|
«АНТИХРИСТ. ПРОКЛЯТИЕ
ХРИСТИАНСТВУ» — предпоследняя работа Ницше («Der Antichrist»; первое издание
— в 1895, окончательная редакция — 1956). Персонаж, именуемый «А.», был недвусмысленно
авторизован самим Ницше. Он отмечал в письме к Мальвиде фон Мейзенбуг от 3
— 4 апреля 1883: «Угодно ли Вам услышать одно из новых моих имен? В церковном
языке существует таковое: я есмь... Антихрист» (замечание К.А.Свасьяна). Позиция
Ницше была не совместима с традиционалистским атеизмом. Последний есть именно
отрицание существования Бога, что же касается Ницше, то он признавался, что
«еще ребенком узрел Бога во всем блеске». Скорее позиция Ницше напоминает
бунт, преодоление, а не голое и бесплодное отрицание. Священников Ницше именует
«ядовитыми пауками на древе жизни», «паразитическим типом человека». И в тоже
время Ницше полагает, что именно христианство и отчеканило самые, пожалуй,
тонкие лица в человеческом обществе. Церковь для Ницше — смертельный враг
всего благородного на земле, она стремится растоптать всякое величие в человеке,
она выступает за все болезненное и слабое. Однако и тут Ницше признает в ней
особого рода власть: церковь более благородное учреждение, нежели государство.
Эту двойственность можно объяснить тем, что Ницше родился в семье протестантских
священников, и эта близость к христианству для него была очень важной, тем
более что, по его убеждению, большинство христиан — христиане несовершенные.
(Как писал Ясперс в работе «Ницше и христианство», расхождение между притязанием,
требованием и действительностью испокон веков было движущей силой христианства».
Ясперс полагал, что главная особенность страстной ненависти Ницше в том, что
«его вражда к христианству как действительность была неотделима от его связи
с христианством как требованием». Это привело к тому, что Ницше призывает
не просто отделаться от христианства, но преодолеть его через сверх-христианство.
Он хочет преодолеть его, опираясь на те самые силы, которые и принесли христианство
в мир.) Говоря «Бог умер», Ницше ставил диагноз современной действительности.
Отчего умер Бог? Ответов у Ницше несколько, но только один развит до конца:
причина смерти Бога — христианство. Христианство как вероучение и догма чуждо
Ницше; он признает в нем лишь человеческую истину в символической форме. Христианство
для Ницше — это существование навыворот, испорченность: «... оно создало идеал
из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый
разум духовно-сильных натур, т.к. оно научило их чувствовать высшие духовные
ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушение». Ницше же ценит
саму жизнь как инстинкт роста, устойчивости, накопления сил, власти: «где
недостает воли к власти, там упадок». Христианство, согласно Ницше, — религия
сострадания. Противопоставление страдания и сострадания является одним из
центральных положений мировоззрения Ницше. По его мысли, страдание способствует
самопреодолению, росту власти над самим собой; высшее здоровье заключается
в способности преодолевать болезнь и боль. Сострадание, напротив, расслабляет,
уменьшает «волю к власти». Христианство есть религия милосердия, сострадания;
собственное дионисийство Ницше провозглашает как религию страдания и жизнеутверждения.
