|
ГРАНИЦА ТЕКСТА
— категория анализа художественного текста, позволяющая отделять возможный
мир текста от мира объективной действительности (см. Текст). Г.Т. конституируется
таким образом, что все высказывания художественного дискурса попадают в зону
действия неявных, имплицитных операторов, локализующих эти высказывания (и
соответственно текст) в сфере вымысла, fiction, что имеет ряд немаловажных следствий. Одним из таких
следствий выступает выведение высказываний художественного дискурса из-под
юрисдикции стандартных норм истинностной оценки (высказывания художественного
текста истинны не вообще, а строго в рамках данного текста). Другим важным
следствием является правило экзегетической текстовой локализации автора (см.
Автор) и читателя, и диегетической локализации персонажей (относительное исключение
— перволичностный нарратив, в котором автор-повествователь оказывается одним
из персонажей — см. Нарратив). В принципе Г.Т. не может трактоваться абсолютно
непреодолимой, причем пересечение границ текстового пространства в норме носит
центростремительный (vs. центробежный) характер: автор (повествователь) и/или
читатель в принципе могут быть введены внутрь текстового пространства, что
наблюдается при традиционных внутритекстовых обращениях автора к читателю
(ср. хрестоматийное пушкинское: Читатель ждет уж рифмы розы, //
На вот, возьми ее скорей). В текстах с классическими принципами конструирования
Г.Т. подобные фрагменты либо используются в роли инкрустаций, инкорпорированных
в обычные коммуникативные структуры, либо помещаются авторами на пограничных,
«отмеченных» участках текстового пространства с «приоткрытыми» границами (например,
в прологах, эпилогах и т.п.), чем, собственно, лишний раз подчеркивается релевантность
этих границ. В постмодерне с его установкой на программное уравнивание факта
и артефакта (см. Симулякр), текста и реальности (см. Трансцендентальное означаемое)
степень проницаемости Г.Т. резко возрастает, становясь предметом особого деконструктивистски
ориентированного обыгрывания. Так, постмодернистский автор может занимать
демонстративно двойственную позицию, логически невероятным образом бытуя и
вне, и внутри текста (ср. противоречивую позицию автора, совмещающего позицию
повествователя в третьеличностном нарративе и одновременно действующего лица,
в романе В.Набокова «Пнин»), или, балансируя на грани Г.Т., наделять условно-литературное,
пишущее «я» атрибутами реального существования в действительном мире (ср.
характерные фрагменты текстов Бродского: Плачу. Вернее, пишу, что слезы
// льются, что губы дрожат...; Он, будучи на многое горазд, //
не сотворит — по Пармениду — дважды // сей жар в крови, ширококостный
хруст, // чтоб пломбы в пасти плавились от жажды // коснуться
— «бюст» зачеркиваю — уст! и т.д.), накладывая при помощи подобных
демонстраций проницаемости и условности Г.Т. яркие мазки на общую постмодернистскую
картину универсальной текстуализации мира. (См. Постмодернистская чувствительность.)
Е.Г. Задворная
|
