|
ГЛАВА 10.
ТВОРЧЕСТВО ВОЛЬТЕРА
В творчестве и
в самой жизни Вольтера ярче всего воплотились характерные черты эпохи Просвещения,
ее проблемы и сам человеческий тип просветителя: философа, писателя, общественного
деятеля. Именно поэтому его имя стало как бы символом эпохи, дало название
целому умственному течению европейского масштаба («вольтерьянству»), хотя
многие из его современников существенно опередили его в области философских,
политических и социальных идей.
Франсуа-Мари Аруэ
(François-Marie Arouet, 1694 — 1778), вошедший в историю под именем Вольтер
(Voltaire), родился в семье богатого парижского нотариуса. Отцовское
состояние, приумноженное в дальнейшем благодаря его собственным деловым способностям,
обеспечило ему материальную независимость, которая позволяла в опасные минуты
жизни менять местожительство, надолго покидать Париж и Францию, не рискуя
впасть в нужду. Вольтер обучался в лучшем по тем временам иезуитском коллеже,
где кроме традиционного классического образования (над которым он потом жестоко
смеялся) он приобрел прочные дружеские связи с отпрысками знатных семей, впоследствии
занимавшими важные государственные посты. Юность Вольтера протекала в аристократических
литературных кружках, оппозиционно настроенных по отношению к официальному
режиму. Там он прошел первую школу вольнодумства и сумел обратить на себя
внимание остроумием, изяществом и дерзостью своих стихов. Литературный успех
стоил ему кратковременного заключения в Бастилию — его сочли автором памфлета
на регента Филиппа Орлеанского. После освобождения, осенью 1718 г. в театре
Французской Комедии была представлена его трагедия «Эдип», на афише которой
впервые появился литературный псевдоним «Вольтер» (в дальнейшем он прибегал
к множеству других псевдонимов, когда хотел скрыть свое авторство).
Литературная работа
Вольтера в 1726 г. была прервана новым арестом — на этот раз в результате
ссоры с надменным аристократом кавалером де Роган, который приказал своим
лакеям избить Вольтера палками. Этот демонстративный жест аристократа по отношению
к буржуа и позиция невмешательства, занятая знатными друзьями Вольтера, дали
ему ясно почувствовать свою неполноправность перед лицом сословных привилегий.
Противник Вольтера, воспользовавшись семейными связями, упрятал его в Бастилию.
Выйдя из заключения, Вольтер по совету друзей уехал в Англию, где пробыл около
двух лет. Там он закончил национально-героическую поэму «Генриада» (1728),
начатую еще в 1722 г.
Знакомство с политической,
общественной и духовной жизнью Англии имело огромное значение для мировоззрения
и творчества Вольтера. Свои впечатления он отразил в компактной, публицистически
заостренной форме в «Философских (или Английских) письмах». Изданная во Франции
в 1734 г., книга эта сразу же была запрещена и сожжена рукой палача как богохульная
и крамольная. В ней Вольтер, сохраняя критическое отношение к английской действительности,
подчеркивал ее преимущества перед французской. Это касалось прежде всего религиозной
терпимости по отношению к сектам и вероисповеданиям, не принадлежавшим к официальной
англиканской церкви, конституционных прав, охраняющих неприкосновенность личности,
уважения к людям духовной культуры — ученым, писателям, артистам. Ряд глав
книги посвящен характеристике английской науки, философии (особенно Локку),
литературе и театру. Большое впечатление произвел на Вольтера Шекспир, впервые
увиденный им на сцене и до тех пор совершенно неизвестный во Франции.
