих преобразования хозяйственной
и политической жизни на основе рациональности; наконец — the last, but not the
least — адаптацию этого рационализма в массовом сознании местного
населения, М. этого сознания, без которой социальный результат индустриальных
преобразований может оказаться прямо противоположным (см. Ирония истории)
исходным целям. (Интересно, что, резко критикуя основополагающую для теории
индустриализации идею конвергенции — «общая логика индустриализма», — марксистская
философия всецело принимала ее частное следствие — идею «вторичной М.»: программное
положение марксизма о «возможности перехода к социализму, минуя капитализм»,
оговаривало в качестве необходимых условий такого перехода ориентацию на образцы
реальных социалистических государств и возможность контактов компартий развивающихся
стран со странами соцлагеря и мировым коммунистическим движением, но при обязательном
наличии внутри страны, осуществляющей означенный переход, социальной базы
революционного движения и обязательной адаптации коммунистической идеологии
в массах, т.е. факторы, фактически изоморфные условиям-факторам «вторичной
М.».) Фиксируя М. социокультурной и ментальной сфер в качестве обязательного
условия формирования индустриального общества, концепция «вторичной М.» предполагает,
что становление индустриализма осуществляется под знаком широкой социокультурной
экспансии тех нормативных образцов, которые продуцированы классическим западным
индустриализмом (саморегулирующаяся рыночная экономика, демократическое политическое
устройство, разделение властей, свобода личности и т.п.). — Вместе с тем,
модель «вторичной М.» как вестернизации (Д.Лернер) не конституировалась в
качестве типовой. С конца 1970-х в теории М. начинает доминировать идея вариативности
социально-экономических форм организации индустриального общества, их определенной
автономии относительно западного канона. Это означает, что «вторичная М.»
может предполагать сохранение материковой основы этнонациональных традиций
при обязательном условии осуществления индустриализации и М. как таковых,
что не может не означать следования вестерн-образцам. Наиболее типичным примером
успешного осуществления М. на основе сохранения этно-специфических культурных
традиций является М. Востока (прежде всего — Японии) и Восточной Европы (исключая
восточно-славянский регион). Специфика «восточной М.» заключается в том, что
этот ее вариант осуществляется на основе не деструкции, но — напротив — усиления
характерной для восточной культуры традиции общинности: Япония демонстрирует
своего рода «коммунальный капитализм», сменяя лишь субъекта-адресата патриархального
коллективизма и патернализма, но не разрушая при этом сам тип общинного сознания:
растворенность в традиционном коллективе сменяется влитостью в коллектив предприятия,
верность роду — преданностью фирме, ощущение патерналистской заботы со стороны
общины — чувством социальной защищенности, внимания со стороны фирмы к отстройке
личной судьбы работника (повышение квалификации по инициативе руководства,
своевременное продвижение по служебной лестнице созревшего к этому работника,
свадебный отпуск, прибавка к жалованию после рождения ребенка, сохранение
контакта с фирмой после выхода на пенсию и т.п.). Если для Запада уровень
текучести кадров является одной из стандартных социологических характеристик
предприятия, то для Востока смена фирмы — событие из ряда вон выходящее. В
этом смысле свободный индивидуализм как основа западного типа М. заменяется
культивацией традиционных форм коллективного сознания при наполнении их новым,
индустриально ориентированным содержанием, что возможно в силу опять-таки
традиционной для восточной общины жесткой дисциплинированности сознания. Аналогично,
социалистический путь формирования индустриального общества в ряде стран Восточной
Европы (там, где не имела место социалистическая ориентация уже сложившегося
индустриального общества) также не предполагал полного следования классической
модели М.: в процессе индустриального преобразования общества функции инициации,
организации, контроля и т.д. проецируются не на автономную свободную личность,
но на государственные структуры, — однако актуализация национальных традиций
«трудовой этики» позволяет, тем не менее, констатировать факт осуществления
М. как таковой. При всей восточной специфике и социалистических издержках
правомерно говорить о возможности М. не как внешней, механической вестернизации
и унификации, но как о глубинной трансформации массового создания на основе
выработанных западной культурой социальных идеалов и рационализма при возможности
сохранения специфики этно-национальных традиций. Современная концепция цивилизационного
поворота как перехода от цивилизаций локального типа к глобальной цивилизации
выдвигает идеал единого планетарного социоприродного комплекса, основанного
именно на этно-культурном многообразии и полицентризме. В рамках этого подхода
культурная гетерогенность мира, позволяющая и предполагающая конструктивный
диалог и плодотворное взаимовлияние неповторимо уникальных этно-национальных
традиций, фиксируется как основа не только цивилизационной стабильности человечества,
но и его эволюционного культурного потенциала.
М.А. Можейко
|
