|
ЛАБИРИНТ — образ-метафора
постмодернизма — один из центральных элементов системы понятий философского
миропонимания Борхеса (см. эссе: «Сад расходящихся тропок», 1944, «Дом Астерия»,
1949, «Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте», 1949 и др.) и Эко
(см.: «Имя розы», 1980, «Заметки на полях «Имени розы», 1983, «Путешествия
в гиперреальности», 1987, «Пределы Интерпретации», 1990, «Остров прежнего
дня», 1994, «Поиск совершенного языка», 1995 и др.). У Борхеса выступал, в
частности, своеобычной моделью вселенского мироустройства: мир суть Вавилонская
библиотека, охватывающая «все возможные комбинации двадцати с чем-то орфографических
знаков (число их, хотя и огромно, не бесконечно) — или все, что поддается
выражению — на всех языках». Согласно Борхесу, такое «книгохранилище» — это
Л., или Система, архитектоника которой обусловливается собственными правилами
— законами предопределения, высшего порядка, провидения. Вселенная-библиотека
у Борхеса структурна, ибо периодична: «Если бы вечный странник пустился в
путь в каком-либо направлении, он смог бы убедиться по прошествии веков, что
те же книги повторяются в том же беспорядке (который, будучи повторенным,
становится порядком: Порядком»). Восприняв борхесовскую идею Л. как образно-знаковую
модель Универсума, Эко («Имя розы») выстраивает своеобразную «двойную метафору
— метафору метафоры», акцентированно изображая библиотеку аббатства как Л.,
непостижимый и недоступный для непосвященных. Монастырское книгохранилище
у Эко — своего рода мировой план, в котором любому помещению (в зависимости
от его месторасположения) присвоено символическое географическое наименование:
по замечанию одного из центральных персонажей, «библиотека действительно построена
и оборудована по образу нашего земноводного шара». Пожар, уничтоживший библиотеку,
у Эко — это не столько воображаемая на знаковом уровне процедура разрушения
борхесовского Л. в результате теоретической и аксиологической полемики, сколько
символ смены доминирующей парадигмы мироописания как итога интеллектуальной
революции постмодерна. По мнению Эко («Заметки на полях «Имени розы»), борхесовский
Л. Вселенной системен и структурен, выход из него предопределен самим фактом
его существования: в нем нет разветвлений и тупиков, отсутствует ситуация
перманентного выбора, ибо блуждающий в нем — это фаталист в состоянии пассивной
зависимости от прихотей и причуд творца Л. [Таковыми Л. в истории человечества,
нередко понимаемой Эко как история мысленного конструирования людьми возможных
миров, являлись: а) безальтернативный Л. Минотавра, в котором было в принципе
невозможно заблудиться, ибо все дороги вели (безразлично — с помощью нити
Ариадны или без оной к неизбежной развязке — встрече с Минотавром); б) «маньеристический»,
по Эко, Л., состоящий из разветвленных коридоров со множеством тупиков — выход
из которого в конечном счете достижим через конечное число проб и ошибок].
Постигнув физиологическую, психологическую или ментальную организацию их создателей
— можно проникнуть в тайну самих Л.: герои романа Эко разгадали загадку Л.
«извне», а не «изнутри». (Ср. у Батая: «По ту сторону себя, как я есмь, я
встречаю вдруг существо, которое вызывает у меня смех, поскольку оно без головы,
которое переполняет меня тоской, поскольку составлено оно из невинности и
преступления: в левой руке его — кинжал, в правой — пылающее сердце бытия.
Его фигура вздымается в едином порыве рождения и смерти. Это не человек. Но
это и не Бог. Это не я, но это больше, чем я: в чреве его лабиринт, в котором
он теряет себя, теряет меня, в котором, наконец, я нахожу себя, став им, т.е.
чудовищем».) Скорее мировоззренческий, нежели сюжетный вывод Эко оказался
достаточно категоричен: «Хорхе не смог соответствовать собственному первоначальному
замыслу». Согласно Эко, подлинная схема Л. мироздания — это «ризома», устроенная
так, что в ней «каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Нет
центра, нет периферии, нет выхода. Потенциально такая структура безгранична».
Путешествие в таком Л. — являет собой ситуацию постоянного выбора, облик создателя
такого Л. куда менее значим: мир такого Л. не достроен до конца, не подвластен
даже предельному рациональному пониманию: «Пространство догадки — пространство
ризомы» (Эко). Сопряжение «ризомы» и «структуры», с точки зрения Эко, невозможно
и немыслимо — это понятия-антиподы. Постмодернистский Л. ризомы призван сменить
традиционалистский, классический Л. мироподобной библиотеки Хорхе Бургосского,
прототипом которого для Эко был сам Борхес. Истоки идеи Л. ризомы Эко усматривал
в парадигме устройства мироздания средневекового герметизма, а именно в идее
о том, что мир целиком отражается в любом своем конкретном проявлении («принцип
всеобщего подобия»), вкупе с отказом от закона причинной обусловленности,
результирующимся в трактовке Универсума как «сети переплетающихся подобий
и космических симпатий». Семиозис в рамках герметизма, по Эко, органично допускает
и фундирует «герметический дрейф» — «интерпретативный обычай, преобладавший
в ренессанс-ном герметизме и основывающийся на принципах универсальной аналогии
и симпатии». Последний на уровне интеллектуальной практики являет собой бесконечный
переход «от значения к значению, от подобия к подобию, от связи к другой связи»:
знак, тем самым, по Эко, оказывается чем-то таким, посредством познания которого
мы постигаем «нечто иное» (ср.: посредством познания знака мы постигаем «нечто
большее», по Пирсу). Историческим коррелятом «герметического дрейфа» в предельных
его версиях Эко полагал поиск источников бесконечных значений в процедурах
каббалы, отдавая предпочтение «процессу свободного лингвистического творения»
или «экстатической каббале» (когда почетное место между Текстом и Богом занимал
Толкователь) перед «теософической каббалой» (когда посредником между Богом
и Толкователем выступал Текст). Пророча наступление Эона Ризомы, Эко не пренебрег
постановкой ряда очевидных проблем: Бесконечна ли ризома? Допустима ли акцентированно
безграничная и беспредельная иерархия смыслов и значений применительно к миру
людей, понимаемому и интерпретируемому в качестве особого Текста, особого
Мира Знаков? Насколько продуктивен в предельных своих проявлениях сопряженный
с бытием этого мира бунт Означающего против тирании Означаемого? Отталкиваясь
от экстравагантных мистических опытов герметизма и оккультизма, продуцируя
мыслимый диапазон траекторий человеческих судеб в Л. пространства ризомы,
Эко пришел к выводу («Маятник Фуко», «Остров накануне»): семиозис в игровой
форме есть и безусловно должен быть ограничен. «Рамки» гипер-пространства
ризомы задаются предельно артикулированной сакральной осмысленностью жизни
и ее смыслов: только «о-смысленный», по Эко, семиозис — нить из бес-смысленного
ризоматического Л.: «рождение Читателя оплачено смертью Автора» (Р.Барт).
Для человека не может быть ситуации невозможности преодоления Л. — есть неизбывная
проблема цены этого. (См. Борхес, Эко, Ризома, «Смерть субъекта».)
A.A. Грицанов
|
