|
МЕТАЯЗЫК — 1) в
классической философии: понятие, фиксирующее логический инструментарий рефлексии
над феноменами семиотического ряда, 2) в философии постмодернизма: термин,
выражающий процессуальность вербального продукта рефлексии над процессуальностью
языка. Конституируется в процессе формирования постмодернистской концепции
критики как стратегии отношения к тексту, характерной для культуры классического
типа (см. Kritik) и противопоставлении ей
стратегии имманентного анализа текстовой реальности. Постмодернистская трактовка
М. восходит к работе Р.Барта «Литература и метаязык» (1957), в рамках которой
осуществлено последовательное категориальное разграничение таких феноменов,
как «язык-объект» и М. (см. Язык-объект). И если «язык-объект — это сам предмет
логического исследования», то под М. понимается «тот неизбежно искусственный
язык, на котором это исследование ведется», — собственно, конституирование
М. выступает условием возможности того, что «отношения и структура реального
языка (языка-объекта)» могут быть сформулированы «на языке символов (метаязыке)»
(Р.Барт). Специфика постмодернистского операционального употребления понятия
«М.» связана с тем, что он осмыслен как адекватный и достаточный инструмент
для аналитики такого феномена, как «литература», что в контексте классической
традиции далеко не являлось очевидным: «писатели в течение долгих веков не
представляли, чтобы литературу (само это слово появилось недавно) можно было
рассматривать как язык, подлежащий, как и всякий язык, подобному логическому
разграничению /т.е. его дифференциации, подразумевающей выделение в его рамках
соответствующего мета-уровня — М.М./» (Р.Барт). Подобная ситуация
была обусловлена традиционным для классической культуры дисциплинарным разграничением
«языка» и «литературы» (ср. традиционные школьные конъюнкции: «белорусский
язык и литература», «русский язык и литература» и т.п.). Подобное положение
дел постмодернизм связывает с отсутствием в классической литературе интенции
на собственно рефлексивные формы самоанализа: «литература никогда не размышляла
о самой себе (порой она задумывалась о своих формах, но не о своей сути),
не разделяла себя на созерцающее и созерцаемое; короче, она говорила, но не
о себе» (Р.Барт). Лишь в контексте становления неклассической культуры «литература
стала ощущать свою двойственность, видеть в себе одновременно предмет и взгляд
на предмет, речь и речь об этой речи, литературу-объект и металитературу».
В качестве этапов становления подобного подхода могут быть выделены следующие:
1) предыстория М., т.е. возникновение того, что Р.Барт обозначает как «профессиональное
самосознание литературного мастерового, вылившееся в болезненную тщательность,
в мучительное стремление к недостижимому совершенству» (типичной фигурой данного
этапа выступает для Р.Барта Г.Флобер); 2) формирование неклассической (пред-постмодернистской)
установки на синкретизм видения феноменологически понятой литературы, с одной
стороны, и ее языковой ткани — с другой, т.е., по Р.Барту, «героическая попытка
слить воедино литературу и мысль о литературе в одной и той же субстанции
письма» (данный этап вполне репрезентативно может быть иллюстрирован творчеством
Малларме); собственно, конституирование письма как феномена сугубо неклассической
языковой культуры (см. Письмо) и знаменует собой начало подлинной истории
М.; 3) конституирование традиции, позволяющей «устранить тавтологичность литературы,
бесконечно откладывая самое литературу «на завтра», заверяя вновь и вновь,
что письмо еще впереди, делая литературу из самих этих заверений»
(данный этап прекрасно моделируется творчеством М.Пруста); 4) разрушение незыблемой
в свое время (в рамках классической культуры) идеи референции, когда «слову-объекту
стали намеренно, систематически приписывать множественные смыслы, умножая
их до бесконечности и не останавливаясь окончательно ни на одном фиксированном
означаемом», что наиболее ярко было продемонстрировано сюрреализмом в рамках
модернизма (см. Модернизм, Сюрреализм) и фактически подготовило почву для
возникновения постмодернистской концепции «пустого знака» (см. Пустой знак);
и, наконец, 5) оформление парадигмы так называемого «белого письма», ставящего
своей целью «создать смысловой вакуум, дабы обратить литературный язык в чистое
здесь-бытие (etre-la)» (творчество А.Роб-Грийе) и непосредственно предшествующее
постмодернистской концепции означивания (см. Означивание). Собственно постмодернистский
подход к феномену М. связан с тем, что в «наш век (последние сто лет)» адекватные
поиски ответа на то, что есть литература, по оценке Р.Барта, «ведутся не извне,
а внутри самой литературы» (см. Kritik). Собственно, постмодернистская критика в своей процессуальности
фактически и представляет собой не что иное, как «лишь метаязык» (Р.Барт).
