|
МАРТИ-и-ПЕРЕС (Marti-y-Peres)
Xoce Хулиан (1853 — 1895) — кубинский
мыслитель и поэт, революционер, национальный герой Кубы. Культовая фигура
латиноамериканской философии 20 в., предтеча «философии латиноамериканской
сущности», создатель ее основной мифологемы «нашей Америки» как «подлинной
Америки» (впервые обозначенной С.Боливаром как «две Америки»). В литературном
творчестве эволюционизировал от романтизма (ученик Р.Мендиве) к модернизму
(наряду с Родо и Р.Дарио считается основоположником латиноамериканской версии
последнего). Всю свою жизнь М.-и-П. подчинил борьбе за освобождение Кубы от
колониальной зависимости (прожил жизнь под девизом: «Невозможное возможно.
Безумцы, мы мыслим здраво») и в этом отношении считал своими духовными предтечами
Боливара, Х.Сан-Мартина и М.Идальго-и-Кастильо. «Прежде чем создать собрание
моих стихов, я хотел бы создать собрание моих действий», — утверждал М.-и-П.
В философском плане определенное влияние на его становление оказали позитивизм
(Г.Спенсер и эволюционистские доктрины в целом), эклектизм К.Краузе (1781
— 1832), Р.У.Эмерсон (1803 — 1882). В модернистский период он выступил с критикой
натурализма (реалистической школы) в литературе и философской методологии
(М.-и-П. отстаивал тезис о прямой связи литературы с философией — «каждая
философская система порождает, как следствие, и собственную литературу»).
Его взгляды этого периода некоторые исследователи определяют как «практический
идеализм». Он не был марксистом и не считал себя социалистом, что из идеологических
соображений ему пытались приписать в 20 в. Среди опасностей, подстерегающих
социализм, М.-и-П. указывал путанность и неполноту его канонических текстов
и олицетворение его идей амбициозными людьми. Он указывал также на «невежество
классов, на стороне которых справедливость», на «пагубное воздействие гнева»,
на угрозу «новой касты чиновников», которая возникнет при социализме. Критически
отнесся М.-и-П. и к опыту Парижской коммуны. Важной составляющей его мировоззрения
была христианская компонента (М.-и-П. вполне в духе последующей «теологии
освобождения» совмещал революцию и религию). В его творчестве и деятельности
переплелись мотивы эсхатологии и утопизма, а все оно понималось М.-и-П. как
деяние, подвижничество, служение идее, невозможное без страдания. «Слова его
— не слова, а деяния, творения...», — отмечал М.Унамуно. В 1869
М.-и-П. написал драму в стихах «Абдала» как отзыв на Кубинское восстание 1868,
был арестован и приговорен к шести годам каторжной тюрьмы. В 1871 тюрьма была
заменена высылкой в Испанию, где М.-и-П. учился на юридическом факультете
Мадридского университета. В этом же году опубликовал свой первый очерк «Политическая
тюрьма на Кубе». В 1873 переезжает из Мадрида в Сарагосу, где сдает экзамены
на двух факультетах местного университета и получает в 1874 дипломы лиценциата
гражданского и канонического права и лиценциата философских и филологических
наук. С 1874 — в Мексике, с 1876 — в Гватемале, где преподавал в Центральной
нормальной школе (в том числе и философию), участвовал в составлении нового
свода законов государства, выпустил (в 1878) брошюру «Гватемала» (в которой
обосновывал идеал независимой демократической республики мелких собственников).
В 1878 вернулся по амнистии на Кубу, вошел в Кубинскую революционную хунту
в Гаване. Арестован и выслан в Испанию, откуда в 1880 бежал в США, затем в
Венесуэлу (где пытался издавать журнал, проповедующий американизм), затем
снова в США (в 1881). Пережил личную драму — жена (дочь богатого сахаропромышленника)
с сыном вернулись на Кубу. Выпустил сборник стихотворений «Исмаэлильо» (1881),
посвященный сыну (считается провозвестником латиноамериканского художественного
модернизма). Другие поэтические сборники позднего М.-и-П.: «Свободные стихи»
(1878 — 1882), «Цветы изгнания» (1885 — 1887), «Простые стихи» (1891). В эмиграции
занимался журналистикой, был консулом Парагвая и Аргентины в США, делегатом
Уругвая на валютной конференции 1891, председателем латиноамериканского литературного
общества. В 1891 написал программную статью «Наша Америка», концептуализирующую
«американизм» (т.е. «латиноамериканизм»). 10.10.1891 призвал к новой национально-освободительной
борьбе, 26.10.1891 предложил ее лозунг: «Со всеми и для блага всех». В марте
1892 начинает издание газеты «Патриа», в которой помещает новую программную
статью «Наши идеи», в апреле участвует в создании Кубинской революционной
партии (избран «уполномоченным партии»). 7.02.1895 подписал с генералом М.Гомесом
«Манифест Монтекристи» (название — по месту подписания; написан М.-и-П.; получил
название «Евангелия кубинской революции»). 11.04.1895 произошла высадка повстанцев
на Кубе, 19.05.1895 М.-и-П. был убит в бою [есть основания считать, что М.-и-П.