По убеждению Ницше, христианство на место человеческих истин поставило фикции
— Бог, искупление, милость, добродетель и т.д., придав им характер безличности
и всеобщности: «самые глубокие законы сохранения и роста повелевают как раз
обратное: чтобы каждый находил себе свою добродетель, свой категорический
императив». С иронией относился Ницше и к идее «чистого духа». Вера в «чистый
дух» не является, по его мысли, доказательством высшего происхождения человека,
его божественности. Если мы отбросим нервную систему, чувства (т.е. «смертную
оболочку»), то, как писал Ницше, мы «обсчитаемся». Христианство, по Ницше,
— это отказ от действительности, ее оклеветание. Народ, который верит в себя,
имеет также и своего собственного Бога. В нем он чтит свои добродетели. Основой
такой религии является благодарность народа за свое существование. Такое божество,
по Ницше, проявляется как в добре, так и во зле. Христианский бог — бог только
добра, которому не знакомы ни сила, ни победа, ни гнев. Если народ погибает,
если исчезает его вера в будущее, его надежда на свободу, то меняется и Бог,
превращаясь в доброго и скромного, советующего «душевный мир», «осторожность»,
«любовь к другу и врагу» и т.д. По Ницше, у богов нет иной альтернативы: «или
они есть воля и власть... или же они есть бессилие к власти — и тогда они
по необходимости делаются добрыми...». Христианское понятие о божестве («Бог
как Бог больных. Бог как паук, Бог как дух»), с точки зрения Ницше, есть одно
из самых извращенных понятий о божестве, какие только существовали. Это Бог,
выродившийся в противоречие с жизнью, обожествляющий «ничто». Источник христианства
для Ницше — это античность. Уже первоначальная апостольская община представляла
собой, по Ницше, мир больных. В позднеантичном мире эти люди повсюду встречали
родственные души, т.к. в язычестве давно уже росло антиязычество — уродливые
и больные религиозные формы. И вот христианство усвоило учения и обряды всех
подземных культов Римской империи, порождения больного разума. Ибо, согласно
Ницше, «судьба христианства лежит в необходимости сделать самую веру такой
же болезненной, низменной и вульгарной, как были болезненны, низменны и вульгарны
потребности, которые оно должно было удовлетворить». Сократ и Платон для Ницше
— провозвестники этого явления. Античность сама породила христианство. Христианство
вобрало в себя все проявления ущербной и угасающей жизни: жертвенность, аскетизм,
философию мироотрицания и т.д. Оно победило, как считает Ницше, благодаря
своим историческим корням — иудаизму: «Евреи — это самый замечательный народ
мировой истории, потому что они, поставленные перед вопросом: быть или не
быть, со внушающей ужас сознательностью предпочли быть какою бы то ни было
ценою: и этою ценою было радикальное извращение всей природы...». Как подчеркивал
Ницше, они оградили себя от всех условий, в которых народ только и мог жить...
они извратили ценности, изобретя моральные идеалы, которые — до тех пор, пока
в них верят, — превращают их немощь в мощь, а их ничтожество — в ценность...
Именно здесь и проявился инстинкт ressentiment, из которого всякое жизнеутверждение
выглядит злом. Евреи, несмотря на свою силу и мощь, сами отказались от мира
действительности, от реальности, что привело к понижению воли к власти и явилось
причиной физиологического спада, decadence. В связи с христианством Ницше
вводит слово «ressentiment» — это злопамятство и мстительность, ненависть,
злоба, но это все сопровождается чувством бессилия. Яркий пример ressentiment
— это распятие Бога, т.е. человек мог простить все, кроме того, что человек
— это не он (Бог). Под ressentiment Ницше понимает и основу христианского
мира. Образ Иисуса Христа у Ницше стоит особняком. Реальность Иисуса, по его
мнению, не имеет к истории христианства никакого отношения. Иисус для Ницше
— это некий человеческий тип, которому нужно дать психологическую характеристику.
