|
ГЛАВА 4.
АНГЛИЙСКИЙ РОМАН
ЗРЕЛОГО ПРОСВЕЩЕНИИ
Период зрелого
Просвещения в Англии, охватывающий 40 — 50-е годы XVIII
в., отмечен бурным расцветом просветительского реалистического романа. Драма,
памфлет, эссе и другие жанры, популярные на раннепросветительском этапе, продолжают
играть видную роль в культурной жизни страны, но перестают быть ведущими.
Роман завоевывает господствующие позиции в английской литературе и служит
действенным средством пропаганды и популяризации просветительских идей.
Важнейшей предпосылкой
становления романа как подлинного эпоса нового времени послужили те сдвиги
в экономической, политической и культурной жизни Западной Европы, которые
были связаны с процессом распада феодальных и утверждения новых буржуазных
отношений. Не случайно именно Англия, раньше других европейских стран вступившая
на путь буржуазного развития, дала миру первые блестящие образцы нового жанра.
Преемственно связанный
с традициями плутовского романа, «Дон Кихота» Сервантеса и повествовательной
прозы XVII в., роман эпохи Просвещения вместе с тем и в идейном,
и в художественном отношении существенно от них отличается. Осваивая опыт
драматических, публицистических и документальных жанров, он обращается к изучению
повседневной частной жизни в ее многообразных проявлениях, вводит в литературу
нового героя из буржуазно-демократических слоев общества, ставит и решает
новые, актуальные для своего времени философские, социальные и этические проблемы.
Отцом просветительского
реалистического романа по праву считается Даниель Дефо. Его преемниками на
этапе зрелого Просвещения становятся Ричардсон, Филдинг и Смоллетт. Они стоят,
по существу, у истоков двух чрезвычайно важных линий в развитии европейского
«эпоса частной жизни». Эпистолярные романы Ричардсона, исследующие душевный
мир личности, знаменуют собой рождение жанра психологического романа; «комический
эпос в прозе» Филдинга и сатирические полотна Смоллетта, использующие сюжетную
схему «странствований» героя и опирающиеся на традиции Сервантеса, прокладывают
путь жанру так называемого «романа большой дороги».
Начало зрелого
Просвещения в Англии связано с творчеством Сэмюэла Ричардсона (Samuel Richardson, 1689 — 1761), ровесника «Славной бескровной революции», воплотившего
в своих произведениях выдвинутые ею демократические идеалы. Жизнь Ричардсона
была небогата событиями: сын столяра из Дербишира, он по окончании школы приехал
в Лондон, нанялся на работу в одну из типографий, где и трудился до конца
своих дней, пройдя долгий и нелегкий путь от подмастерья до владельца предприятия
и главы издательской гильдии.
Свой первый роман
— «Памела, или Вознагражденная добродетель» — Ричардсон начал писать, когда
ему было уже пятьдесят лет. Первые два тома книги увидели свет в 1740 г.,
вторая часть, также состоящая из двух томов, появилась год спустя. Сюжет романа
составляет назидательная история юной Памелы Эндрюс, на целомудрие которой
покушается сын ее покойной госпожи и покровительницы мистер В.; ради достижения
своей гнусной цели он пускает в ход ложь, клевету, угрозы и подкуп, пока наконец
нравственная чистота Памелы, ее ум и кротость не пленяют сквайра настолько,
что, презрев сословные преграды, он предлагает своей служанке стать его законной
женой.
Весь роман состоит
из писем Памелы к родителям. Форма романа в письмах позволяет автору с глубокой
психологической достоверностью раскрыть душевный мир героини, сложнейшие перипетии
ее взаимоотношений с молодым сквайром. Психологический аспект сюжетной коллизии
теснейшим образом переплетен с социально-этическим: Памела и мистер Б. противостоят
друг другу как представители различных общественных сословий и как носители
противоположных нравственных начал. «Простонародные» добродетели в романе
одерживают верх над аристократическим пороком.
Осуждая распущенность
и произвол дворянской знати и возвеличивая высокие душевные свойства девушки
из народа, автор «Памелы» не посягает, однако, на кастовую мораль современного
ему общества. Радикально-уравнительные идеи остаются чужды писателю: он, как
и его героиня, убежден, что «общественные различия, вообще говоря, должны
соблюдаться».
Проповедь смирения,
которую Ричардсон вкладывает в уста Памелы, заметно снижает выдвинутый им
идеал свободной, духовно независимой личности. Особенно это ощущается во второй
части романа, где героиня предстает рачительной и благочестивой хозяйкой поместья.
Нотки фальши, проникающие
в письма «несравненной Памелы», тотчас уловили наиболее чуткие и проницательные
читатели романа. В приписываемой Филдингу «Апологии жизни мисс Шамелы Эндрюс»
героиня Ричардсона выведена под именем Шамелы (от англ, sham — притворство) как ловкая пройдоха, задумавшая женить
на себе недалекого богача-аристократа. Она же — в роли супруги сквайра, чопорной
и самодовольной ханжи — появляется на страницах филдинговской «Истории приключений
Джозефа Эндрюса...», положившей начало длительной литературной полемике двух
писателей. Справедливо критикуя буржуазно-пуританские морализаторские тенденции,
характерные для творчества старшего современника, Филдинг вместе с тем с восхищением
отзывался о его изумительном даре проникать в тайники человеческого сердца.