Острокритическая
позиция Вольтера по отношению к церкви и двору навлекла на него преследования,
которые могли обернуться новым арестом. Он счел разумным укрыться вдали от
Парижа в поместье своей подруги маркизы дю Шатле, одной из самых умных и образованных
женщин того времени. Пятнадцать лет, проведенные им в ее замке Сире в Шампани,
были наполнены активной и разнообразной деятельностью. Вольтер писал во всех
литературных и научно-публицистических жанрах. За эти годы им написаны десятки
театральных пьес, множество стихотворений, поэма «Орлеанская девственница»,
исторические труды, популярное изложение теории Ньютона, философские сочинения
(«Трактат о метафизике»), полемические статьи. На протяжении всей жизни Вольтер
вел обширную переписку, составившую десятки томов. Эти письма раскрывают перед
нами облик неутомимого борца за свободу мысли, защитника жертв фанатизма,
мгновенно откликавшегося на проявления общественной несправедливости и беззакония.
Отношения Вольтера
с французским двором носили напряженный характер. Его попытки сделать дипломатическую
карьеру потерпели неудачу. Королевская фаворитка маркиза де Помпадур препятствовала
как его придворной, так и литературной карьере, ее интриги и происки иезуитов
тормозили его избрание во Французскую академию (оно состоялось только в 1746
г. после трех неудачных попыток). Вольтеру приходилось бороться за постановку
своих трагедий, которые подвергались запретам цензуры.
После смерти маркизы
дю Шатле (1749) Вольтер по приглашению Фридриха II приехал
в Пруссию. Три года, проведенные в прусской резиденции в Потсдаме (1750 —
1753) на королевской службе, раскрыли ему глаза на подлинный смысл «просвещенного»
правления этого «философа на троне». Фридрих охотно демонстрировал перед мировым
общественным мнением свою религиозную терпимость (в пику правителям католических
стран, с которыми он находился в постоянных военных конфликтах). Он сформировал
свою Академию из французских ученых и писателей, преследуемых на родине за
вольнодумство. Но и с этими людьми он оставался тем же грубым и коварным деспотом,
каким был со своими подданными. Вольтер увидел в Пруссии нищету крестьянства,
ужасы рекрутчины и армейской муштры. После конфликта с королем он подал в
отставку и пожелал покинуть прусский двор. Разрешение было дано, но на пути
во Францию Вольтер был задержан прусскими жандармами, подвергнут грубому и
оскорбительному обыску.
Возвращение на
родину не сулило ему ничего утешительного, и он предпочел обосноваться на
территории Женевской республики, вблизи от французской границы («Передние
лапы во Франции, задние в Швейцарии; смотря по тому, откуда грозит опасность,
я поджимаю то одни, то другие», — писал он друзьям). Он приобрел несколько
имений, из которых Ферней стал его главным местопребыванием и центром мирового
культурного паломничества. Здесь Вольтер провел последние 24 года жизни. Здесь
его посещали писатели, актеры — исполнители его пьес, общественные деятели,
путешественники из разных стран Европы (в том числе и из России). Здесь искали
убежища и защиты жертвы фанатизма и произвола. Именно в эти годы приобретает
особенный размах общественная деятельность Вольтера и достигает своего апогея
его мировой авторитет.
В начале 1760-х
годов в Тулузе по инициативе церковных властей было возбуждено судебное дело
против протестанта Жана Каласа, обвиненного в убийстве сына,якобы;за
то, что тот собирался перейти в католичество. Процесс велся с нарушением всех
юридических норм, привлекались лжесвидетели, обвиняемый был подвергнут жестоким
пыткам, но так и не признал себя виновным. Тем не менее по приговору суда
он был четвертован, а тело его было сожжено. Вольтер длительное время занимался
собиранием материалов для пересмотра дела, привлек к нему авторитетных юристов,
а главное — мировое общественное мнение. Пересмотр дела Каласа, закончившийся
посмертной реабилитацией и возвращением прав его семье, превратился в обличение
религиозного фанатизма и судебного произвола. Почти одновременно в той же
Тулузе было возбуждено аналогичное дело против другого протестанта — Сирвена,
которому вовремя удалось бежать из города и спастись от расправы. Вольтер
добился оправдания и в этом случае. Третий процесс обрушился на молодого человека
— кавалера де Ла Барра, обвиненного в осквернении святынь и в атеизме. В качестве
одной из улик фигурировал найденный у него «Философский словарь» Вольтера.
