|
АВТОНОМИЯ (греч.
autos — собственный и nomos
— закон) — понятие философии истории, социальной философии и социологии, фиксирующее
в своем содержании феномен дистанцирования личности
от социального контекста. Выделяя этапы исторического становления
А. как социального феномена, можно зафиксировать: 1) исходное выделение человека
из природы (А. социума или нулевой цикл формирования А.) и индивида из рода
(индивидуальная А. или собственно А.); 2) формирование в рамках традиционного
общества парадигмы автаркии (autarkia — независимость, самоудовлетворение), основанной
на имплицитной идее А. (стоицизм в античной Греции, буддизм в Древней Индии
и др.). Уже на этом этапе конституирования
А. может быть зафиксировано существенное отличие протекания данного процесса
в контексте восточной культуры и культуры западного образца: если на Востоке
А. мыслится как дистанцирование от социального контекста
в условиях растворенности человека в природных (космических) циклах, то применительно
к Европе, где отношение к природе конституируется в парадигме природопользования,
феномен А., в тенденции, конституируется в экстремальном своем варианте
— А. как тотальное противостояние среде. Вместе с тем, на данном этапе принцип А. не конституирован в качестве
эксплицитно сформулированного идеала, — напротив, в культурном пространстве
доминирует идеал принадлежности к общности (так, если, согласно законодательству
Солона, человек, во время уличных беспорядков не определивший своей позиции
с оружием в руках, изгонялся из общины, то этот факт значим не только содержательно,
но и с той точки зрения, что демонстрирует процедуру изоляция от общины
в качестве одной из крайних пенитенциарных мер традиционного общества); 3)
оформление в рамках христианской традиции (особенно после «Исповеди» Августина)
не только идеалов, но и технологий глубинной интроспекции и скрупулезной морально-психологической
рефлексии, культивация рафинированного интеллектуального самоанализа. Христианство,
в целом, существенно сдвигает культурные акценты: безусловно сохраняющая свой
статус идея всеобщего единения (в духовном аспекте) дополняется и уравновешивается
идеей А. в плане отношения к наличному социальному контексту. Интерпретация
последнего в свете презумпции Второго Пришествия предполагает перенесение
аксиологических акцентов (при осмыслении феномена социальной
темпоральности) с настоящего к будущему, что задает
в христианстве парадигму А. как радикального дистанцирования
от социального контекста как воплощения несправедливости и источника страданий:
«не имеем здесь постоянного града, но взыскуем грядущего»
(Посл, к евр., 13, 13 — 14). Согласно позиции Тертуллиана,
христиане есть «одиночные частные лица», признающие над собой лишь «божественную
Божью власть», — именно в раннем христианстве закладываются эксплицитно конституированные
идейные основы А. индивидуального субъекта по отношению к светской власти
(равно как и космополитизма и индивидуализма): «для нас нет дел более чужих,
чем дела государственные», и «для всех только одно государство — мир» (Тертуллиан).
В этом контексте существенно трансформируется семантика религиозных таинств:
если в традиционной дохристианской культуре культ выступал именно в функции
регулятора сферы повседневности, то христианские таинства, напротив, мыслятся
как акты реального приоткрывания сакральной сферы
в сфере повседневности. В целом, христианство формирует культурную ориентацию
на А., понятую в конкретном аксиологическом контексте
как нормативную ориентацию на нездешнее: «быть в
мире, но не от мира сего». Таким образом, ядром христианства как особого типа
культуры является его центрация на личности особого
типа, ориентированной на сохранение самотождественности
и духовной А. в социально-политических и духовно-идеологических контекстах,
и, вместе с тем, на индивидуальную ответственность за судьбы мира; 4) новый
импульс развитию культурного идеала А. был придан феноменом индивидуализма
Нового времени: развитие книгопечатания привело к формированию «культуры зрения»,
фундированной презумпцией А. «собственного видения», «личной точки зрения»,
«индивидуального взгляда на вещи» (в противоположность суггестивно ориентированной
традиционной «культуре слуха»). Масштабная интеграция человечества в условиях
индустриальной системы хозяйствования отнюдь не предполагает содержательного
духовного единения, которое бы делало доступным для индивида переживание своей
принадлежности к общности, что вызывает к жизни такие феномены, как знаковая
демонстрация принадлежности к виртуальной группе (например, феномен моды);
неизменно обреченные на неудачу модернизационные
попытки реанимации экстатических технологий переживания единства, свойственных
архаической культуре (суррогатный характер подобных поисков проанализирован
Фроммом в работе «Иметь или быть?») и т.п. — Платой за А.