Значение первой
книги Ричардсона для последующего развития литературы трудно переоценить.
Автор «Памелы» сумел показать, сколько поэзии и драматизма заключено в повседневных,
ничем, казалось бы, не примечательных событиях, сколько истинного благородства
и глубины могут таить в себе переживания скромной служанки, дочери бедных
крестьян. Вопреки плохо согласующимся со всем художественным строем романа
охранительно-дидактическим рассуждениям писателя о законности общественной
иерархии, демократическая мысль XVIII
в. восприняла заключенный в «Памеле» урок социального равенства.
Успех книги был
огромен. Ею зачитывались литераторы и общественные деятели, респектабельные
буржуа и светские дамы, священники и простолюдины. В течение первого же года
роман выдержал пять изданий и был переведен на французский язык аббатом Прево.
Вскоре началось триумфальное шествие «Памелы» по всей Европе.
Еще больший успех
выпал на долю второго романа Ричардсона — его знаменитой «Клариссы, или Истории
молодой леди» (1747 — 1748). По глубине содержания, психологизму и драматической
мощи это произведение превосходит все написанное Ричардсоном. Усложняется
структура романа, обогащается его эпистолярная техника: история героини раскрывается
не только в ее собственных письмах, как это было в «Памеле», но и в письмах
ее родных, друзей и знакомых, каждый из которых обладает своим характером,
своей точкой зрения на события, своей, глубоко индивидуальной, манерой письма.
Описывая трагическую
историю Клариссы Гарлоу, Ричардсон дает реалистическую, социально типичную
мотивировку драмы, разыгрывающейся в стенах мрачного Гарлоу-плейс. Дочь богатых
родителей, Кларисса вопреки воле отца наотрез отказывается выйти замуж за
ненавистного ей человека, скрягу Сомса. Наследство, полученное Клариссой от
деда и вызывающее тайную зависть ее брата и сестры, лишь усугубляет семейные
раздоры. Причиной раздоров становятся деньги. «Любовь к деньгам — корень всякого
зла», — пишет Кларисса своей подруге.
Доведенная до отчаяния
тиранией семьи, Кларисса решается вверить свою судьбу молодому блестящему
дворянину Роберту Ловласу, который жестоко злоупотребляет доверием бежавшей
с ним девушки и, опоив ее снотворным зельем, совершает над ней насилие. Мещанская
мораль предписывает ей отныне один путь — законный брак, тем более что на
этом настаивают и его знатная родня, и ее близкие. Однако Кларисса отвергает
всякий компромисс с грехом и умирает, торжествуя нравственную победу. Ловлас,
истерзанный угрызениями совести, покидает Англию и вскоре погибает на дуэли
от руки двоюродного брата Клариссы.
Конфликт романа
— это не только любовно-психологический и моральный поединок двух сильных
и гордых натур — чистой и благородной Клариссы и демонического в своей коварной
изобретательности Ловласа, но и — в более широком плане — столкновение личности,
отстаивающей свое достоинство, с жестоким и равнодушным обществом. Чем решительнее
борется Кларисса за право «быть хозяйкой собственных поступков», тем сильнее
обостряется ее одиночество. Ей противостоят и члены семейства Гарлоу, и светские
повесы — друзья Ловласа, и обитательницы публичного дома миссис Синклер.
С хогартовской
смелостью рисуя картины мишурного блеска и моральной деградации знати, своекорыстие
и бессердечие буржуа, разврат и коррупцию, царящие на лондонском «дне», автор
«Клариссы» вместе с тем не сомневается в разумности сложившихся в Англии общественных
отношений и панацею от всех бед видит в моральном исправлении отдельных людей,
составляющих общество.
Свято веря в изначальную
доброту и чистоту человеческой природы, Ричардсон воплощает свои представления
о героических возможностях, в ней заложенных, в светлом облике Клариссы Гарлоу.
У ее антагониста Ловласа эти возможности, как стремится показать автор, оказываются
обращенными во зло ложным воспитанием и влиянием дурной среды. Но и в нем
порывы естественного великодушия постоянно вступают в спор с эгоизмом и развращенностью.
Необычайная сложность характеров, созданных Ричардсоном, привела к неожиданным
для него результатам его герой — блестящий и порочный, жестокий и порывисто-нежный,
циничный и восторженный — покорил сердца читателей, тогда как его Кларисса,
олицетворение сияющей добродетели, показалась многим чопорной и высокомерной.
Писатель-моралист,
ценивший нравоучительную сторону своих произведений едва ли не выше их художественных
достоинств, Ричардсон поспешил исправить невольно совершенную им «ошибку».