Ла Барра казнили, предварительно вырвав ему язык. В эти годы лозунгом Вольтера,
которым он начинал все свои письма, был: «Раздавите гадину!» (т. е. католическую
церковь). Известны его выступления против судебного произвола и беззаконий
в ряде других процессов.
В последние годы
жизни имя «Фернейского патриарха» было окружено ореолом всемирного признания,
но вернуться в Париж он не решался, опасаясь возможных репрессий. Только после
смерти Людовика XV, когда у многих
современников возникли надежды на более либеральное правление его преемника
(иллюзии, оказавшиеся кратковременными), он позволил убедить себя и весной
1778 г. приехал в столицу. Вольтера ожидал настоящий триумф — толпы народа
встречали его карету с цветами, в театре Французской Комедии он присутствовал
на представлении своей последней трагедии «Ирена», актеры увенчали его бюст
лавровым венком. Через несколько дней Вольтер скончался. Его племянник увез
тело тайком из столицы, предвидя возможные осложнения с похоронами — церковь
не упустила бы случая свести с ним счеты. Действительно, на следующий день
после похорон (в аббатстве Сельер в Шампани) пришло запрещение местного епископа
хоронить Вольтера. В 1791 г. его прах был перенесен в Пантеон в Париже. Обширная
библиотека Вольтера, хранящая множество его помет на полях, была куплена Екатериной
II у его наследников
и в настоящее время хранится в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге.
По своим философским
взглядам Вольтер был деистом. Он отрицал бессмертие и нематериальность души,
решительно отвергал учение Декарта о «врожденных идеях», противопоставляя
ему эмпирическую философию Локка. В вопросе о Боге и об акте творения Вольтер
занимал позиции сдержанного агностика. В «Трактате о метафизике» (1734) он
привел ряд доводов «за» и «против» существования Бога, пришел к выводу о несостоятельности
тех и других, но уклонился от окончательного решения этого вопроса. К любым
официальным вероучениям он относился резко отрицательно, религиозные догмы
и обряды высмеивал как несовместимые с разумом и здравым смыслом (особенно
в «Объясненной Библии», 1776, и «Философском словаре», 1764), однако считал,
что критику религии может позволить себе только просвещенная элита, между
тем как простой народ нуждается в религиозном учении как сдерживающем нравственном
начале («Если бы Бога не было, его надо было бы выдумать»). Разумеется, такую
религию он мыслил себе свободной от принуждения, нетерпимости и фанатизма.
В этом двояком подходе к религии сказался присущий Вольтеру «аристократизм»
мышления, проявившийся и в его социальных воззрениях: выступая против нищеты,
он, тем не менее, считал необходимым разделение общества на бедных и богатых,
в котором видел стимул прогресса («Иначе кто стал бы мостить дороги?»).
В ряде философских
вопросов взгляды Вольтера заметно эволюционировали. Так, до 1750 г. он, хотя
и с оговорками, разделял оптимистическое миропонимание, свойственное европейскому
Просвещению на раннем этапе (Лейбниц, Шефтсбери, А. Поуп), и связанный с ним
детерминизм — признание причинно-следственной связи, господствующей в мире
и создающей относительный баланс добра и зла. Эти взгляды отразились в его
ранних философских повестях («Задиг», 1747) и поэмах («Рассуждение о человеке»,
1737). В середине 1750-х годов Вольтер отходит от этой концепции и предпринимает
решительную критику оптимистической философии Лейбница. Толчком послужил,
с одной стороны, его прусский опыт, с другой — Лиссабонское землетрясение
1755 г., разрушившее не только большой город, но и оптимистическую веру многих
современников в мудрость всеблагого высшего Промысла. Этому событию посвящена
философская поэма Вольтера о гибели Лиссабона, в которой он прямо выступает
против теории мировой гармонии. На более широком материале эта полемика развита
в философской повести «Кандид, или Оптимизм» (1759) и ряде памфлетов («Невежественный
философ» и др.).