Иисус несет в мир новую жизненную практику, а не новое знание. Эта практика
имеет своей целью блаженство, которое заключается в том, чтобы чувствовать
себя дома в том мире, который не может потревожить никакая реальность, — в
мире внутреннем. Дело блаженного проявляется в том, что он проходит мимо мира,
или сквозь мир, не позволяя ему себя затронуть. Свое понимание Христа Ницше
противопоставляет понятиям «герой» и «гений». Христос — это не герой, как
хотят показать его Евангелия. Он — противоположность борьбе; неспособность
к противодействию делается здесь моралью; блаженство в мире, в кротости, в
неспособности быть врагом. Что же касается слова «гений», то Ницше пишет:
«говоря со строгостью физиолога, здесь было уместно совершенно иное слово
— слово «идиот». Для Ницше, не Ренан, а Достоевский был тем, кто угадал Христа,
поэтому «идиот» равен здесь «святому», что доказывается соединением: «святой
идиот». Все это имеет своей причиной крайнюю восприимчивость к страданию и
раздражению, «инстинкт ненависти против всякой реальности». Ницше считал,
что христианство с самого начала есть опасное извращение того, что было истиной
для Христа. По мысли Ницше, «в сущности, христианином был только один, и тот
умер на кресте». Христос, по Ницше, — не родоначальник и не исток христианства,
а всего лишь одно из его средств. Прежде всего, на место действительного Христа
поставили выдуманный образ: борца и фанатика, образ Спасителя, в котором важны
были лишь смерть и воскресение. Главным же заблуждением, на которое делает
упор Ницше, было обожествление такого психологического типа. Задача Иисуса
— дать образец новой жизни, нового поведения. «Новое поведение, но не новая
вера...», — комментирует Ницше. Только внутренние реальности Христос принимал
как реальности. Он лишь символ. «Ничего нет более не христианского, как грубые
церковные понятия о Боге как личности, о грядущем «Царстве Божьем», о потустороннем
«Царстве Небесном», о «Сыне Божьем», втором лице св. Троицы — это ... всемирно-исторический
цинизм в поругании символа». Христос, по Ницше, умер не для спасения людей,
но чтобы показать, как нужно жить. Здесь Евангелие против Христа, или наоборот,
Христос против Евангелия. «До бессмыслицы лживо в «вере» видеть примету христианина,
хотя бы то была вера в спасение через Христа; христианской может быть только
христианская практика, т.е. такая жизнь, какой жил тот, кто умер на кресте...».
Как же получилось так, — спрашивает Ницше, — что Христос стал Сыном Божьим?
Не выдержала идея равенства всех как детей Божьих, которому учил Иисус; местью
человека было неумеренно поднять Иисуса, отделить его от себя: совершенно
так, как некогда «иудеи из мести к своим врагам отделились от своего Бога
и подняли его на высоту». Один Бог и один Сын Божий: оба порождение ressentiment.
Воскрешение, вера в личное бессмертие разрушают «всякую естественность в инстинктах»,
т.е. все, что есть в инстинктах хорошего, что способствует жизни, ручается
за будущее — возбуждает теперь недоверие. «Жить так, чтобы не было более смысла
жить, — это становится теперь «смыслом» жизни...». Истинность христианства
для Ницше заключается в том, что оно не исторично, но ежечасно; не церковь
основа христианства, а сам человек, и идея Вечного Возвращения связана с пониманием
Христа, как возникающего ежемгновенно. Ницше противопоставляет Иисусу Павла
в образе первого огрубителя и губителя христианства. (Как предупреждал К.Свасьян
в комментариях к «Антихристу», две последние книги Ницше — «Антихрист» и «Ессе
Homo» — требуют особенно осторожного и критического подхода: «элемент невменяемости
и распада Я свил себе в этих сочинениях зловещее гнездо...».) Для Ницше Павел
является, пожалуй, самым ненавистным персонажем истории, исказившим смысл
учения Христа. Противопоставляя друг другу Христа и Павла, Ницше исходил из
лютеровской интерпретации посланий апостола. Теологическим обоснованием разрыва
с католической церковью служили учения Лютера о предопределении и об «оправдании
верою». Именно Лютер довел до предела противопоставление разума и веры, что
дало Ницше возможность говорить об изначальной враждебности христианства разуму.
Несмотря на слова Павла: «А теперь пребывают... три: вера, надежда, любовь;
но любовь из них больше», Ницше вслед за Лютером считал Павла проповедником
спасения «только верою». Ницше не увидел, что Павел по своей сути близок ему,
Ницше, что он поборник свободного самоопределения в новом опыте. Тема Ницше
«бытие в становлении», тема свободы, вседозволенности, подлинности звучат
и у Павла. И самое главное — тема песни и танца у Павла: «... буду петь духом,
буду петь и умом». Такая ситуация, при которой Ницше еще пишет: «Павел был
величайшим из всех апостолов мести...», может быть объяснена сквозь призму
лютеранства, и, возможно, надвигающейся тени безумия на лицо Ницше. В «Антихристе»
затронут и буддизм. Ницше осуждает и христианство, и буддизм за принадлежность
к нигилистическим религиям, при этом он видит 9 них серьезные различия.