Главный герой его последнего романа — семитомной «Истории сэра Чарльза Грандисона»
(1754) — был задуман как своего рода антитеза Ловласу и призван служить возвышенным
и в то же время доступным для подражания образцом «хорошего человека».
Лишенная высоких
достоинств «Клариссы», «История сэра Чарльза Грандисона» интересна главным
образом как художественное отражение положительной программы того умеренного
демократического крыла в английском просветительстве, к которому принадлежал
Ричардсон. Его герой, сэр Чарльз, отвергает аристократический кодекс чести
во имя новых, буржуазных идеалов, исповедует принципы просвещенной терпимости
к иноверцам и иноплеменникам, поощряет развитие торговли и мануфактур, занимается
филантропией и проводит ряд буржуазных реформ в своих родовых поместьях. В
отличие от героев «Памелы» и «Клариссы», безупречному сэру Чарльзу и его невесте,
мисс Гарриет Байрон, неведомы противоречия и душевные терзания: они живут
в полной гармонии с обществом.
Несмотря на очевидные
недостатки романа — назойливое морализаторство, отсутствие идейно значимого
конфликта, он, как и другие произведения писателя, пользовался большой, хотя
и сравнительно недолгой, популярностью у читателей.
Все три произведения
Ричардсона принадлежат к жанру эпистолярного романа и написаны в традициях
мнимой документальности: желая придать своим творениям характер наибольшего
правдоподобия, автор выдает их за подлинную переписку реально существовавших
лиц. Эпистолярный жанр наиболее адекватно отвечал творческим запросам романиста
и обрел у него необыкновенную разносторонность и гибкость. Роман в письмах
позволял ему передать тончайшие оттенки чувств и мыслей героев, их сиюминутные
переживания, запечатлеть в остро драматической форме столкновение противоречивых
мировоззрений, интересов и страстей.
Роль эмоционального
начала в романах Ричардсона столь велика, что нередко писателя называют отцом
европейского сентиментализма. Действительно, автору «Памелы» и «Клариссы»
с его мастерством в изображении внутреннего мира простых людей многим обязаны
и Стерн, и Руссо, и молодой Гете, и наш Карамзин. Однако творчество Ричардсона
не принадлежит к сентиментализму. Он не разделяет сентименталистской критики
разума во имя чувства и неизменно призывает подчинять страсти рассудку.
В миросозерцании
Ричардсона рационалистические и гуманистические убеждения причудливо переплетались
с религиозными. Присущие ему моральный ригоризм, недоверие к чувственным проявлениям
человеческой природы объяснялись прежде всего влиянием на него идей пуританизма.
Это влияние имело не только негативную сторону. Хотя идеология революционного
пуританства середины XVII
в. была в целом чужда Ричардсону, что-то от его бунтарского духа живет в лучших
творениях романиста, особенно в его «Клариссе». Воспринимая жизнь как духовное
«паломничество», исполненное опасностей и тяжких испытаний, автор изображает
героиню как подлинную протестантку, во имя своей духовной свободы вступающую
в конфликт с обществом и погибающую в неравной борьбе. Тема самоопределения
личности, характерная для просветительского романа вообще, трактуется Ричардсоном
с таким драматическим пафосом, какой не был свойствен ни одному из его современников
и еще недавно казался исключительной прерогативой жанра трагедии.
Ричардсона интересовал
не столько социальный, сколько нравственно-психологический аспект бытия. «Клариссе»
он предпослал заимствованный у Ювенала эпиграф, имевший для него программное
значение: «Если ты хочешь познать нравы человеческого рода, тебе довольно
и одного дома». Мир его романов ограничен и социально, и пространственно Однако
исключительное внимание Ричардсона к узкой сфере бытия, к господствовавшим
в ней представлениям о вере, морали и совести позволило ему в малом мире интимных
взаимоотношений героев «Памелы» и «Клариссы» отразить существенные черты и
закономерности мира большого, а пристальное изучение духовной жизни личности
во всей ее сложности и богатстве сделало возможным такое погружение его в
«складки сердца» человеческого, какое Филдингу и Смоллетту, решавшим иные,
более широкие нравственные, философские и социальные задачи, оказалось недоступным.
К концу XVIII в. все три романа Ричардсона были переведены на большинство
европейских языков, в том числе и на русский. Особенно высоко его творчество
оценили французские просветители. Дидро в восторженной «Похвале Ричардсону»
(1762) прославлял его как непревзойденного мастера психологического анализа
и предсказывал, что им будут восхищаться вечно. Пророчество Дидро, однако,
не оправдалось: традиции ричардсоновского психологизма были подхвачены и углублены
писателями-сентименталистами, вошли в плоть и кровь европейской литературы
и очень скоро перестали восприниматься как последнее слово естественности
и жизненной достоверности. Уже к началу XIX в. слава Ричардсона
заметно потускнела. Бернсу, Байрону, Пушкину его произведения казались нравоучительными
и скучными. И все же Пушкин недаром столь часто ссылается на «славные романы»
Ричардсона в «Евгении Онегине»: вечно юный образ пушкинской Татьяны, для которой
создатель «Клариссы» был одним из «возлюбленных творцов», служит живым памятником
воздействия Ричардсона на культурную жизнь русского общества.