Большое место в
творчестве Вольтера занимают исторические труды. В первом из них, «История
Карла XII» (1731), дается жизнеописание шведского короля, который,
по мысли Вольтера, представлял архаичный, обращенный в прошлое тип монарха-завоевателя.
Его политическим антагонистом выступает Петр I — монарх-реформатор и просветитель.
Для многих теоретиков государственной власти фигура Петра представлялась в
ореоле идей «просвещенной монархии», который они тщетно искали среди западноевропейских
правителей. Для Вольтера сам выбор этой антитезы (Карл — Петр) подтверждал
его основную философско-историческую идею: борьбу двух противоположных принципов,
олицетворяющих прошлое и будущее и воплощенных в выдающихся личностях. Книга
Вольтера написана как увлекательное повествование, в котором динамичное действие
сочетается с беспощадной меткостью оценок и живым искусством портрета героев.
Такой тип исторического повествования был совершенно новым и резко контрастировал
с официальными славословиями и скучной фактографией, которые господствовали
в исторических сочинениях его времени. Новым было и обращение к только что
отшумевшим, современным событиям. Тридцать лет спустя Вольтер вновь обратился
к фигуре Петра — на этот раз в специальном труде, написанном по поручению
русского двора: «История России в царствование Петра» (1759 — 1763). В эти
годы, когда его особенно волновала проблема вмешательства церкви в дела государства,
для него на первый план выдвинулась независимая политика Петра, ограничившего
полномочия церкви чисто религиозными делами.
Анализу недавнего
прошлого национальной истории посвящен фундаментальный труд «Век Людовика
XIV» (1751), в котором Вольтер развертывает широкую панораму
жизни Франции при предыдущем царствовании. В отличие от традиций историографии
того времени, писавшей истории королей и военных походов, Вольтер подробно
останавливается на экономической жизни, на реформах Кольбера, на внешней политике,
религиозных спорах и, наконец, на французской культуре «золотого» классического
века, которую Вольтер высоко ценил. Книга Вольтера была запрещена цензурой
не только из-за критической оценки покойного монарха, но и из-за слишком явного
контраста блестящего прошлого века и ничтожного нынешнего.
Самым значительным
историческим сочинением Вольтера явился его труд по всемирной истории «Опыт
о нравах и духе народов» (1756), представляющий по замыслу и широте охвата
известную аналогию с трудом Монтескьё «О духе законов». В отличие от своих
предшественников, начинавших историю рода человеческого с грехопадения Адама
и Евы и доводивших ее до эпохи переселения народов, Вольтер начинает историю
человечества с первобытного состояния (о котором отчасти судит по описаниям
жизни дикарей на далеких островах Тихого океана) и доводит ее до открытия
Америки. Здесь особенно отчетливо выступает его философия истории: мировые
события подаются под знаком борьбы идей — разума и суеверий, гуманности и
фанатизма. Тем самым историческое исследование подчинено у Вольтера все той
же публицистической и идеологической задаче — разоблачению жрецов и священнослужителей,
равно как и основателей религиозных учений и институтов.
Те же принципы
философского и одновременно публицистического подхода к историческому материалу
лежат в основе уже первой большой поэмы Вольтера «Генриада» (1728), воспевающей
Генриха IV. Для Вольтера
он воплощает идею «просвещенного монарха», поборника веротерпимости. В поэме
изображена эпоха религиозных войн во Франции (конец XVI в.). Один из
самых впечатляющих ее эпизодов — описание Варфоломеевской ночи, о которой
Генрих рассказывает английской королеве Елизавете. Сама поездка Генриха в
Англию представляет собой свободный вымысел поэта, но, по мнению Вольтера,
такой вымысел правомерен, даже когда речь идет о сравнительно недавнем прошлом,
хорошо известном читателям, — все дело в том, чтобы вымысел оставался в пределах
«возможного», не противоречил ему. Английский эпизод нужен Вольтеру, чтобы
ввести описание государственного устройства Англии, религиозной терпимости,
т. е. тех тем, которые вскоре будут развернуты в «Философских письмах». Другим
примером «актуализации» исторического материала может служить «вещий сон»
Генриха (традиционный мотив эпической поэмы), в котором св. Людовик рассказывает
ему историю Франции и ее ближайшее будущее при потомках Генриха — Людовиках
XIII и XIV, т. е. уже прямым образом доведенное до современности.
