|
МЕТАФОРА (греч.
metaphora — перенесение) — перенесение свойств одного предмета
(явления или грани бытия) на другой по принципу их сходства в каком-либо отношении
или по контрасту. При всем многообразии теорий М. можно условно разделить
на три группы в зависимости от признака деления. Каждое решение определяет,
что принять за критерий метафоричности, можно ли перефразировать М., можно
ли заменить М. буквальной речью без потери смысла и в каких случаях М. используется.
Первый подход (прагматический) допускает существование только одного
значения, ассоциированного со словом, фразой или предложением, например, буквального,
когда любое выражение значит лишь то, что значат его слова, а явление М. лежит
за пределами смысла предложения (Дж.Серль, Д.Дэвидсон). При этом М. определяется
как прагматический феномен и сводится к уже известной мыслительной операции,
например, к сравнению (Серль и др.). Второй подход (субституциональный)
схож с первым в своем допуске лишь одного типа значений для слова, но сводит
М. к особого вида операции (например, Дж.Лэйкофф, Д.Гентнер, Н.Д.Арутюнова,
П.Тагард и др.). Третий подход допускает существование двух типов значений,
ассоциированных со словом, фразой или предложением: буквального и метафорического
значения (Аристотель, М.Блэк, А.Ричардс и др.). Первый подход требует признания
особой необходимости замаскировать известный механизм в другую форму. Второй
подход требует признания существования дополнительного механизма для перевода
буквального смысла высказывания в метафорический. Третий подход требует признания
существования двух различных смыслов и, следовательно, существования двух
различных механизмов анализа высказываний. Можно попытаться свести М. к уже
имеющейся языковой конструкции. Смысл такого подхода заключается в идее, которая
рассматривает М. как конструкцию, использующуюся [по какой-то причине] вместо
другой конструкции (это может быть сравнение или аналогия). Так М. в форме
высказывания «А [есть] В» часто интерпретировалась как укороченная
версия сравнения « [есть] подобно на В» и рассматривалась как
конструкция, отражающая определенное сходство между объектами — см., например,
Б.В.Томашевский: «Поэтика. (Краткий курс)», 1998. Цель же применения М. вместо
сравнения виделась в ее большей риторической силе или красоте. М. фактически
сводится к украшению речи, что, в общем, предполагает прагматическую функцию
М. Такой подход требует описания модели понимания М. как модели совпадения
атрибутов объектов. Такой подход был назван М.Блэком («Модели и метафоры»,
1962) сравнительным подходом. В этом случае как раскодирование М., так и ее
возможный парафраз могут идти простой заменой М. на сравнение, т.е. один объект,
упомянутый в М., будет приниматься «определенным образом» схожим с другим
(форма «А [есть] В» тогда может быть представлена в виде «А
[есть] как В по отношению к свойству С»). Проблема замены М. на сравнение
была подробно описана А.Ортони («Роль подобия в сравнениях и метафорах», 1979).
Он отметил, что если мы можем сказать, что любовь «в некотором смысле» похожа
на сумасшествие (в М. «любовь — это сумасшествие»), тогда почему бы
нам не сказать, что она похожа на яблоко, мороженое, светофор, комплексное
число, правосудие или на все что угодно, пришедшее на ум также «в некотором
смысле». Другими словами, все похоже на все «в некотором смысле». Для того
чтобы проверить процент схожих существенных качеств между объектами буквальных
и небуквальных сравнений (Ортони называл их similes — уподобления), он провел эксперимент, который показал,
что объекты в небуквальных сравнениях (например, «энциклопедии похожи на
золотые прииски») имеют общим только лишь один процент (!) существенных
свойств, в то время как этот процент возрастает до 25 в случае буквальных
сравнений (например «энциклопедии похожи на словари»). Этот эксперимент
позволил Ортони сделать заключение, что «понятия из уподоблений практически
не имеют общих существенных черт, в то время как понятия в буквальных сравнениях
имеют много существенных черт. Вывод, который следует извлечь из этого, заключается
в том, что если кто-нибудь, утверждая сходность двух вещей, будет иметь в
виду наличие у них множества общих существенных свойств, то результаты исследований
ясно показывают, что уподобления, или, по крайней мере, понятия, употребляющиеся
в метафорах, на самом деле не являются схожими, в противоположность понятиям
буквальных сравнений». В свою очередь, Ортони предположил, что в М. сравниваются
существенные свойства одного объекта и несущественные другого. Однако это
утверждение также не выдержало экспериментальной проверки (испытуемые не считали
свойства, по которым были схожи предметы в М., существенными для обоих предметов),
и исследователи остались лишь с возможностью сравнения по несущественным признакам.