Филдинг и Смоллетт
ставили в своих романах иные цели: создать целостную, многостороннюю панораму
современности, охватывающую низшие классы, события частной и государственной
жизни, а главное — человеческую природу во всех ее проявлениях, от обычных
и мелких до возвышенных и неожиданных. Творчество Ричардсона, Филдинга, Смоллетта
знаменует новый этап в развитии романа, положивший начало более глубокому
пониманию личности и реалистическому изображению ее силы и слабости, ее разнообразных
связей с действительностью.
Генри Филдинг (Henry Fielding, 1707 — 1754) вместе со Свифтом стоит в первых рядах
английских просветителей, не удовлетворенных социальными результатами компромисса
1689 г., с гневом и возмущением описывавших царство всеобщей продажности.
На формирование
критических позиций Филдинга значительное влияние оказали Локк и Шефтсбери.
Следуя сенсуалистическому учению Локка о воздействии окружающего мира на человека,
разделяя веру Шефтсбери в изначально добрую его природу, Филдинг, однако,
вслед за Свифтом и Мандевилем ясно видит, к какой деградации приходит личность
под влиянием порочной общественной среды. «Человеческая природа, — говорит
он, — далека от того, чтобы быть дурной по своему существу... Скверное воспитание,
скверные привычки и нравы развращают ее и толкают без оглядки к пороку. Правители
мира сего и, боюсь, священники, ответственны за это зло».
С гневом и скорбью
говоря о многочисленных казнях в Лондоне, Филдинг замечает, что при надлежащих
мерах «большинство этих бедняков могло бы быть не только счастливыми, но чрезвычайно
полезными членами общества». Чем энергичнее он утверждает права и достоинства
личности, тем больше горечи при виде ее унижения проникает в созданную им
сатиру. В руках оптимиста Филдинга оружие смеха, обращенное против лицемерного
оптимизма господствующих классов, становится действенной защитой их жертв.
Он стремится повлиять на общественное сознание, показать бездну, отделяющую
сущее от должного, привести действительность в соответствие с требованиями
разума.
Филдинг принадлежал
к старинному аристократическому роду, но с отроческих лет познал тяготы семейных
неурядиц и бедности. Закончив школу для детей знати, он смог лишь два года
проучиться в университете, а затем в настойчивых поисках заработков обратился
к драматургии. Молодой автор создал около 25 комедий, и большая часть их имела
шумный успех. По словам Теккерея, Филдинг, как и его друг художник Хогарт,
дает потомкам более ясное представление о нравах своего века, чем все историки,
вместе взятые. В его пьесах мы читаем о наглом произволе правящих лиц, о взяточничестве
и лихоимстве, проникших в политический аппарат страны, о повсеместном бездушии
и умственной скудости.
В комедийном творчестве
Филдинга яснее всего ощущается пародийно-сатирическое начало. Так, «Трагедия
трагедий, или Жизнь и смерть Мальчика-с-пальчик Великого» (1731) целиком построена
на осмеянии мнимого величия властителей мира и восторженного изображения их
литераторами-низкопоклонниками. В пьесе «Дон Кихот в Англии» (1734) Филдинг
показывает трагикомические попытки Дон Кихота понять циничные интриги деятелей
предвыборной кампании. «Пусть они называют меня безумным, Санчо, — говорит
он, — но я недостаточно безумен, чтобы добиваться их одобрения». По мысли
Филдинга, безумие Дон Кихота неизмеримо выше низменного практицизма его противников,
хотя его утопическая мечтательность смешно контрастирует с прозаической реальностью.
Веселая пьеса рисовала трагическое столкновение благородных принципов героя
с нравственным одичанием современных политиков.
В комедии «Пасквин»
(1736) Филдинг изображает кровавую схватку между войсками королевы Невежество
и войсками королевы Здравый смысл, в Англии повсечасно оскорбляемой. Прямое
нарушение ее прав писатель видит в системе подкупов при выборах: в одной из
сцен кандидаты в парламент, проходя между рядами избирателей, раздают им взятки
направо и налево, не в переносном смысле, а буквальном, — чтобы никто из зрителей
не упустил ничего, чтобы остроумие пьесы «прозвучало на все королевство».
Всеобщая коррупция, воплощенная в образе персонажа, который явно напоминает
премьер-министра Уолпола, показана в пьесе «Исторический ежегодник за 1736
год».
Неудивительно,
что Уолпол поспешил ввести закон о театральной цензуре (1737), который одним
ударом покончил с драматургической деятельностью Филдинга: ему пришлось искать
иной путь деятельности. Он начал издавать журнал, много писал и, сдав необходимые
экзамены, со временем стал мировым судьей в беднейших районах Лондона. Он
убедил членов парламента обследовать состояние нуждающихся, и в своих сочинениях,
таких, как «Исследование причин, приведших к росту грабежей» (1751) и «Предложение
об оказании эффективной помощи бедным» (1753), доказал, что нищета ведет к
преступлению.