«Осуждая христианство, — писал Ницше, — я не хотел бы быть несправедливым
по отношению к родственной религии... к буддизму». Он находит буддизм «в сто
раз реальнее христианства», «в сто раз холоднее, правдивее и объективнее».
Главное для Ницше в буддизме — это отказ от понятия «Бог», замена «борьбы
против греха» на «борьбу против страдания», отказ от аскетического идеала
и, в тоже время, умеренность в потребностях, немстительный характер буддистского
учения. Если в христианстве, по Ницше, ищут спасения низшие сословия и поэтому
«христианству нужны были варварские понятия и оценки, чтобы господствовать
над варварами», то буддизм, по мысли философа, — религия «цивилизации», близящейся
к концу, приведшей к усталости, религия для «добрых, нежных рас, достигших
высшей степени духовности». В этом смысле буддизм также стоит выше христианства.
Сравнение Иисуса с Буддой имеет весьма неожиданное продолжение, т.е. аутентичное
христианство, христианство самого Христа могло бы стать чем-то вроде европейской
формы буддизма. Буддизм используется Ницше прежде всего как средство полемики
с христианством. Отношение к «Законам Ману» у Ницше такое же двойственное,
как и к буддизму. В «Антихристе» достоинство «Законов Ману» видится им как
раз в том, что знатные сословия, философы и воины с их помощью держат в руках
массы. Ложь не отрицается, но упор сделан на цели этой лжи, и здесь Ницше
говорит о том, что христианству как раз и недостает святых целей. В вину буддизму
Ницше ставит пессимизм, жизнеотрицание. В противоположность этому Ницше ставит
Диониса, «учителя вечного возвращения», — Дионис против Будды. Еще одна причина
отрицательного отношения Ницше к христианству связана с понятием «тела». Тело
в христианстве презирается, оно на последнем месте. Вершина отвращения и презрения
к телу — это аскетизм, т.е. ressentiment, направленный на себя, это и распятие,
т.е. ressentiment, направленный на другого. Тело для Ницше имеет первостепенное
значение. Его философия — это танец, не как движение души, а как движение
тела. (См. Тело.) Метафора — это основной элемент языка тела, тела как становления.
Становление и есть преодоление языка. В танце тела рождается мысль. Мыслить
у Ницше — это возвращать понятиям их первоначальный смысл, метафоричность,
уже стертую в понятийном языке. Дионис и есть образ этого тела, которое собирается
по кусочкам до полного воскрешения, это вечное становление. Вместе с понятием
«тело» Ницше раскрывает понятие «свет». Точнее, тело и свет у него неразделимы.
Ницше призывает полдень, когда исчезнут все тени, заглушающие тело иллюзорной
двойной реальностью, когда тело и свет будут не разделены. Что же касается
христианства, то это время полумрака, это сумерки: нет тела и нет света, есть
только одна иллюзия реальности. Свет и есть то условие, при котором тело может
выйти за пределы самого себя. Ницше писал, что человек есть «еще не установившееся
животное» с неопределенными возможностями, Однако именно этот «недостаток»
человека и есть в то же время его шанс. Он еще не то, чем может быть, но он
еще может стать всем. Ницше отнюдь не хочет, чтобы человек стал, наконец,
«установившимся животным», то есть определенным типом, ибо это непременно
означало бы стадный тип. Совсем наоборот, подлинная сущность человека заключается
именно в том, что он не установился, что он всегда может выйти за свои пределы.
(См. Сверхчеловек.) Ницше повторяет вслед за Иисусом: нет больше никаких противоположностей.
Это значит, что Христос и Дионис, Бог и Человек, Христианин и А. — это одно
— лабиринт. В вечном становлении человека снимаются все противоположности.
И.Н. Лазько
|