(при его озабоченности танатологической проблематикой и стремлении к игровой
театрализации собственной жизни) осуществил тем самым последний «акт подвига
творчества» — он внезапно покинул отряд, оторвался от своего ординарца и поскакал
навстречу огню противника]. М.-и-П. не оставил собственно философских произведений,
исключение — черновые заметки «Философские идеи», которые он сделал в Гватемале
при чтении лекций в 1877. В основном он интересен своими программными статьями,
собственными деяниями (построенными на проигрываемых становящимся «Я» творческих
актах как ответственных действиях, организующих действительность во времени
и следующих-противостоящих судьбе, а в культурологическом плане выражающихся
в «нарекании имен вещам», — интерпретация Ю.Н.Гирина), теми «культовыми» переинтерпретациями,
которым были в последующем подвергнуты его жизнь и творчество. Свои идеи М.-и-П.
часто облекал (в силу своего поэтического дара) в форму мифологизированных
афоризмов и максим, предполагающих их развертывание в конкретных интерпретациях-прочтениях:
«Свобода... это долг бороться за освобождение других»; «Под хоругвью Пресвятой
Девы мы вышли на завоевание свободы»; «Свобода — окончательная религия!»;
«...Нас научили верить в Бога, который не является настоящим»; «Любовь есть
не более как потребность веры: существует таинственная сила, которая желает
всегда во что-то верить и что-то уважать»; «Созидать — вот девиз нового поколения»;
«Знать — значит решать»; «Сюртуки у нас еще французские, но мыслить мы начинаем
по-американски»; «Мыслить — значит служить человечеству»; «Человеческая душа
не имеет цвета...»; «Будущее принадлежит миру»; «...Недостаточно родиться
— необходимо создать себя»; «Есть лишь один способ жить после смерти: быть
при жизни человеком всех времен или человеком своего времени»; «Страдать значит
умереть для жалкой жизни внешней и возродиться для жизни во благе, единственной
истинной жизни»; «Воспитывать на примере прекрасного — вот максима»; «Поэзия...
не есть искусство, она — сама жизнесущность»; «...Нации должны жить своей
жизнью, сами пропотеть в горячке»; «Америка не пойдет вперед, пока не научится
ходить индеец»; «Раб всякий, кто работает на другого»; «Родина — это человечество»;
Все творчество М.-и-П. объемлется рамкой антиколониализма (конкретное воплощение
колониализма — Испания) и антиимпериализма (конкретное воплощение империализма
— США) и подчинено четко обозначенной цели — достижению независимости Кубой.
Независимость — самоценность, но в последующем она должна быть обеспечена
воплощением в жизнь социальной утопии М.-и-П. — построением основанной на
принципах справедливости (уважении воли народа-нации и закона-права) демократической
республики мелких собственников. Однако, по сути, это лишь внешние императивы,
организующие ответственное личностное деяние во их исполнение, с одной стороны,
и дающие возможность для завершения формирования национально-культурного самосознания
Латинской Америки (воплощающей собой особую мировую цивилизацию) — с другой.