Эту «актуализацию» Вольтер пытался совместить с каноническими правилами построения
классической эпопеи: следуя античным образцам — Гомеру и Вергилию, — он вводит
традиционные сюжетные мотивы: бурю на море, любовный эпизод в замке красавицы
Габриели д’Эстре, в объятиях которой Генрих чуть было не забывает о своей
высокой миссии, и т. д. Вольтер пытается в рационалистическом духе переосмыслить
и обязательный «верхний пласт» действующих лиц -вместо античных богов, вмешивающихся
в судьбы людей, он вводит аллегорические фигуры Фанатизма, Раздора, Молвы.
Однако эти попытки современного переосмысления поэтической системы, сложившейся
в других условиях, на другом материале, оказались несостоятельными — актуальное
содержание на каждом шагу приходило в столкновение с окостеневшей формой.
Восторженно встреченная современниками, воспитанными в классическом вкусе,
«Генриада» в дальнейшем утратила свое поэтическое звучание (за исключением
впечатляющей картины Варфоломеевской ночи).
Гораздо более цельными
и художественно действенными оказались опыты Вольтера в новом жанре «философской
поэмы», рожденной эпохой Просвещения. В 1722 г. он написал поэму «За и против»,
в которой сформулировал основные положения «естественной религии» — деизма.
В поэме он отвергает саму идею канонической и догматической религии, представление
о Боге как неумолимой карающей силе, выступает в защиту жертв фанатизма, в
частности языческих племен Нового Света. В дальнейшем Вольтер не раз обращался
к жанру «философской поэмы», бессюжетной, сочетающей патетическое красноречие
с меткими остроумными обличениями и парадоксами.
Самой известной
поэмой Вольтера является «Орлеанская девственница», вышедшая в середине 1750-х
годов без ведома автора в сильно искаженном виде. Вольтер работал над поэмой
с середины 1720-х годов, постоянно расширяя текст, но публиковать ее опасался.
Выход «пиратского» издания вынудил его выпустить ее в 1762 г. в Женеве, однако
без имени автора. Поэма сразу же была внесена в «Список запрещенных книг»
французской цензурой.
Задуманная первоначально
как пародия на поэму второстепенного автора XVII
в. Шаплена «Девственница», поэма Вольтера переросла в уничтожающую сатиру
на церковь, духовенство, религию. Вольтер развенчивает в ней слащавую и ханжескую
легенду о Жанне д’Арк как избраннице неба. Пародийно обыгрывая мотив чудодейственной
силы, проистекающей из чистоты и девственности Жанны, ставшей залогом и условием
ее победы над англичанами, Вольтер доводит эту мысль до абсурда: сюжет строится
на том, что девичья честь Жанны служит предметом посягательств и коварных
козней со стороны врагов Франции. Следуя традициям литературы эпохи Возрождения,
Вольтер многократно использует этот эротический мотив, высмеивая, с одной
стороны, ханжескую версию о сверхъестественной сущности подвига Жанны, с другой
— показывая целую вереницу развратных, корыстных, лживых и вероломных священнослужителей
разного ранга — от архиепископа до простого невежественного монаха. В истинно
ренессансном духе описаны нравы, царящие в монастырях и при дворе изнеженного
и легкомысленного Карла VII.
В этом монархе времен Столетней войны и в его любовнице Агнесе Сорель современники
без труда узнавали черты Людовика XV и маркизы де
Помпадур.
