|
ДРУГОЙ — понятие
современной философии, представляющее собой персонально-субъектную артикуляцию
феномена, обозначенного классической традицией как «свое иное» (Гегель) и
обретающее статус базового в рамках современного этапа развития философии
постмодернизма (см. After-postmodernism), фундируя собой стратегическую программу «воскрешения
субъекта». Данная программа формируется в поздней (современной) философии
постмодернизма на основе своего рода коммуникационного поворота в артикуляции
философской проблематики. Оформление коммуникационной (современной) версии
постмодернистской философии осуществляется на базе синтеза идей диалогизма,
высказанных в рамках неклассической философии (экзистенциальный психоанализ,
современная философская антропология, философская герменевтика, философия
католического аджорнаменто и философская концепция языковых игр). — Прежде
всего, сюда относятся идеи о так называемом «коммуникативном существовании»:
«бытие-с» у Хайдеггера, «со-бытие с Д.» у Сартра, «бытие-друг-с-другом» у
Бинсвангера, «отношение Я — Ты вместо Я — Оно» у Бубера, «преодоление отчаяния
благодаря данности Ты» у О.Ф.Больнова, «малый кайрос» как подлинность отношения
Я с Ты у Тиллиха и т.п. Так, например, в рамках данной постмодернистской программы
чрезвычайно актуальное звучание обретает тезис Сартра «мне нужен другой, чтобы
целостно постичь все структуры своего бытия, Для-себя отсылает к Для-другого»,
— подлинное бытие «Я» возможно лишь как «бытие-с-Пьером» или «бытие-с-Анной»,
т.е. «бытие, которое в своем бытии содержит бытие другого» (Ж.-П.Сартр). Столь
же созвучной оказывается для коммуникационной стратегии постмодернизма позиция
Рикера, полагавшего, что «исходный образец обратимости обнаруживает себя в
языке — в контексте интерлокуции. В этом отношении показателен обмен личными
местоимениями: когда я говорю другому «ты», он понимает это для себя как «я».
Когда же он обращается ко мне во втором лице, я переживаю его для себя как
первое. Обратимость затрагивает роли как говорящего, так и слушающего, предполагая
— как в отправителе, так и в реципиенте сообщения — способность указать на
себя. Но обратимы только сами роли. — Идея незаместимости учитывает личности,
которые эти роли играют. И в дискурсивной практике, в отличие от языковой
интерлокуции, незаместимость проявляется в фиксированном использовании местоимения
«я», его закреплении». Способ бытия есть, по Сартру, «быть увиденным Д.»,
подобно тому, как механизм конструирования «Я» основан, по Гадамеру, на «опыте
Ты», и главное содержание этого опыта есть «свободное перетекание Я в Ты».
— Каждый из коммуникативных партнеров не только «является значащим для другого»,
но и «обусловлен другим», и именно поэтому, по словам Левинаса, «каждый, кто
говорит «Я», адресуется к Другому». В такой системе отсчета возможна лишь
единственная форма и единственный способ бытия «Я» — это бытие для Д., зеркало
которого заменило собою разбитое зеркало прежнего объективного и объектного
мира классической культуры. В противоположность классической философской традиции,
в рамках которой определенность человеческого сознания задавалась его интенцией
отношения к объекту (и даже в противоположность постмодернистской классике,
в рамках которой децентрированная субъективность неизменно была погружена
в текстологически артикулированную среду: как писал Гадамер, «игра речей и
ответов доигрывается во внутренней беседе души с самой собой»), современная
версия постмодернизма определяет сознание посредством фиксации его интенции
на отношение к Д. Фигура Д. становится фундаментальной и конститутивной семантической
структурой в современных попытках постмодернистской философии реконструировать
понятие субъекта. Вектор отношения субъекта к Д., в постмодернистском его
видении, — это «метафизическое желание», репрезентированное в грамматическом
звательном падеже (Левинас). (В сущности, в данном моменте современная культура
вновь воспроизводит в своем философском дискурсе фигуры традиционной восточной
натурфилософии: в частности, в постмодернистской концепции Д. могут быть усмотрены
аналогии с древнекитайской концепцией спонтанности «цзы-жань», предполагающей
самоопределение сущности посредством резонирования с другими (Другими) сущностями
того же рода — «лэй». — Отсюда реминисценции постмодернистской философии по
поводу традиционной восточной философии: программный «антиэллинизм» Деррида,
обращение Кристевой к философии Китая, универсальный интерес постмодернизма
к дзен-буддизму и т.п.) Результатом коммуникации выступает вновь обретенное
философией постмодернизма «Я» — «Я», найденное, по Делезу, «на дне Д.». Так,
по оценке Деррида, «фрагментарный человек» может быть собран только посредством
Д. Таким образом, несущей организационно-смысловой фигурой современной версии
постмодернистской философии становится фигура субъект-субъектных отношений
(коммуникации). Центральная проблема постмодернистской концепции Д. конституируется
как проблема подлинности коммуникации: как отмечает Лакан, «как только...
ребенок столкнется с Другим, он немедленно теряет свою былую невинность и
начинает защищаться от реальности посредством языка». В данном контексте даже
в ситуации предельно коммуникативной, а именно — в ситуации отношения к Богу,
«человеку нужна ложь, нужен посредник», ибо «не нужно веры, когда есть знание
ложного мифа» (Жирар). В этом отношении подлинность субъект-субъектных отношений,
позволяющая идентифицировать их как коммуникативные, может быть зафиксирована
по такому критерию, как их неопосредованность. Максимальная степень последней
возможна именно в отношении к Богу, ибо «христианский посредник сам себя устраняет»
(Жирар), однако Бог не может рассматриваться как Д. в полном смысле этого
слова, поскольку, выступая в качестве коммуникативного партнера для субъективного
Я, Бог, тем не менее, не конституируется в качестве Д.: «Бог — не Другой.
Это — Бог» (Гвардини).
М.А. Можейко,
Д.В. Майборода
|