Такое решение, однако, видится сомнительным с прагматической точки зрения.
Прагматический подход к М. может принять и более сложные формы. В рамках этого
подхода весьма интересное решение было предложено Серлем («Метафора», 1979).
Его решение основывалось на идее, утверждающей разницу между метафорическим
смыслом и смыслом предложения: «Когда мы говорим о метафорическом смысле слова,
выражения или предложения, мы говорим о том, что говорящий мог бы им
выразить... в отличие от того, что это слово, выражение или предложение в
действительности значат». Таким образом, Серль разделяет смысл (значение)
сказанного и смысл предложения, утверждая, что «метафорический смысл — это
всегда смысл сказанного», в то время как «в случае буквальных высказываний,
смысл сказанного и смысл предложения является одним и тем же». В отличие от
других исследователей (например, Блэка), Серль отбрасывает идею, что предложение,
фраза или слово могут иметь два отдельных смысла: буквальный и метафорический
— смысл предложения остается одним и тем же независимо от того, как мы будем
интерпретировать его: как М. или как буквальное выражение. Такой взгляд на
М. имеет весьма существенные последствия. В случае буквального высказывания
мы можем говорить об его истинности или ложности по отношению к условиям истинности,
определяемым понятиями, использованными в этом высказывании, в то время как
«в случае метафорического высказывания условия истинности сделанного утверждения
не определяются условиями истинности предложения» (Серль), хотя мы все же
в праве полагать, что метафорический смысл, даже расходясь со смыслом предложения,
требует соответственный набор условий истинности. Тогда метафорический смысл
и соответственный набор условий истинности может быть принят за парафраз М.
— «метафорическое утверждение будет истинно тогда и только тогда, когда соответствующее
утверждение, использующее предложение парафраза, является истинным». Подход
Серля требует от слушателя или читателя проделать три шага в процессе понимания
метафорического высказывания. Их условно можно сгруппировать в две фазы, соединяя
второй и третий шаг, описанный Серлем: 1. На первой фазе (первый шаг, в терминологии
Серля) слушатель должен решить, имеет он перед собой М. или нет. 2. На второй
фазе слушатель должен «вычислить» смысл говоримого (speaker’s utterance meaning),
отличающегося от смысла предложения. Сначала (второй шаг, по терминологии
Серля) человек должен подобрать набор возможных интерпретаций предложения,
которые могут являться смыслом говоримого. Затем (третий шаг, по терминологии
Серля) необходимо сузить этот набор возможных интерпретаций до одной, являющейся
наиболее приемлемым кандидатом на роль смысла говоримого. Для первого шага
Серль предложил следующий критерий: «Если высказывание дефектно в буквальной
интерпретации, ищи смысл высказывания, отличающийся от смысла предложения».
Для второго шага он предложил 8 принципов, которые могут привести слушателя
от смысла предложения к [набору] возможных смыслов высказывания. Решение Серля
для М. позволяет думать о метафорическом смысле высказывания как об утверждении
истинном при некоторых условиях истинности на фоне имеющихся у нас знаний.
Такое решение, к сожалению, имеет свои слабые стороны. Будучи проинтерпретирована
буквально, М., весьма часто, представляет из себя ложное высказывание, т.е.
утверждение, содержащееся в М., является ложным при любых условиях истинности.
