|
ГЕНОТЕКСТ/ФЕНОТЕКСТ
— термины, введенные Кристевой в работе «Семиотика» (1969) и позднее получившие
более детальную проработку в ее докторской диссертации «Революция поэтического
языка» (1974). Попытка Кристевой заглянуть «по ту сторону языка», выявить
«довербальный» уровень существования субъекта, где безраздельно господствует
бессознательное, с одной стороны, вписывается в общую постструктуралистскую
ориентацию на разрушение монолитных институтов знака, на переход от изучения
структурного уровня языка к до — и внеструктурному уровню, от значения к процессу
означивания; а с другой стороны, она отражает смещение ее собственных интересов
от структуралистской семиотики и лингвистики к психоанализу в рамках так называемого
«семанализа» (см.). Семанализ настаивал на понимании значения не как знаковой
системы, но как означивающего процесса. По мнению Кристевой, текст нужно «динамизировать»
— то есть осуществить ту работу дифференциации, стратификации и конфронтации,
которая осуществляется в языке, — и именно такой «динамизированный» текст
является объектом семанализа. Работа по означиванию осциллирует на границе,
на линии водораздела между Г. и Ф. Обозначая сущностные отличия между двумя
уровнями текста, Кристева отмечает, что Г. и Ф. соотносятся друг с другом
(или отличаются друг от друга) как поверхность и глубина, как значащая структура
и означивающая деятельность, как (математическая) символика и формула. Если
бы эти два термина потребовалось интерпретировать на метаязыке, описывающем
различия между ними, то можно было бы сказать, что Г. — это предмет топологии,
а Ф. — алгебры. На первый взгляд может показаться, что дихотомия Г. и Ф. фактически
воспроизводит оппозицию глубинной структуры и поверхностной структуры, введенной
Хомским, оказавшим немалое влияние на теоретические взгляды Кристевой. Однако
при внешнем сходстве между ними существуют и серьезные различия: в структурном
отношении поверхностный и глубинный уровни Хомского идентичны («глубинная
структура» отражает на понятийно-логическом уровне грамматические и синтаксические
структуры), между ними нет и не предполагается отношения
порождения, трансформации, перехода. Согласно же Кристевой, Г. — это абстрактный
уровень лингвистического функционирования, который предшествует фразовым структурам,
предшествует любой определенности и противостоит любому завершенному структурному
образованию. Кроме того, даже будучи обнаруживаемым
в языке, Г. неуловим для лингвистики (будь то структурная или порождающая
лингвистика). Как уже отмечалось выше, единственной адекватной методологией
исследования Г. выступает семанализ. Очевидно, что исследовательский интерес
Кристевой обращен, прежде всего, на понятие «Г.». Он определяется Кристевой
как глубинное основание языка, как уровень текста, полагаемый вне лингвистических
структур языка, как неструктурированная смысловая множественность, в которой
нет субъектности или коммуникативной интенции. Это процесс, артикулирующий
эфемерные (нестабильные, легко разрушаемые) и неозначивающие структуры. Эти
«структуры» дают начало инстинктуальным диадам; социальному целому и системам
родства; обусловливают матрицы высказывания, предшествуют дискурсивным «жанрам»,
психическим структурам или различным типам организации участников речевого
события. Г. охватывает все семиотические процессы, рассредоточенные импульсы,
те разрывы, которые они образуют в теле, в экологической и социальной системе,
окружающей организм (предметную среду, до-эдиповские отношения с родителями),
но также и возникновение символического. Понятие «Г.» описывает возникновение
объекта и субъекта, конституирование ядра значения. Обнаружение Г. в тексте
требует выявления переносов энергии импульсов, которые могут оставить след
в фонематическом и мелодическом диспозитиве, а так же сказаться в порядке
рассредоточения семантических и категориальных полей (см. Диспозитив, Диспозитив
семиотический). Г. — это единственный переносчик импульсационной энергии,
организующий пространство, в котором субъект еще не расколотое единство. Словом,
Г. выступает как основа, находящаяся на доязыковом уровне; поверх него (на
следующем уровне) расположено то, что принято называть Ф. Множественные ограничения
и правила (социально-политические, главным образом) останавливают означивающий
процесс в том или ином месте, которое он пересекает; они связывают и замыкают
его на той или иной поверхности или структуре; они блокируют практику посредством
фиксированных, фрагментарных, символических матриц; последствия разнообразных
социальных принуждений препятствуют бесконечности процесса; Ф. и есть результат
этой остановки. Несмотря на то, что большинство текстов,
с которыми мы имеем дело, — это воплощения Ф., Кристева наделяет привилегированным
статусом авангардистскую поэзию, так как полагает, что литературные произведения
Маларме, Лотреамона и некоторых других поэтов сумели обеспечить процессуальную
бесконечность означивания; иначе говоря, они открывают доступ к семиотической
«хоре», которая видоизменяет лингвистические структуры (см. Хора).
Ф. — это собственность коммуникативного языка; он постоянно расколот и разделен.
Если Г. — это процесс (означивания и структурирования), который разворачивается
в зонах с подвижными и относительными границами; то Ф. — это структура, он
подчиняется правилам коммуникации и предполагает как субъекта высказывания,
так и его адресата. Ф. — это тот продукт языка, в котором уже появились и
«натурализовались» секретные социальные коды, идеологические формулы. Таким
образом, Ф. — это готовый, иерархически организованный семиотический продукт,
обладающий вполне устойчивым смыслом. Как и некоторые другие
термины, введенные в постструктуралистский контекст Кристевой в работах этого
периода, понятия «Г.» и «Ф.» оказали существенное влияние на становление теории
текста и письма, разрабатывавшейся такими видными французскими исследователями,
как Р.Барт (дихотомия текста — произведения), Ф.Соллерс, Ж.-П.Фай, а также
приобрели новое звучание во французской постфеминистской философии (в частности,
понятие «Ф.» было переосмыслено в свете проблемы «феминного»).
А.Р. Усманова
|