В конце 1730-х
годов был, по-видимому, написан опубликованный позднее роман «История покойного
Джонатана Уайльда Великого» (1743). По тематике и стилю он тесно связан с
пьесами Филдинга и представляет собой жизнеописание вполне реального персонажа,
знаменитого вора, в 1725 г. закончившего свой «славный» путь на виселице.
О нем писали Дефо и Свифт, сопоставляя Уайльда со всесильным премьер-министром
Уолполом. Вор и организатор воровской шайки, получающий двойную добычу — от
состоящих в его услужении воров и от их жертв, которые платят главарю шайки
за возврат украденного, — Джонатан Уайльд, по словам Филдинга, являет собой
чистейший образец «великого человека»: ведь он действует вопреки всякому закону,
способствует ограблению окружающих и лишает грабителей дохода!
Следуя свифтовской
традиции, Филдинг саркастически приравнивает борьбу между двумя партиями преступников
в Нью-гейтской тюрьме к борьбе тори и вигов в английском парламенте. Так же,
как Свифт, автор «Джонатана Уайльда» с помощью сопоставлений раскрывает уродливую
сущность господствующих отношений. Грандиозный масштаб преступлений, совершаемых
правителями Англии против страны и народа, не позволяет называть вещи своими
именами. Уменьшение этого масштаба, исключение посторонних, отвлекающих обстоятельств
позволяет Филдингу показать главное — грабеж как основной принцип политической
власти. Устранение покровов и прикрытий, обычно его маскирующих, помогает
обнажить безобразную основу важнейших социальных процессов. Раскрывается она
также в нередко изображаемых Филдингом столкновениях людей возвышенной и чистой
души с неприглядной реальностью. На этом строится роман «История приключений
Джозефа Эндруса и его друга Абрагама Адамса» (1742).
Книга была задумана
как пародия на прославленный роман Ричардсона «Памела, или Вознагражденная
добродетель». Среди персонажей Филдинга — «несравненная Памела», родная сестра
Джозефа. Герой подвергается той же опасности со стороны своей хозяйки, леди
Буби, что и Памела со стороны ее племянника, мистера Буби («мистер Б.» в романе
Ричардсона). Делая Джозефа объектом любовных домогательств стареющей соблазнительницы,
Филдинг высмеивает пуританский ричардсоновский культ отвлеченной добродетели,
которая, «подобно хорошей хозяйке дома, занята только собой».
После многих приключений
и странствий, которые складываются в выразительную картину английской жизни
тех лет, Джозеф, несмотря на негодование Памелы, женится на простой девушке
Фанни. В роли покровителя и наставника влюбленных выступает новый Дон Кихот,
пастор Адаме, гуманистические идеалы которого резко контрастируют с грубой
и пошлой действительностью. Ставя своего героя в смешные положения, Филдинг
вышучивает не столько несоответствие между торжественной серьезностью пастора
и беспомощной нелепостью его поступков, сколько тот мир, в котором человек
добрый и великодушный вынужден играть шутовскую роль. В форме наивной и ребячливой
Адаме высказывает суждения, по существу справедливые и глубокие Этот прием
характерен для многих просветителей. За простодушным недоумением Адамса —
так же, как короля Броб-дингнега или старого гуигнгнма, как героев Вольтера
Кандида или Простака — скрывается полное неприятие существующего общества
с точки зрения «естественного» человека, излюбленного героя эпохи Просвещения.
«Джозеф Эндрус»
«написан в манере Сервантеса» (так сообщается на титульном листе), как роман
«большой дороги», как пародия, которая переросла пародийный замысел и стала
романом нового образца, «комическим эпосом в прозе», обширным повествованием
о низменной повседневности.
Общепризнанной
вершиной творчества Филдинга стала «История Тома Джонса, найденыша» (1749).
Роману предшествовали годы напряженной журналистской, публицистической и практической
деятельности, которая помогла писателю еще ближе узнать изнанку жизни.
Каждая из составляющих
роман восемнадцати книг открывается вводной теоретической главой, обращенной
непосредственно к читателю. Филдинг сознательно разрушает иллюзию реальности:
часто комментирует свой рассказ, подчеркивает его вымышленность и зависимость
от авторской воли, предлагает разные варианты одной ситуации, обсуждает ремесло
романиста, предъявляемые к творчеству писателя высокие требования и стоящие
перед ним задачи, нравственные и художественные. Писательский талант Филдинг
определяет как способность открывать истинную сущность предметов, а творческий
процесс — как глубокое проникновение в возможности человеческой природы, в
ее «тайные пружины, изгибы и лабиринты», как умение предсказать поступки людей
исходя из их характеров, как дар описывать необычное, не увлекаясь частным.
Своей целью автор
считает подражание природе, а себя — «основателем новой области в литературе»,
где он вправе установить свои законы, например законы времени: писатель не
должен уподобляться почтовой карете, которая на всех остановках стоит одинаково
долго; о малозначительных годах жизни героев можно рассказать короче, чем
о нескольких важных днях. Такая трактовка относительности времени предвосхитила
некоторые особенности повествовательной техники XX в.