В рамках прагматического подхода к М. мы не можем говорить о двух различных
смыслах М., обусловленных либо двумя различными наборами внутренних механизмов,
либо двумя возможными единицами смысла. Согласно теории Серля, из высказывания,
являющегося ложным (буквальный смысл М.), необходимо прийти к другому, истинному
высказыванию, представляющему настоящий смысл М. Тут имеет место следующая
картина: по какой-то прагматической причине мы используем для передачи сообщения
слова, смысл которых отличается от смысла сообщения. К сожалению, решение
Серля не гарантирует парафраза: не будет существовать стратегии, которая бы
гарантировала правильность вывода истинного утверждения из ложного. Другая
существенная проблема состоит в необходимости среди ложных и бессмысленных
высказываний найти и отсеять некоторые «плохие» ложные высказывания (например,
случайную комбинацию слов), непригодные для последующего анализа (вычисления
метафорического смысла), оставив «хорошие» ложные высказывания, передающие
некий смысл. Обе проблемы весьма серьезны и, как кажется, решение Серля не
позволяет дать на них удовлетворительный ответ. В любом случае, прагматический
подход требует, чтобы М. сначала была переведена в известную операцию,
а затем уже проинтерпретирована определенным образом, т.е. любое метафорическое
высказывание вначале понимается буквально, а небуквальная интерпретация второстепенна
по своей природе. При этом процесс понимания М. требовал бы больше времени,
чем процесс понимания буквальных выражений. Однако психологические исследования
ряда авторов показали, что это не так. Если мы не можем свести М. к какой-либо
известной операции (например, к сравнению), то мы можем попытаться представить
ее как некоторую совершенно особую операцию. Так, например, Глюксбергом была
предложена идея, что М. есть операция включения в класс. Однако не прямое
(А включается в класс В), а такое, когда В обозначает более широкий класс
предметов (в М. «работа — это тюрьма», «тюрьма» обозначает класс всех объектов,
достаточно неприятных и ограничивающих свободу, куда, помимо тюрьмы, входят
и школа, и семья, и т.д.). Стоит упомянуть и другие подходы к объяснению М.,
которые также можно относить к субституциональному подходу. Например, Д.Гентнер
(«Очерчивание структуры: Теоретические рамки аналогии», 1983) предложила рассматривать
М. как аналогию. Аналогия («А [есть] как В») рассматривается ею как
отношение отображения между двумя доменами (А и В), где домены
представлены как системы объектов, их атрибутов и связей между объектами.
Согласно Гентнер, наши знания об объектах можно представить в виде двух множеств:
множества атрибутов и множества связей между ними. В этом случае различные
виды отношений между доменами могут быть представлены через два показателя:
а) число одинаковых атрибутов и б) число одинаковых связей. Так как «множество
(возможно, большинство) метафор подчеркивают, в основном, сходство отношений
и, таким образом, являются, по своей сути, аналогиями» (Гентнер), то и анализировать
их следует как вид аналогии. И в тоже время Гентнер отмечает, что даже «для
метафор, которые поддаются интерпретации как аналогии или комбинации аналогий,
правила отображения в целом менее систематичны в сравнении с правилами отображения
чистых аналогий». В общем же плане М. рассматривается Гентнер достаточно аморфно
распределенной на плоскости «общие атрибуты/связи» и принципиально различается
лишь с отношением буквального сходства (Гентнер: «Механизмы научения по аналогии»,
1989). Такой результат не позволяет принять гипотезу Гентнер за удачное объяснение
М., так как он, по сути, всего лишь утверждает, что М. не есть буквальное
сравнение. П.Тагард, отводя аналогии одно из центральных мест в структуре
человеческого мышления, также рассматривает ее как основу М. («Разум», 1996).
Будучи основанной на аналогии, М., согласно Тагарду, отражает систематические
сходства между двумя объектами: «Все метафоры в качестве своего базисного
когнитивного механизма опираются на систематическое сравнение, выполняемое
аналогическим отображением, хотя метафора может идти далее аналогии, используя
другие фигуративные приемы для создания более широкой ауры ассоциаций. Как
создание метафоры говорящим, так и ее понимание слушающим требует восприятия
лежащей в ее основе аналогии». Еще один подход к объяснению М. — это теория
Дж.Лэйкова. Он и его соавторы (Дж. Лэйков и М.Джонсон: «Метафоры, посредством
которых мы живем», 1980; Дж.Лэйков и М.Турнер: «Больше чем холодный разум»,
1989; Дж.Лэйков: «Что такое метафора?», 1993) утверждали, что «в повседневной
жизни метафора часто встречается не только в языке, но и в мыслях и поступках»
(Лэйков и Джонсон: «Метафоры, посредством которых мы живем»). Эта идея берет
начало, по крайней мере, со времен Ницше, который также утверждал, что весь
язык метафоричен. «Метафора означает метафорическую концепцию» (Лэйков и Джонсон:
«Метафоры, посредством которых мы живем»), и «суть метафоры состоит в понимании
и выражении одной вещи посредством другой». Углубляясь в теорию Лэйкова, прежде
всего необходимо отметить, что под термином «М.» он понимал не совсем то,
что обычно под ним понимается. Сама форма «А [есть] В» это просто
«метафорическое выражение» для Лэйкова, в то время как метафора — для него
есть это «метафорическая концепция». В одной из своих последних работ Лэйков
приводит следующее определение: «слово «метафора»... обозначает «отношение
между двумя доменами в концептуальном поле». Понятие «метафорическое выражение»
относится к лингвистическому выражению (слово, фраза или предложение), являющемуся
поверхностной реализацией такого отношения (тем, что слово «метафора» обозначала
в старой теории)». При этом метафорическое отображение состоит в отображении
слотов указанных доменов: отображении между связями, свойствами и знаниями,
характеризующими оба домена (Дж.Лэйков и М.Турнер: «Больше чем холодный разум»).