Ведь проблема независимости, согласно М.-и-П., не есть просто смена политических
и экономических форм, а есть проблема смены духа: от уровня личности до уровня
народа-нации. Она есть точка совпадения действия закона исторической необходимости
и закона непреклонной воли, который (в отличие от первого) есть результат
организации и координации целенаправленно спланированных усилий отдельных
людей. «Прогресс неизбежен, но он совершается в нас самих; мы являемся нашим
критерием и нашим законом; все зависит от нас; человек является логикой и
провидением человечества». Поэтому, утверждает М.-и-П.: «Сильные предвидят,
люди более слабые ожидают бури со скрещенными руками». От «сильных» с необходимостью
требуется жертвенность во имя реализации идеалов, но она должна мотивироваться
не личными желаниями-капризами или фантазиями, а «пользой и необходимостью,
оправданными разумом», «духом». Только этим и обосновано, согласно М.-и-П.,
обращение к философии, которая может дать обоснование реализуемому в деянии
идеалу и помочь самоопределиться самому деятелю. «Я, — отмечает М.-и-П., —
могу написать две книги: одну, из которой будет видно, что я знаю, о чем писали
другие, — удовольствие, никому не нужное, и особенно для меня. И другую, в
которой я буду изучать себя через самого себя: удовольствие оригинальное и
самостоятельное». «Другая книга», отдавая должное слову как таковому, акцентирует,
прежде всего, переживание индивидом самого себя в собственном деянии: «Мое
искупление через меня, которое понравится тем, кто захочет искупления. Я,
следовательно, оставляю в стороне то, что знаю, и вхожу в мое бытие». Таким
образом, философия как «познание причин всех видов бытия, их различий, аналогий
и связей», а также история как «познание того, каким образом эти причины развивались»,
оправданы лишь в той мере, в какой они дают ответы на вопросы: «Что мы такое?
Чем мы были? Чем мы можем быть?». В поисках ответов на эти вопросы очень важно
выполнение двух условий: 1) сохранить стереоскопичность видения, 2) исходить
из личностно обозначаемой позиции. Первая перспектива предполагает избегание
односторонности взгляда, догматичности, равно как и следования личностному
пристрастию, предвзятому отношению к фактам («факты следует брать такими,
какими они являются на самом деле, не преувеличивая, не извращая и не замалчивая
их»). Собственно на уровне философии это означает учет сильных сторон как
физики (науки, опыта), так и метафизики (духа, трансцендентного), как материализма,
так и спиритуализма («хотя его и не следует так называть»).Каждая из этих
позиций в отдельности — «только часть истины, которая погибает, если ей не
помогает другая школа», лишь учет их обеих позволяет надеяться на целостность
истины («Исследование — глаз разума»). Точно так же, в свою очередь, физика
(основанная на исследовании) и метафизика (в основе которой — рефлексия) комплексируются
с поэзией (исходящей из интуиции) и подлинно религиозным отношением к жизни
и познанию (вменяющем в обязанность «труд как средство достижения досуга,
исследование как средство достижения истины, честность как средство достижения
целомудрия»). Эту веру, согласно М.-и-П., необходимо отличать от догматичной
веры, которой нас научили: «С этой научной верой можно быть отличным христианином,
любящим деистом, совершенным спиритуалистом. Чтобы верить в небо, в котором
нуждается наша душа, нет необходимости верить в ад, который наш разум отвергает».
Эти позиции не следует смешивать (например, пытаться строить метафизику на
интуиции), но нельзя и проводить жесткую демаркацию между ними (например,
если метафизика может опереться на результаты исследования, она должна сделать
это, корректируя свою спекулятивность, «тобы знать, нужно исследовать»). Метафорически
М.-и-П. обозначил эту позицию так: «Нет необходимости выдумывать Бога, раз
его можно доказать». Другое дело, утверждает М.-и-П., что «гипотеза относительно
духовного не поддается научной проверке» (и именно в этом — ошибка «физиков»,
доходящих в своих крайностях «до отрицания всякого духовного явления»). Следовательно,
чтобы сохранять «стереоскопичность видения» философия «должна изучать человека,
который наблюдает, средства, которыми он наблюдает, и то, что он наблюдает;
а тем самым она делится на: философию внутреннюю, философию внешнюю и философию
отношений. По сути, М.-и-П. во многом следует схеме Краузе (которого он считает
философом «еще более великим, чем Гегель»), однако принципиально видоизменяет
ее, вводя вторую перспективу (личностно обозначенной позиции) — лучший вид
исследования суть наше собственное исследование действием, в котором объединяются
ипостаси борца («арена»), творца («мастерская»), служителя новой веры («храм»).