Фабула романа определена
злоключениями незаконнорожденного мальчика Тома Джонса, воспитанника богатого,
прекраснодушного помещика Олуорти, близкого по духу пастору Адамсу Его долгие
скитания (они еще больше, чем дорожные приключения Джозефа Эндруса, становятся
поводом для изображения английской действительности во всей ее безотрадности)
кончаются тогда, когда, преодолев все преграды, Том вступает в счастливый
брак. И так добры были молодые люди ко всем окрестным жителям, особенно беднякам,
«что не было человека, который не благословлял бы тот день, когда Том Джонс
женился на своей Софии».
При явной симпатии
автора к герою он очень мало идеализирует его. По молодости и пылкости нрава
Том не раз оступается на своем пути и увлекается красотками сомнительной нравственности.
Несмотря на ряд неприглядных похождений Джонса, история их не становится традиционной
историей плута. Филдинг придает ему черты благородства, близкие Дон Kихоту, «в манере Сервантеса», и даже дает ему в спутники
своего Санчо Пансу — брадобрея Партриджа. Сожалея о своих заблуждениях, Том
всякий раз вновь пускается в путь, протягивая руку помощи слабым и беззащитным.
В свою очередь его и Софию, как и других героев, милых писателю, из беды,
в которую повергли их знатные и могущественные враги, часто выручают простые
люди — солдаты, почтальоны, служанки, обездоленные вдовы.
Тому и Софии в
романе противопоставлен Блайфил, злобный и коварный сводный брат Тома, бесчестность
и жадность которого скрыты за корректностью столь неукоснительной, что даже
лжет он, не произнося ни одного слова неправды. Столь же непривлекательна
и мать Блайфила, святоша и ханжа. Писатель осуждает и осмеивает не рождение
у нее до замужества незаконного ребенка, но ярость, с которой она набрасывается
на других нарушительниц строгих правил девичьего целомудрия. Противопоставление
внешней добродетели внутренней испорченности составляет, по Филдингу, источник
комического в жизни, а следовательно, и в искусстве. Главный конфликт романа
определяется столкновением доброго начала, торжествующего в душе легкомысленного
Тома, с началом злым, скрывающимся за безукоризненным поведением рассудительного
Блайфила. Лицемерие осмысляется писателем как важнейший объект сатиры, как
удобный покров для слабостей, вслух осуждаемых: «порок прячется за видимостью
противоположной ему добродетели». Филдинг неутомимо разоблачает созданную
Тартюфами систему фальшивых моральных претензий, посредством которых знать
и богачи пытаются оправдать свое материальное и социальное превосходство.
В «Томе Джонсе»
сосредоточены серьезные нравственные конфликты и контрасты; в нем, соответственно,
соединяются патетика, чувствительность, ирония, сарказм и веселый смех. Широта
поэтического зрения позволила Филдингу населить свою книгу представителями
всех сословий, великим множеством персонажей, одновременно типических и вполне
индивидуальных. Небывалое дотоле богатство жизни, представленной автором в
книге, смелость, откровенность и жизнерадостность описаний выводят ее за пределы
рационалистической схемы просветительского романа. В этом сказывается сенсуализм
Филдинга, унаследованный от учителя всех просветителей Джона Локка. Изображая
своих героев, он создает единство их духовного и физического облика. Так возникают
привлекательные, внешне и внутренне, портреты Тома и Софии и отталкивающие,
карикатурные образы Блайфила и его матери, с которой, по словам Филдинга,
читатель мог бы встретиться на картине Хогарта. Однако гротескные портреты
у романиста нередко обогащаются многочисленными оттенками. Так, в облике отца
Софии, Уэстерна, неотесанного, грубого человека, сочетаются нежный отец и
злой тиран, неправедный судья и рачительный хозяин.
Увлекательный,
бурно развивающийся сюжет, стройность композиции, основанной на тщательном
отборе эпизодов, в которых проявляются основные черты героев и времени, твердая
вера в человека — «лучшую тему для романиста», пестрая череда юмористических
и сатирических персонажей, искрящееся остроумие — все это приобщает «Тома
Джонса» к высшим достижениям просветительского реализма.
Совсем другим по
тематике, стилю, настроению был последний роман Филдинга «Амелия» (1751).
Описание беспросветной бедности и бесправия низших классов сменяется обличением
пагубной власти богатых и титулованных, безнаказанности высших кругов, их
презрения к общественному благополучию. Герои романа — мягкосердечный, но
слабый капитан Бут и его верная Амелия, «лучшая из женщин», только по счастливой,
и, надо сказать, неправдоподобно счастливой, случайности избегли нищеты и
отчаяния, к которым неминуемо влекла их вся логика печального пути людей бедных,
вооруженных для жизненной борьбы одним благородством.