В качестве «небесных
сил», обязательных в высокой эпической поэме, Вольтер вводит двух враждующих
святых — покровителей Англии и Франции — св. Георгия и св. Дениса. Традиционные
сражения богов в гомеровском эпосе оборачиваются здесь рукопашной дракой,
кабацкой потасовкой, откушенным ухом и поврежденным носом. Тем самым Вольтер
продолжает традицию бурлескной поэмы XVII в., подававшей
высокий сюжет в сниженно вульгарном духе. В таком же ключе выдержан и образ
главной героини — краснощекой трактирной служанки с увесистыми кулаками, способной
постоять за свою честь и обратить в бегство врагов на поле боя. Художественная
структура поэмы насквозь пронизана пародийными элементами: кроме поэмы Шаплена
пародируется сам жанр героической эпопеи с ее традиционными сюжетными ситуациями
и стилистическими приемами.
«Орлеанская девственница»
с момента своего появления и по сей день вызывает самые противоречивые оценки
и суждения. Одни (например, молодой Пушкин) восхищались ее остроумием, дерзостью,
блеском; другие негодовали по поводу «глумления над национальной святыней».
Между тем подвиг Жанны как народной героини был недоступен сознанию Вольтера,
ибо, согласно его исторической концепции, не народ вершит историю, а столкновение
идей — светлых и темных. В «Опыте о нравах и духе народов» (1756) он с возмущением
говорит о мракобесах-церковниках, «в своей трусливой жестокости осудивших
эту мужественную девушку на костер». И одновременно он говорит о наивном,
непросвещенном сознании простой крестьянской девушки, легко поверившей во
внушенную ей идею своего божественного предназначения и избранничества. Жанна
для Вольтера-историка — пассивное орудие и одновременно жертва чужих устремлений,
интересов, интриг, а не активное действующее лицо истории. Это и позволило
ему интерпретировать без какого-либо пиетета фигуру Жанны в своей сатирической
антиклерикальной и антирелигиозной поэме.
Заметное место
в художественном творчестве Вольтера занимают драматические жанры, в особенности
трагедии, которых он за шестьдесят лет написал около тридцати. Вольтер прекрасно
понимал действенность театрального искусства в пропаганде передовых просветительских
идей. Он сам был превосходным декламатором, постоянно участвовал в домашних
представлениях своих пьес. Его часто навещали актеры из Парижа, он разучивал
с ними роли, составлял план постановки, которой придавал большое значение
в достижении зрелищного эффекта. Много внимания он уделял теории драматического
искусства.
В трагедиях Вольтера
еще яснее, чем в поэзии, выступает трансформация принципов классицизма в духе
новых просветительских задач. По своим эстетическим взглядам Вольтер был классицистом.
Он принимал в целом систему классицистской трагедии — высокий стиль, компактность
композиции, соблюдение единств. Но вместе с тем его не удовлетворяло состояние
современного трагедийного репертуара — вялость действия, статичность мизансцен,
отсутствие всяких зрелищных эффектов. Сенсуалист по своим философским убеждениям,
Вольтер стремился воздействовать не только на разум, на сознание зрителей,
но и на их чувства — об этом он не раз говорил в предисловиях, письмах, теоретических
сочинениях. Этим и привлек его на первых порах Шекспир. Упрекая английского
драматурга за «невежественность» (т.е. незнание правил, почерпнутых у древних),
за грубость и непристойности, недопустимые «в порядочном обществе», за совмещение
высокого и низкого стиля, сочетание трагического и комического в одной пьесе,
Вольтер отдавал должное выразительности, напряженности и динамизму его драм.
В ряде трагедий 1730 — 1740-х годов чувствуются следы внешнего влияния Шекспира
(сюжетная линия «Отелло» в «Заире», «Гамлета» в «Семирамиде»). Он создает
перевод-переделку шекспировского «Юлия Цезаря», рискнув обойтись в этой трагедии
без женских ролей (вещь неслыханная на французских подмостках!). Но в последние
десятилетия жизни, став свидетелем растущей популярности Шекспира во Франции,
Вольтер всерьез встревожился за судьбу французского классического театра,
явно отступавшего под натиском пьес английского «варвара», «ярмарочного шута»,
как он теперь называет Шекспира.