Великие люди тем и отличаются от остальных, что они являются «хозяевами своих
собственных крыльев». Личностная задача человека состоит в том, чтобы исходя
из практических доводов (экспериментально-личностных ситуаций), «постоянно
думать с помощью элементов науки, рожденных из наблюдения, обо всем, что попадает
в сферу нашего разума, и о причине всего этого — в этом и состоят элементы,
нужные для того, чтобы стать философом». «Следовательно, мы сами являемся
первым средством познания вещей, естественным средством исследования, естественным
философским средством». Таким образом, в философском исследовании, которое
сводится к выявлению того, как Я и не-Я связаны между собой, акцент с необходимостью
должен делаться на том, что в Я «есть собственно индивидуальное и что приобретено
и превнесено». Поэтому хорош только тот философский метод, «который, анализируя
человека, берет его во всех проявлениях его бытия и при наблюдении не оставляет
в стороне как нечто второстепенное такое, чем можно пренебречь, то, что в
силу своей, быть может, неясной и сложной первоначальной сущности, не легко
поддается наблюдению». Средство ; познания мира — разум (М.-и-П. соглашается
с максимой Эмерсона: «Мир — это устремленный разум» и его же афоризмом: «Червь
проходит через все изменения формы в своем стремлении стать человеком»), но
разум действенный, а как таковой он организуется принципами творчества (как
деяния), которое утешает, любви (как деяния), которая спасает и объединяет,
и жизни (как деяния), которая начинается со смерти, как принимаемыми на веру
принципами «высшего бытия». Смерть — высшая точка жизни, дающая ей законченную
осмысленность и налагающая на человека ответственность, как обязанность творить
и любить. Более того, порождая скорбь, она освящает подлинное «удовольствие».
«И в последний час надо плакать от боли за любимых, которые остаются, от огромного
счастья, доставляемого свободой, которой тот, кто умирает, начинает, быть
может, наслаждаться». Однако самопознание, — согласно М.-и-П., — не есть самоцель,
оно «не может дойти до того, чтобы лишить нас возможности познавать других».
Тезис же о взаимодействии-взаимоотношении с другими контурно замыкается у
М.-и-П. на объединяющий всех идеал. Таковым выступает у него идеал народа-нации,
реализующей принципы социальной справедливости (по принципу: «Нельзя уважать
волю, подавляющую другую волю»), внутри цивилизационной целостности. В этой
перспективе М.-и-П., в оценке Сеа, выступает как автор проекта самообретения
Латинской Америкой своей «латиноамериканской сущности», интегративно вобравшем
в себя все проективные идеи, предложенные в латиноамериканской философии 19
в. Этот проект был направлен на выявление аутентичной сущности человека Латинской
Америки и породившей его действительности, а также на самоидентификацию латиноамериканской
цивилизации в ряду мировых человеческих цивилизаций. Любое проективное (основанное
на должном, а не на сущем) отношение к себе и миру начинается с критики сущего
для обретения перспективы видения. Следовательно, критика понимается не как
порицание, а как аналитическое обоснование объективного (т.е. учитывающего,
в интерпретации М.-и-П., все многобразие возможных точек зрения) критерия:
«Критика не порицание; даже в своем формальном значении, в этимологии, она
является просто применением критерия». Таковым критерием и является «самообретение»,
с позиций которого критика направлена как вовне, так и вовнутрь по отношению
к ситуации, которая осмысливается. Самообретение же, для М.-и-П., есть, прежде
всего, самоосвобождение, которое только и дает «законное право» на последующее
самостоятельное действие, так как выявляет самость субъекта самоосвобождения.
«...Для испанской Америки пробил час вторично провозгласить свою независимость».
Первое самообретение провел Боливар и его соратники, но оно оказалось в значительной
степени внешним, так как сохранило все путы культурной и интеллектуальной
зависимости от Европы как метрополии, добавив духовный империализм США. Направленная
на самих себя, критика обнаруживает, согласно М.-и-П., что: «Мы были ряжеными
в английских панталонах, в парижском жилете, в сюртуке янки и в испанском
берете. Индеец с немым удивлением кружил вокруг нас и уходил в горы крестить
своих детей. Негр, скрываясь от враждебного взора, пел в ночи песню, лившуюся
из сердца... Крестьянин, творец, слепой от негодования, восставал против своего
творения — надменного города. Мы принесли с собой эполеты и тогу в страны,
которые появились на свет в альпаргатах и с индейской повязкой на голове».
Латинская Америка культурно и духовно оказалась неадекватной и неаутентичной
себе самой, более того, она оказалась внутренне расколотой. Попытки преодолеть
эту расколотость и неадекватность породили в социально-политическом опыте
Латинской Америки лишь презрение к народным массам, что привело к почти повсеместному
установлению тирании (каудильизма) и, в свою очередь, блокировало возможность
постичь подлинные начала национальной жизни («Не может быть политической свободы,
пока не будет свободы духовной»). Подлинность латиноамериканца возможна лишь
при выявлении аутентичного смысла «нашей Америки» через: 1) самоопределение
и обращение к самим себе; 2) выявление принципов культурной самобытности Латинской
Америки и механизмов, позволивших бы ей, отграничив себя от «иной Америки»,
ассимилировать мировую культуру на собственной основе; 3) осознание единства
нашей Америки. Цель установления собственной идентичности и аутентичности
не есть изоляционизм и всяческое подчеркивание своей непохожести и исключительности.