индивида, репрезентированную как в когнитивно артикулированной
А. точки зрения, так и в социально артикулированной А. частной жизни, оказывается
утрата чувства общности, последняя начинает рефлексивно осмысливаться в качестве
ценности (в отличие от культуры традиционного общества, где она выступала
как данность и в силу этого не подвергалась эксплицитному осмыслению). Однако
конституирование идеи А. в качестве аксиологического
экстремума шкалы культурных ценностей индустриализма обусловило не подвергаемую
ни малейшему сомнению готовность человечества заплатить эту цену: в системе
отсчета субъекта западного типа индивидуальность и индивидуальная А. выступают
абсолютным мерилом ценностного пространства; 5) в 20 в. понятие «А.» было
не только аксиологически актуализировано в новом культурном контексте,
но и получило радикально новое содержательное развитие в неклассической философской
традиции, а именно — в концепции экспертократии,
которая к 1980-м сменяет собой концепцию технократии. Концепция экспертократии отличается от последней тем, что, органично
впитывая в свое содержание идеи гуманизации и гуманитаризации культуры, она в новом ключе интерпретирует
статус и роль интеллигенции в обществе. По оценке Гоулднера,
интеллигенция выступает в социальной системе в качестве «значимого
маргинала». Концепция экспертократии базируется
на теории «нового класса», под которым понимается группа высокообразованных
специалистов, чей доход не определяется собственностью, но является прямо
пропорциональным интеллектуально-творческому потенциалу. В центре концепции
экспертократии стоит, таким образом, не технический специалист
и не менеджер, но эксперт — специалист-ученый. И если неоконсервативное направление концепции экспертократии
фокусирует внимание на интерпретации интеллигенции в качестве класса («класс
экспертов»), объединенного общностью образования, стиля мышления и ценностных
идеалов (Д. Мойнихен), то радикальное направление
данной концепции акцентирует идеологический характер данной общности и критический
потенциал его коллективного сознания. Так, Гоулднером
показано, что интеллигенция как класс обладает не только высоким и во многом
универсально-общим культурным потенциалом, но и «культурой критического дискурса» (см. Дискурс). Феномен
дискурса содержательно переосмыслен в рамках данного направления
и получает свою расширительную трактовку, которая основывается на трактовке
дискурса в качестве своего рода рефлексивной речевой
коммуникации, предполагающей самоценное обсуждение (проговаривание) и интерпретацию
всех значимых для участников коммуникации ее аспектов. Это создает своего рода коммуникативную
реальность, не совпадающую с реальным социальным фоном ее протекания: последний
и не принимается на уровне позитивистской констатации, и не отрицается на
уровне субъективного алармизма, — он просто дистанцируется,
освобождая место для «коммуникативного пространства» (Гоулднер). В радикальном направлении концепции экспертократии семантико-аксиологический
фокус смещается с коммуникативных аспектов дискурса
на социально-критические. По мнению Гоулднера,
дискурс принципиально идеологичен,
ибо А. является как целью, так и способом существования интеллигенции как
«нового класса», а дискурс выступает средством ее,
А., достижения; между тем, формирование в структуре общества
класса, который, с одной стороны, автономен, дискурсивно дистанцирован
от нормативной социальной структуры, а с другой — критически ориентирован
по отношению к последней, означает конституирование
не просто маргинальной, но дестабилизирующей социальной силы, поскольку в
рамках критического дискурса как средства достижения
А. интеллектуалами проговариваются деструктивно-критические интерпретации
наличной социальной среды, являясь готовыми идеологическими программами для
оппозиции. Более того, в случае если социальный фон
дискурсивных практик оказывается неадекватным (оказывает сопротивление автономизации),
он выступает специальным целеположенным объектом
деструкции — во имя все той же возможности А. Подобная, казалось бы, маргинальная
позиция интеллигенции как субъекта А. на деле оказывается социально акцентированной
и доминирующей, а решающее значение «критической свободной мысли интеллектуалов»
(Гоулднер) в истории позволяет говорить о реальной
экспертократии, целью которой оказывается
А. интеллектуалов.
М.А. Можейко
|