Трагедии Вольтера
посвящены актуальным общественным проблемам, волновавшим писателя на протяжении
всего его творчества: прежде всего это борьба с религиозной нетерпимостью
и фанатизмом, политический произвол, деспотизм и тирания, которым противостоят
республиканская добродетель и гражданский долг. Уже в первой трагедии «Эдип»
(1718) в рамках традиционного мифологического сюжета звучит мысль о беспощадности
богов и коварстве жрецов, толкающих слабых смертных на преступления. В одной
из самых известных трагедий — «Заире» (1732) действие происходит в эпоху крестовых
походов на Ближнем Востоке. Противопоставление христиан и мусульман проведено
явно не в пользу первых. Веротерпимому и великодушному султану Оросману противостоят
нетерпимые рыцари-крестоносцы, требующие от Заиры — христианки, воспитанной
в гареме, чтобы она отказалась от брака с любимым ею Оросманом и тайком бежала
во Францию с отцом и братом. Тайные переговоры Заиры с братом, неверно истолкованные
Оросманом как любовное свидание, приводят к трагической развязке — Оросман
подстерегает Заиру, убивает ее и, узнав о своей ошибке, кончает с собой. Это
внешнее сходство фабульной линии «Заиры» с «Отелло» впоследствии послужило
поводом для резкой критики со стороны Лессинга. Однако Вольтер совсем не стремился
соперничать с Шекспиром в раскрытии душевного мира героя. Его задачей было
показать трагические последствия религиозной нетерпимости, препятствующей
свободному человеческому чувству.
В гораздо более
острой форме проблема религии ставится в трагедии «Магомет» (1742). Основатель
ислама предстает в ней сознательным обманщиком, искусственно разжигающим фанатизм
народных масс в угоду своим честолюбивым замыслам. По словам самого Вольтера,
его Магомет — «это Тартюф с оружием в руках». Магомет с пренебрежением говорит
о слепоте «непросвещенной черни», которую заставит служить своим интересам.
С изощренной жестокостью он толкает на отцеубийство воспитанного им и слепо
преданного ему юношу Сеида, а потом хладнокровно расправляется с ним. В этой
трагедии особенно отчетливо выступает принцип использования драматургом исторического
материала: историческое событие интересует Вольтера не в своей конкретности,
а как универсальный, обобщенный пример определенной идеи, как модель поведения
— в данном случае основателя любой новой религии. Это сразу же поняли французские
духовные власти, запретившие постановку «Магомета»; они увидели в ней обличение
не одной лишь мусульманской религии, но и христианства. В трагедии «Альзира»
(1736) Вольтер показывает жестокость и фанатизм испанских завоевателей Перу.
В более поздних трагедиях 1760-х годов ставятся проблемы насильственно навязанного
монашеского обета («Олимпия», 1764), ограничения власти церкви со стороны
государства («Гебры», 1767). Республиканская тема развивается в трагедиях
«Брут» (1730), «Смерть Цезаря» (1735), «Агафокл» (1778). Весь этот круг проблем
требовал более широкого диапазона сюжетов, чем тот, который утвердился в классицистской
трагедии XVII в. Вольтер обращался к европейскому средневековью («Танкред»),
к истории Востока («Китайский сирота», 1755, с главным героем Чингисханом),
к завоеванию Нового Света («Альзира»), не отказываясь, однако, и от традиционных
античных сюжетов («Орест», «Меропа»). Тем самым, сохраняя принципы классицистской
поэтики, Вольтер изнутри раздвигал ее рамки, стремился приспособить старую,
освященную временем форму к новым просветительским задачам.
В драматургии Вольтера
нашлось место и для других жанров: он писал тексты опер, веселые комедии,
комедии-памфлеты, отдал дань и серьезной нравоучительной комедии — «Блудный
сын» (1736). Именно в предисловии к этой пьесе он произнес свое ставшее крылатым
изречение: «Все жанры хороши, кроме скучного». Однако в этих пьесах в гораздо
меньшей степени проявились сильные стороны его драматического мастерства,
тогда как трагедии Вольтера на протяжении всего XVIII
в. занимали прочное место в европейском театральном репертуаре.