Она — прямо противоположна: обретя самость, равноправно включиться в мировой
цивилизационный прогресс... Плохое следует ненавидеть, наше оно, или чужое.
Хорошее не следует отвергать только потому, что оно не наше. Но неразумно
и бесплодно стремление трусливых и неумелых людей прийти к величию, достигнутому
чужим народом, иным путем, чем тот, который и привел этот народ к безопасности
и порядку, — т.е. не своими собственными усилиями, не применением основ свободы
к реальным условиям страны. Нельзя поклоняться чужим идолам, идеи имеют собственные
корни (поэтому опасно не только копирование, но и недоверие к своему собственному).
«Наше прошлое для нас дороже античности. Оно нам нужнее», — констатирует М.-и-П.
Нельзя управлять народом, которого не знаешь, потому что смотришь на мир сквозь
«заимствованные очки» («Правительство есть не более чем равновесие естественных
элементов страны»). «Знать страну и управлять ею со знанием дела — единственное
средство освободить ее от всякой тирании». Это подразумевает использование
двух взаимопредполагающих путей: 1) организация собственной («американской»)
системы образования, позволяющей усваивать «абсолютные истины», но не в их
«ложной» («европейской») оболочке; 2) знание подлинных тенденций латиноамериканской
жизни и действование в соответствии с ними. Тогда обнаруживается, что нет
никакого противостояния между «варварством и цивилизацией» (оппозиция, заданная
Д.Ф.Сармьенто), а есть борьба между «ложной ученостью и самобытностью», что
нет расовой ненависти («потому что не существует рас»), а есть единство Латинской
Америки в многорасовой и поликультурной метисности. Именно в Латинской Америке
выполняется, по М.-и-П., «закон аналогического развития»: единства в разнообразии
и разнообразия в едином. Человечество едино, ведь люди, различные по телосложению
и цвету кожи, наделены одинаковой душой, однако это единство не в тождественности,
а именно в разнообразии. («Никогда еще в истории в такой короткий срок из
столь неоднородных элементов не создавались такие передовые и сплоченные нации».)
Можно, конечно, выбрать критерий, предполагающий различие рас, но с точки
зрения действования эта теория оказывается ущербной, ведь тот, «кто возбуждает
и распространяет расовую вражду и ненависть, совершает преступление против
человечества». «Подлинная» же Америка обнаружилась, согласно М.-и-П., в тот
день, когда мексиканские дворяне оплакивали смерть президента-индейца (по
происхождению) Б.Хуареса (1806 — 1872). Подлинность народа-нации, во-первых,
заключена в его духовном и кльтурном единстве (поэтому свержение диктатора
не есть еще победа, а приказом можно управлять лишь войсками, ведь народ не
создается по приказу). Для этого необходимо преодолеть разлад человека с самим
собой и утвердить его аутентичную культурную идентичность. Несвобода — это,
прежде всего, отсутствие веры в себя. При этом, считает М.-и-П., данная ситуация
не есть чисто латиноамериканская: ее аналог можно обнаружить, например, в
России, где также наблюдается разлад человека с самим собой (где в одном человеке
два — завоеватель и варвар, где жизненная сила соседствует со смятением духа,
где также сказывается влияние чужой цивилизации и несформированность собственной).
Подлинность народа-нации, во-вторых, никогда не дана в настоящем, а лишь в
представлении бытия должного, т.е. в будущем, осуществление которого зависит
от нас настоящих. Отсюда этика долга М.-и-П., основанная на необходимости
утверждения ценностей патриотизма и гуманизма в борьбе за самоосвобождение
себя и народа-нации. Исходя из этических принципов, ответственно действующая
личность, организуя себя, способна организовать будущее народа-нации. Любой
творческий акт является в этом отношении не просто деянием, но свершением,
обретает культурностроительное значение. Если направленность на осознание
своей субъективной ответственности в мире превращается в конституирование
этого мира, то это дает надежду на то, что «над ржавым хламом старых доспехов,
над землей возрождающихся к жизни индейцев уже брезжит в Америке лучезарное
будущее». При этом «надо лишь верить в лучшее, что есть в человеке, и остерегаться
худшего в нем. Нужно дать возможность добродетелям проявиться и возобладать
над пороками». (См. также «Философия латиноамериканской сущности».)
В.Л. Абушенко
|
