|
БРОДСКИЙ Иосиф Александрович (1940 — 1996) — русский
поэт. В 1964 был арестован и приговорен
к 5 годам ссылки за «тунеядство». С 1972 — в США, где вышли его поэтические
сборники «Стихотворения и поэмы» (1965), «Остановка в пустыне» (1970), «В
Англии» (1977), «Конец прекрасной эпохи» (1977), «Часть речи» (1977), «Римские
элегии» (1982) и др., книга эссе «Меньше, чем один» (1986). В 1987 удостоен
Нобелевской премии. Б. создал уникальный поэтический мир, в котором ярко воплотился
ряд конституирующих особенностей постмодернистского художественного мировоззрения.
Так, демонстративный отказ постмодернизма (см. Постмодернизм) от конструирования
устойчивой и единой картины мира (см. Постметафизическое мышление) очевидно
коррелирует с глобальной релятивностью картины мира Б., для которой в первую
очередь характерен повышенный интерес к «альтернативным вариантам поведения,
мироощущения, жизни, бытия» (А.Жолковский). Трагически-ироничная поэзия Б.
идиосинкратична по отношению к устойчивому и окончательному знанию; его дискурс
локализован в сфере субъективного и неабсолютного мнения, относительных и
подвижных точек зрения — отсюда значимость в его лирике мотива множества миров
и возможностей («Невозможность свиданья превращает страну в вариант мирозданья»;
«Когда ты вспомнишь обо мне — а это гласит о двадцати восьми возможностях...»)
и педалирование проблемы видения и оценки мира «с точки зрения воздуха», «с
точки зрения времени» и «смотря по вере». Истинностная ценность любого суждения
в мире Б. может оказаться проблематизированной и размытой; такое размывание
чаще всего осуществляется путем погружения слова, выражения, утверждения в
бесконечные уточнения, пояснения, автоопровержения, комментарии, обсуждения
точности употребленного слова или выражения и их смысла, оплетающие дискурс
плотной сетью, которую то и дело прорывает ироничный авторский голос, напоминающий,
что вся эта относительность относительна в квадрате — ибо существует в мире
текста («Коню не до ухи под носом. Тем более, хи-хи, колесам. Не то чтобы
весна, но вроде. Разброд и кривизна»; «Итак, пускай длина черты известна нам,
а нам известно, что это — как бы вид черты, пределов тех, верней, где места
свиданья лишена она, и ежели сия оценка верна (она, увы, верна), то перпендикуляр,
из центра восстановленный, есть сумма сих пронзительных двух взглядов»). Еще
одним способом размывания истинностной ценности суждения оказывается та или
иная трансформация общеизвестных цитат, «крылатых слов», пословиц и т.п.,
как правило, представляющая собой их пародийную деконструкцию («Служенье Муз
чего-то там не терпит»; «Не стану жечь тебя глаголом, исповедью, просьбой»;
«Кто там скачет, кто мчится под хладною мглой, говорю, одиноким лицом обернувшись
к лесному царю»). При этом излюбленный способ коммуникативной организации
текста у Б. — это нарочитое обнажение парадоксальности лирической коммуникации
(см. Коммуникация), совмещающей автокоммуникативность (см. Автокоммуникация)
со внешней адресованностью; наиболее типично в этом смысле демонстративное,
последовательно обыгрываемое обращение к фиктивному адресату, которого «здесь
нет» или «увы, не существует вообще в природе». Так принцип альтернативности
бытия транспонируется Б. в принцип альтернативности мира и текста. Глобальная
текстуализация мира неуклонно осуществляется Б. путем уничтожения границ между
«как бы» и «на самом деле», между словом и вещью, между персонажем и рифмой,
между «ты»-персонажем и «ты»-читателем, между «я» пишущим и «я» живущим (см.
Скриптор), причем последний обладает арсеналом весьма разнообразных средств,
при помощи которых он пересекает границы текстового пространства («Генерал,
скажу вам еще одно: Генерал! Я взял вас для рифмы к слову «умирал»; «Плачу.
Вернее, пишу, что слезы льются, что губы дрожат»; «Мне, как поэту, все это
чуждо. Больше: я знаю, что «коемуждо» ... Пишу и вздрагиваю: вот чушь-то»).
Таким образом, любой выбор: между теми или иными вариантами бытия, между теми
или иными способами его осмысления, между существованием в реальном мире или
в мире текста — оказывается у Б. неокончательным, неабсолютным и, в сущности,
совершенно условным. Интересно, что эта позиция была хорошо отрефлексирована
самим поэтом, заметившим однажды, что он относится к категории людей, у которых
«нет иллюзий относительности объективности взглядов, которые они исповедуют;
напротив, они настаивают на своей субъективности прямо с порога... как правило,
они полностью сознают уязвимость, присущую их взглядам и позициям, которые
они отстаивают», что связано «с их инстинктивным, отнюдь не земным пониманием
того, что крайняя субъективность, предвзятость и, в сущности, идиосинкразия
суть то, что помогает искусству избежать клише. А именно сопротивление клише
и отличает искусство от жизни». (См. также Постмодернизм, Языковые игры.)
Е.Г. Задворная
|
