|
ЛИЦО — философское
понятие, посредством которого в границах ряда концепций философии постмодернизма
обозначается один из потенциально мыслимых содержательных компонентов многомерных
категорий «тело», «плоть», «кожа» и др. Л. являет собой уникальное в своей
универсальности означающее, маркирующее весь феномен телесности: оно — знак,
который не нуждается ни в каком теле и самодостаточен. (Ср. у Гвардини: возможность
существования «человека без личности, но с Л.»; у Флоренского: «Л. — предмет
истории».) В истории философии и культуры, а также в искусстве — феномен «множественности»
Л., никогда не совпадающего с собой, общепризнан: так, согласно М.Прусту,
«...мы стареем не от того, что действительно состарились, а от того, что более
не в силах удерживать дистанции жизни, которыми мы защищаемся от взглядов
других — образ лица, приносимый во взгляде другого, не должен стать нашим
лицом». Диапазон возможных символов и смыслов, закодированных в «выражении
Л.» как означающего, безгранично широк: от посмертной маски, символизирующей
ситуацию наличия у человека единственного Л. (исчезновение дистанции между
Л. и его выражением или образом — одна из ипостасей смерти индивида) до феномена
беспредельной «многоликости» образа Л. (Ср. у В.Подороги: «То, что не может
быть стерто, изменено, трансформировано — не является Л... Л., выбеленное
до пятна, — лик».) Вуалирование, заштриховывание телесности (либо отказ от
таковой процедуры) суть основа для формирования как архаических, так и «цивилизационных»
трактовок Л. В тех культурах, где нагота не фетишизируется как объективная
«антропо-истина», тело не противопоставляется Л. (Л. рассматривается как только
и обладающее богатством выражения исключительно в условиях цивилизации.) В
архаичных культурах тело наделяется способностью взгляда, оно (как и Л.) «глядит»
и, следовательно, располагается вне смысло-символического поля непристойности.
В такой системе нравственно-эстетических и философских координат тело «само
есть Л.», и оно тоже нас рассматривает. (Известный пример: на вопрос, заданный
индейцу только открытой европейцами Америки о его наготе, тот ответил, что
у него — все есть Л.) В тотальной культуре господства видимостей Л. и тело
неразличимы. Тело в культурах такого типа в принципе не может быть «увидено»
нагим, как у нас не может быть «увидено» таковым Л. [Ср. у Гегеля: «Подобно
тому, как на поверхности человеческого тела, в противоположность телу животного,
везде раскрывается присутствие и биение сердца, так и об искусстве можно утверждать,
что оно выявляет дух и превращает любой образ во всех точках его (тела) видимой
поверхности в глаз, образующий вместилище души». По Гегелю, никогда не бывает
просто наготы; никогда не бывает нагого тела, которое было бы только нагим;
соответственно, никогда не бывает — просто тела.] В тотальных же культурах
репрессивного смысла Л. и тело теряют первозданное единство, они жестко различимы:
тело (в отличие от Л., выступающего некой символической занавесью) пугающе
зримо, оно — метка монструозного желания. В порнографии Л. стирается полностью:
актеры порнофильмов не имеют Л. Напротив, становление техники владения и игры
Л, конституировало важнейший элемент развития европейской культуры, искусства,
философии и антропологии. В работе Ш.Лебрена «Об общем и частном выражении»
(1698) предполагается, что «производство выражения страсти в организме» должно
осуществляться за счет «внутреннего движения крови и духов, которые устремляются
в некую часть тела, как будто напрягая, натягивая, надувая ее изнутри»; «растущая
степень страсти» находит свое воплощение в «акцентировке черт, их усилении
— их раздувании и деформации телесного чехла». «Крайними масками», по Лебрену,
выступают состояния, когда тело или Л. напряжены до пароксизма (как «телесные
тупики») и вселяют ужас возможностью еще большей своей деформации — вплоть
до «разрыва телесных покровов». Страсть у Лебрена обнаруживает себя в неожиданном
обездвиживании и проявляет себя как «маска, охватывающая все тело, мгновенная
и всеохватывающая маска, которой ничто не может избежать и чья экспрессивная
неподвижность стремится наложить на лицо знаки смерти... как — посмертная
и смертоносная маска». В контексте мысли Сартра о том, что «плоть» — это не
«тело», а «клеевая прослойка» между двумя телами в результате обмена касаниями:
глаз становится «взглядом», когда желает «плоти» Другого, возникновение «маски»
может интерпретироваться как рельефное самообозначение окостеневших структур
Л. посредством его пластичной плоти (процедура «взаимоналожения» двух тел
или «прорыва» одного тела «изнутри» иного). Такое рельефное «проступание»
полагается постмодернизмом как адекватный образ классической модели генерации
смысла, вздымающегося из глубины на поверхность: затвердение (кристаллизация)
в финале отображает актуализацию смысла в фиксирующих его структурах (например,
в текстах). Понятие «Л.», таким образом, может репрезентировать в философии
постмодерна также и классическую семантическую модель: «глубина перестает
существовать, растекаясь по поверхности... теперь все поднимается на поверхность...
неограниченное поднимается. Становление-безумным, становление-неограниченным
— это отныне не грохочущая глубина, оно поднимается на поверхность вещей и
становится бесстрастным» (Делез). (См. Тело, Плоть, Касание.)
A.A. Грицанов
|