Та базисная конструкция, которая была названа Лэйковым «метафорической концепцией»,
может быть, проинтерпретирована как устойчивая структура в наших концептуальных
полях. Важно отметить тот факт, что, согласно Лэйкову, М. — это не динамическое
явление, возникающее в процессе понимания, а, скорее, жесткая структура. То,
что обычно принимается за М., является всего лишь именем М. для Лэйкова: «Имена
отображений часто принимают форму утверждений, например, ЛЮБОВЬ ЭТО ПУТЕШЕСТВИЕ.
Но отображения сами по себе не являются утверждениями. Если имена отображений
будут ошибочно приниматься за сами отображения, то читатель может подумать,
что, в этой теории, метафоры рассматриваются как утверждения. Они являются
всем чем угодно, но не этим: метафоры — это отображения, т.е. множества связей»
(«Что такое метафора?»). Один из главных принципов в теории Лэйкова — это
так называемый «принцип инвариантности», утверждающий, что «метафорическое
отображение сохраняет когнитивную топологию (т.е. структуру образа-схемы)
отображаемой области (домена) в той степени, в которой она согласуется с внутренней
структурой другой, участвующей в отображении области». Критичными для теории
Лэйкова является следующее. 1). Проблема замены метафор буквальным текстом.
В целом, этот вопрос будет являться критическим для любой теории М., не определяющей
четкой границы между метафорическим и буквальным, т.е. не относящей метафорическое
и буквальное к двум разным непересекающимся классам. Так, если утверждается,
что не следует пытаться разграничить метафорическое и буквальное, или что
привычный нам «буквальный» язык в большой степени метафоричен, то оказывается
неясным, почему далеко не всегда представляется возможным заменить буквальный
текст на М. или М. на буквальный текст. Можно, также, сформулировать иное
возражение: если М. имеет в человеческой речи такой же статус, как и буквальные
выражения (те же свойства и функции), тогда метафорический аргумент должен
быть настолько же приемлем в дискуссии, как и то, что обычно полагается буквальным.
Так, если в теории Лэйкова то, что обычно называется M.,
a также многие другие (есть лишь отдельные
исключения) выражения, которые обычно обозначаются буквальными, базируются
на некоторых универсальных «метафорических концепциях», то неясно, почему
нельзя заменить одно выражение, «санкционированное» М., на другое выражение,
которое также санкционировано этой или схожей М. В такой замене не должно
многое потеряться, так как концептуальные структуры останутся нетронутыми.
И поэтому никакое выражение не должно обладать привилегией в использовании
или каким-либо особым статусом, делающим его более предпочтительным, например,
в научных текстах или речевом общении. Практика, однако, свидетельствует,
что использование М. ограничено, так как смысл их неясен и их понимание требует
больших когнитивных усилий. Можно даже считать, что М. до некоторой степени
асоциальна, так как она может явиться серьезной помехой общению. Такой вывод
косвенно подтверждается теорией Х.Грайса («Логика и беседа», 1975) и современной
прагматикой. 2) Другой критичный вопрос для теории Лэйкова — вопрос о том,
почему не любая комбинация слов является М. Тут имеется определенная проблема.