Еще более, чем
предыдущие романы, «Амелия» посвящается «разоблачению тех из вопиющих злоупотреблений
общественной и частной жизни, которые в настоящее время позорят всю страну».
Доброе начало здесь еще более отчетливо, чем раньше, олицетворено в простых
людях, наглая жестокость — в знатных и могущественных. Писатель не верит в
их способность смягчить страдания народа и не разделяет иллюзий Монтескьё
и Вольтера относительно английской конституции, «с мудростью которой не может
якобы сравниться мудрость всех мудрых людей на свете». Чем помогает она стране,
где патриотами называют себя те, кто успешно наживается за счет родины, где
богатый лжесвидетель разгуливает на свободе, в то время как в заключении томятся
нищая девушка и ее старик отец — она за то, что украла хлеб, он за то, что
съел его?
Едва ли не впервые
в английской художественной литературе в «Амелии» во весь голос звучит протест
против печального удела тружеников Англии: лишения, бродяжничество, тюрьмы,
виселицы подстерегают их на каждом шагу. Положению их писатель посвящает также
памфлеты и очерки, публиковавшиеся им долгие годы в популярных изданиях. «Многие
в столице, — писал он в «Журнале Ковент-Гардена» (1752), — каждый день умирают
от истощения мучительной и долгой смертью... В нашей стране слова «народ»
и «бедняки» — синонимы».
Служению родине
и народу отдал Филдинг свое «мудрое и проницательное остроумие» (Теккерей);
он верил в целебную силу сатиры и хвалил художника-обличителя Хогарта за то,
что «его картины больше служат делу добродетели, чем все фолианты моральных
поучений, когда-либо написанные».
Книги Филдинга
утверждали просветительские и человеческие идеалы, идеалы гармонически развитой,
деятельной личности и достойного ее правдивого, жизнелюбивого искусства. Стремясь
к реалистическому анализу не только поступков и побуждений, не только слов,
но и продиктовавшей их мысли и ее скрытых источников, Филдинг постигает самые
общие законы психики и, в отличие от Ричардсона, не углубляется в оттенки,
частности, в тонкие различия чувств и настроений.
Продолжением, развитием
главнейших тем и идей Филдинга и одновременно полемикой против них является
творчество его младшего современника Смоллетта. В обличении несоответствия
просветительских идеалов реальной действительности он пошел дальше Филдинга;
в его произведениях гораздо меньше оптимизма, веры в человеческую доброту;
даже любимые его герои гораздо больше, чем у Филдинга, наделены отрицательными
чертами — следствием тяжелой жизненной борьбы.
Тобайас Смоллетт (Tobias Smollett, 1721 — 1771) принадлежал к бедной, но родовитой шотландской
семье, стал врачом, но рано отказался от занятий медициной ради литературной
работы. Не имея ни опыта, ни знатных покровителей, Смоллетт делал отчаянные
усилия, чтобы выбиться из безвестности, пробовал себя во всех возможных жанрах,
писал пьесы, стихи, ученые сочинения (в том числе «Историю Англии», 1757 —
1765), издавал газеты и журналы, описывал свои путешествия по Франции и Италии.
Как и Филдинг,
Смоллетт крайне скептически оценивал политический строй Англии своих дней.
Наблюдая страдания обездоленных, равнодушный цинизм лиц, облеченных высшей
властью, их лицемерную демагогию, выдававшую заботу о собственных интересах
за попечение о благе народа, он, в отличие от Филдинга, склонен объяснять
общественное зло врожденным несовершенством человеческой природы. Если Филдинг
близок к оптимистической оценке ее у Шефтсбери, то Смоллетт считает эту оценку
близорукой, наивной и поддерживает мрачные воззрения Гоббса и Мандевиля на
возможности человека. Гораздо больше, чем Филдинг, Смоллетт связан с традицией
плутовского романа, описывающего занимательные похождения героя из низших
слоев общества. Герои Смоллетта чужды высокой нравственности лучших героев
Филдинга: они искатели приключений, подобно героям-плутам, и неразборчивы
в средствах, лишь бы эти средства привели к богатству и высокому положению.
Первыми в ряду
знаменитых романов Смоллетта оказались «Приключения Родрика Рэндома» (1748).
Человек одаренный, энергичный, герой романа с рождения был обречен на борьбу
за существование. В стремлении достичь успеха, независимости, признания он
не гнушается ни обманом, ни злыми выходками, ни поисками богатой невесты.
Он претерпевает множество бед и несчастий, становится жертвой бесчестности
и жестокости, не раз попадает в тюрьму — и только встречи с добрым другом
Стрэпом, с любящим дядюшкой Баулингом, с неожиданно разбогатевшим отцом спасают
его от неминуемой гибели и приносят ему долгожданное счастье.
Роман рисует общество,
глубоко развращенное: среди женщин огромное количество проституток, более
или менее высокопоставленных, среди мужчин преобладают воры, грабители, льстецы,
сводники, торгующие собой и другими.