Однако М. не может рассматриваться в постмодернистской системе отсчета лишь
в качестве своего рода «вторичного языка... который накладывается на язык
первичный (язык-объект)» (Р.Барт). Основным требованием, предъявляемым постмодернистской
критикой к М., является требование наличия у него интегративного потенциала
(потенциала интегративности): М. должен быть способен (в силу таких своих
свойств, как «связность», «логичность» и «систематичность») в максимальной
степени «интегрировать (в математическом смысле)» («вобрать в себя» или «покрыть
собою») язык того или иного анализируемого автора или произведения, выступив
по отношению к нему в качестве квази-системы. Вместе с тем, в процессе критики,
т.е., по Р.Барту взаимодействия («взаимного «трения») языка-объекта и М.,
сама литература не может сохранить внерефлексивной автохтонности и разрушается
как язык-объект, «сохраняясь лишь в качестве метаязыка». В этом контексте
постмодернистские романы (литература) фактически являются трактатами о языке,
романами о приключениях языка, наррациями М. о самом себе (см. Нарратив),
— по оценке Фуко, неклассическая литература типа романов де Сада и Батая (см.
Сад, Батай) как раз и моделирует ту сферу, где «язык открывает свое бытие»
(Фуко). Важнейшими особенностями постмодернистской интерпретации М. являются
следующие: во-первых, в контексте постмодернистской концепции симуляции
(см. Симуляция) феномен М. осмыслен в качестве симулякра (см. Симулякр): «истина
нашей литературы — ...это маска, указывающая на себя пальцем» (Р.Барт); во-вторых.
М. понимается не только (и не столько) в качестве наличного логического инструментария
анализа языковых феноменов, сколько в качестве процессуальности вербального
продукта рефлексии над процессуальностью языка; в-третьих, сама эта
процессуальность интерпретируется как трансгрессивная по своей природе (см.
Трансгрессия), ибо язык, согласно постмодернистской точке зрения, открывает
свое бытие именно и только «в преодолении своих пределов» (Фуко), — таким
образом, поиск литературой своей сущности, т.е. мета-анализ собственной языковой
природы, может осуществляться лишь «на самой ее грани, в той зоне, где она
словно стремится к нулю, разрушаясь как объект-язык и сохраняясь лишь в качестве
метаязыка» (Р.Барт). В этом отношении современная литература ведет своего
рода перманентную «игру со смертью», и в этом отношении она «подобна расиновской
героине (Эрифиле в «Ифигении»), которая умирает, познав себя, а живет поисками
своей сущности» (Р.Барт). Но именно ее смерть (в классическом ее смысле) оборачивается
условием возможности новой жизни (жизни в новом качестве): литература «переживает
свою смерть». Подобная квазирефлексивность литературы выступает, по постмодернистской
оценке, именно тем условием, благодаря которому «сами поиски метаязыка становятся
новым языком-объектом» (Р.Барт), что открывает новый горизонт возможностей
его бытия. (См. также Kritik, Язык-объект.)
М.А. Можейко
|