Допустим, я скажу, что в число универсальных метафорических концепций, кроме
«БОЛЬШЕ — ВВЕРХ», «ВРЕМЯ — ЭТО ПРОСТРАНСТВО» и т.д., входит еще и М. «ЮМ НЕ
ПРАВ», которая может быть реализована во множестве лингвистических выражений.
В этой М. мы отображаем онтологию домена НЕ ПРАВ на домен ЮМ так, как это
делается в случае других М., предложенных Лэйковым. И такая М. будет весьма
полезна! Все, что Юм сказал, написал или сделал, будет понято, как ложное
и неправильное, т.е. я, обладая такой концептуальной М., буду понимать более
сложный домен (работы Юма) через менее сложный и «более четко определенный»
домен (НЕ ПРАВ — домен). Эта М. будет весьма успешно «организовывать мои мысли
и речь». А сейчас следует задаться вопросом, как можно избавить себя от подобных
надуманных «М.» и как, в общем, можно быть уверенным, что приведенная М. не
является простой комбинацией слов, произвольно составленной каким-нибудь шутником?
Для этих целей должно существовать правило, которое будет играть роль определенного
«фильтра». Для того чтобы ввести ограничения на процесс отображения между
доменами, Лэйков предположил, что «в процессе отображения сохраняется причинная
структура, структура аспектов и единство элементов» как, например, «сохранение
мета-структур объясняет, почему смерть не метафоризируется как... сидение
на диване» («Что такое метафора?»). Однако такой «фильтр» не всегда будет
работать (в стихах мы можем допустить любую М.). С другой стороны, если мы
отбросим его вообще, то останемся с полностью нерешенной проблемой. И это
весьма серьезная проблема для теории Лэйкова. Решение, предложенное Лэйковым,
тесно связано с идеей переноса структуры от одного концептуального домена
к другому, т.е. с принципиальной возможностью найти ограниченное множество
соответствий между сложными схемами представления знаний, определяющимися
(вызывающимися) словами, используемыми в метафорическом выражении. Такое решение
можно рассматривать как двух-объектную модель, сравнивая ее с много-объектной
моделью, предложенной несколько позже Дж.Фукунье и М.Турнером («Смешение как
центральный процесс грамматики», 1996; «Концептуальная интерпретация и формальное
выражение», 1995), которая основана на подобных идеях, но допускает интеграцию
структур, относящихся к нескольким доменам. Фукунье описывает М. через операцию
«смешения» (blending) нескольких концептуальных полей в некотором поле порождения
смысла. В этом поле возникают непредсказуемые смысловые «смеси» из тех концепций,
которые входят в М. Подобная идея разделяется достаточно большим числом исследователей,
работающих в области искусственного интеллекта и информатики. Можно еще раз
вспомнить Гентнер и Тагарда, предложивших рассматривать М. — в русле теории
аналогии — как операцию отображения между доменами, сохраняющую структуру
доменов. Являясь достаточно ясным, простым и весьма обещающим с практической
точки зрения, субституциональный подход к М. все же не лишен определенных
недостатков. Одна из самых серьезных его проблем — это проблема с парафразом.
Другими словами, если любая М. — это операция на концептуальных структурах
(схемах, категориях, доменах и т.д.), тогда всегда должна существовать возможность
выразить метафорический смысл через средства буквального языка (то, с чем
не соглашался Аристотель). В этом случае описание формальной операции, заданной
на любой разновидности концептуальных структур, будет полным парафразом М.
Такая ситуация логически возможна, но до сих пор не создано ни одной теории
(или алгоритма), которые бы смогли дать любой М. адекватный парафраз. Существует
еще и другая проблема. Что произойдет, если тот алгоритм (операция или отношение),
которое, как думается, управляет М., будет применен к двум произвольно взятым
словам? Можно отметить, что вопросы о возможности парафраза и отношении произвольных
терминов — это критические вопросы для любой теории М., рассматривающей ее
как четко определенную операцию на концептуальных схемах. Для данной группы
решений основной проблемой является как описание процедуры порождения метафорического
смысла (а это значит создание теории мыслительных операций для каждого теоретического
решения), так и описание механизма, ответственного за решение, в каких случаях
следует считать высказывание М. Если мы решаем вторую проблему путем введения
критерия, схожего с тем, что был предложен Серлем («если с буквальным смыслом
высказывания возникли проблемы, то ищи его метафорический смысл»), то мы неизбежно
приходим к утверждению примата одного механизма над другим, что должно вести
к разному времени восприятия буквального и метафорического и что противоречит
эмпирическим данным. Последнее из возможных решений состоит в том, чтобы признать
М. операцией над некоторыми единицами, принципиально отличными от тех, которые
используются в буквальной речи. Такое решение было продолжено А.Ричардсом
(«Философия риторики», 1936) и М.Блэком («Модели и метафоры», «Еще больше
о метафорах», 1979) в их подходе, известном под названием «интеракционистский»
и встречающемся в более поздних работах других авторов. В книге Блэка «Модели
и метафоры» можно найти строчки, которые указывают на принципиальную разницу
между метафорическим и буквальным: «...в определенном контексте фокус [М.]