По сравнению с
Филдингом, Смоллетт мало комментирует свой рассказ, избегая прямого нравоучения
и предоставляя характерам, сюжету, диалогам говорить за себя. «Особенно увлекает
читателей и совершенствует нравы такая сатира, — пишет Смоллетт, — которая
преподносится в интересном рассказе... Изобретательность вымысла и воспроизведение
жизненных перипетий во всей их неповторимости открывает простор уму и остроумию».
Если путь Тома
Джонса — это воспитание души, развитие заложенных в ней благородных наклонностей,
то путь Рэндома — это путь человека, на которого среда оказывает растлевающее
воздействие. Он не только совершает дурные поступки, но и проявляет неблагодарность,
жестокость, корыстолюбие. Однако от окружающих Рэндома отличают ум, позволяющий
ему трезво оценивать не только чужое, но и собственное поведение, и потенциальная
способность к добру.
При всей сомнительности
своей морали Родрик Рэндом симпатичен автору и читателям тем, что характер
его не сводится к схеме; он противоречив и в конечном своем развитии подтверждает,
насколько сердечность, любовь к ближнему и братская взаимопомощь важнее замысловатых
построений рассудка. Недоверие Смоллетта к строгому рационализму проявляется
и в том, как много в его книгах смешных и добрых чудаков (Стрэп, Баулинг,
доктор Морган). Герои демократические, носители истинных чувств и альтруизма,
они противопоставляются блестящим леди и джентльменам из высшего света.
Аналогичные герои,
выполняющие те же функции, появляются и в романе «Приключения Перигрина Пикля»
(1751): таковы доблестные моряки Тренион, Хатчуэй, Пайпс, великодушные, трогательные
и ограниченные. Их комические, гротескно преувеличенные черты нашли продолжение
и развитие в образах «маленьких людей» Диккенса.
История Перигрина
Пикля близка истории Родрика Рэндома, речь в ней также идет о взаимодействии
индивида и его окружения. После унизительного крушения политических надежд
Пикля, когда, обманутый своими высокими покровителями, разоренный взятками
и подношениями, которые требовались от кандидата в парламент, он оказался
в долговой тюрьме, верность добрых друзей и невесты помогла его духовному
возрождению и традиционному счастливому концу.
Для изображения
отрицательных персонажей, представляющих в романе высокую политику и низменную
страсть к наживе, Смоллетт широко пользуется сатирическим гротеском — уродливым
преувеличением нескольких характерных деталей, создающих карикатурные характеры,
ситуации, эпизоды. Подобно Фил-дингу, он в сатирических и юмористических сценах
широко использует контраст.
Об углублении пессимизма
писателя свидетельствует роман «Приключения графа Фердинанда Фатома» (1753),
негодяя и преступника, раскаивающегося и исправляющегося лишь в конце произведения.
Роман близок к «готическому», к характерному для него воссозданию зловещих
сторон жизни.
Идейно-художественным
итогом творчества Смоллетта и вместе с тем новой стадией его развития стал
эпистолярный роман «Путешествие Хамфри Клинкера» (1771). Воспроизводя письма
своих путешествующих героев к близким им людям, Смоллетт, с одной стороны,
достоверно изображает все увиденное ими в северной Англии и Шотландии, а с
другой — проникает во внутренний мир пишущих, раскрывает многообразные различия
в их отношении к одним и тем же событиям и проблемам.
Рассуждения раздражительного,
высокомерного, но в глубине души доброго сквайра Брэмбля, злобные, ничтожные
в своей мелочности письма его пожилой девствующей сестры Табиты, мало отличающиеся
от безграмотных излияний ее горничной, пылкие послания юной Лидии, общественные
и психологические наблюдения в письмах ее брата, студента Джерри, представляют
пестрое, но органичное целое, своеобразное единство в многообразии.
Проповедь активного
добра и сострадания, противопоставление глубоко запрятанной чувствительности
и нежности повсеместно господствующим жестокости и произволу, относительность
всякого восприятия и постижение объективной истины через совокупность субъективных
на нее взглядов — вот что придает «Путешествию Хамфри Клинкера» особую остроту
и интерес. Здесь и элементы сентиментализма, и дань психологическому эпистолярному
роману Ричардсона, по-новому осмысленному, и новая грань социального реализма,
поднимающегося до вершин реализма Филдинга.
Анализ сложного
соотношения тонко понятой индивидуальной психологии с общественной у Ричардсона;
проницательное объяснение законов, которые объясняют как внутреннюю жизнь
человека, так и враждебный разуму и совести мир, им созданный, у Филдинга,
его беседы с читателями, разрушающие привычные иллюзии подлинности описываемых
событий; гротескные жизнеописания героев на мрачном фоне современной ему Англии
у Смоллетта, наполняющего схему плутовского романа изображением различных
комических персонажей, — составляют новый этап в развитии европейского романа
эпохи Просвещения. Ричардсон оказал существенное влияние на Руссо, на юного
Гете, на Стерна, Джейн Остен; Филдинг — на Шеридана, Голдсмита, Скотта, Теккерея;
Смоллетт — на Бульвера Литтона, Диккенса, Батлера.
|