...получает новое значение, не вполне совпадающее с его значением в буквальном
использовании и не вполне совпадающее со значением, которое будет иметь любая
буквальная замена». М., согласно интеракционистского подхода, можно представить
как процесс взаимодействия между словами: «В самой простой формулировке, когда
мы используем метафору, у нас активизируются два представления о разных вещах,
поддерживающиеся одним словом и фразой, чье значение является результатом
взаимодействия этих представлений» (Ричарде). Этот процесс отличается от того
процесса, который используется в буквальной речи. Новый смысл является результатом
взаимодействия между двумя потоками мысли внутри одного слова или выражения.
Ричарде отмечает, что как одно слово может иметь несколько метафорических
пониманий, так и несколько значений этого слова могут слиться в одно в метафорическом
высказывании. Блэк описал механизм такого взаимодействия более подробно. Он
рассматривал понятие (слово в метафорическом высказывании) как систему ассоциаций
(«system of associated commonplaces» в терминологии Блэка), которая
может рассматриваться как набор утверждений об этом понятии, которые рассматриваются
как истинные. В М. мы формируем одну систему ассоциаций по другой. Так, мы
«вдавливаем» некоторые из ассоциаций одного понятия в структуру другого, а
некоторые из связей подавляются. Другими словами, М. «подавляет некоторые
детали и подчеркивает другие — иными словами, организует наше представление
о предмете» (Блэк), в то время как возникающая в результате этого процесса
структура наследует свойства обоих понятий, входящих в М., и не может быть
объяснена структурой каждого из них, взятого в отдельности. Будет, однако,
ошибкой думать, что этот механизм представляет собой простое отношение отображения
структур. Мы скорее «видим» один предмет через другой предмет, т.е. М. «фильтрует
и преобразовывает: она не только сортирует, она выпячивает те аспекты... которые
могут остаться невидимыми при других условиях» (Блэк). Используемые ассоциации
также могут изменить свой смысл в процессе взаимодействия. «Вдавливая» одну
структуру ассоциаций (набор утверждений, рассматриваемых истинными для данного
объекта) в другую структуру, мы изменяем смысл ассоциаций, относящихся к первому
объекту (формируем наш «материал» так, чтобы он принял исходную «форму») и,
в то же время, изменяем смысл ассоциаций второго объекта (сама наша «форма»
изменяется под воздействием структуры «материала»). В процессе такого «вдавливания»
некоторые ассоциации могут обрести метафорический смысл, но с меньшей метафорической
«силой», как писал Блэк. В случае только что придуманных или поэтических М.,
автор может добавить к существующей системе ассоциаций еще и набор специально
созданных ассоциаций. Такой механизм взаимодействия не всегда позволяет произвести
парафраз М. без потери ее когнитивного содержания. Таким образом, единицей
метафорического высказывания является некоторая «система ассоциаций», для
которых предлагается особая функция взаимодействия. Интеракционистский подход
к М. удобен тем, что для объяснения механизма М. не вводится формальной операции.
В то же время, такой подход требует гораздо более серьезной теории, чем первые
два. По сути, прагматическое решение — самый простой вариант объяснения М.
Он требует лишь выбора операции и систематической эмпирической проверки. Прагматическую
же надобность можно свести к риторической или декоративной функции. Субституциональный
подход требует от исследователя более серьезной работы и приводит его к необходимости
обосновывать новую когнитивную функцию. Последний подход представляет наиболее
сложную проблему: исследователь сталкивается с необходимостью разработки определенной
модели сознания.
А.П. Репеко
|