Самым ярким и живым
в художественном наследии Вольтера остаются по сей день его философские повести.
Этот жанр сформировался в эпоху Просвещения и впитал основные ее проблемы
и художественные открытия. В основе каждой такой повести лежит некий философский
тезис, который доказывается или опровергается всем ходом повествования. Нередко
он намечен уже в самом заглавии: «Задиг, или Судьба» (1747), «Мемнон, или
Благоразумие людское» (1749), «Кандид, или Оптимизм» (1759).
В ранних повестях
1740-х годов Вольтер широко пользуется привычной для французской литературы
XVIII в. восточной стилизацией. Так, «Задиг» посвящен «султанше
Шераа» (в которой склонны были видеть маркизу де Помпадур) и представлен как
перевод с арабской рукописи. Действие развертывается на условном Востоке (в
Вавилоне) в столь же условно обозначенную эпоху. Главы повести представляют
собой совершенно самостоятельные новеллы и анекдоты, основанные на подлинном
восточном материале и лишь условно связанные историей злоключений героя. Они
подтверждают тезис, высказанный в одной из последних глав: «Нет такого зла,
которое не порождало бы добро». Испытания и удачи, ниспосланные судьбой Задигу,
каждый раз оборачиваются непредвиденным и прямо противоположным ожидаемому
смыслом. То, что люди считают случайностью, на самом деле обусловлено всеобщей
причинно-следственной связью. В этой повести Вольтер еще прочно стоит на позициях
оптимизма и детерминизма, хотя это ни в малой степени не мешает ему сатирически
изображать развращенные нравы двора, произвол фаворитов, невежественность
ученых и врачей, корысть и лживость жрецов. Прозрачная восточная декорация
легко позволяет разглядеть Париж и Версаль.
Гротескно-сатирическая
манера повествования, характерная уже для этой повести, резко усиливается
в «Микромегасе» (1752). Здесь Вольтер выступает учеником Свифта, на которого
прямо ссылается в тексте повести. Используя свифтовский прием «измененной
оптики», он сталкивает гигантского жителя планеты Сириус — Микромегаса — с
значительно меньшим по размерам жителем Сатурна, потом показывает увиденных
их глазами ничтожных, еле различимых насекомых, населяющих Землю: эти крошечные
существа, всерьез мнящие себя людьми, копошатся, злобствуют, истребляют друг
друга из-за «нескольких кучек грязи», которых они никогда не видели и которые
достанутся не им, а их государям; они ведут глубокомысленные философские споры,
которые нимало не подвигают их на пути познания истины. На прощание Микромегас
вручает им свои философский труд, написанный для них мельчайшим почерком.
Но секретарь Академии наук в Париже не обнаруживает в нем ничего, кроме белой
бумаги.
В самой глубокой
и значительной повести Вольтера «Кандид» отчетливо выступает философский перелом,
происшедший в сознании писателя после возвращения из Пруссии и Лиссабонского
землетрясения. Оптимистическая идея Лейбница о «предустановленной гармонии
добра и зла», о причинно-следственной связи, царящей в этом «лучшем из возможных
миров», последовательно опровергается событиями жизни главного героя -скромного
и добродетельного юноши Кандида: за несправедливым изгнанием из баронского
замка, где он воспитывался из милости, следуют насильственная вербовка в рекруты,
истязание шпицрутенами (отголосок прусских впечатлений Вольтера), картины
кровавой резни и мародерства солдат, Лиссабонское землетрясение и т. д. Повествование
строится как пародия на авантюрный роман — герои переживают самые невероятные
приключения, которые следуют друг за другом в головокружительном темпе; их
убивают (но не до конца!), вешают (но не совсем!), потом они воскресают; любящие,
разлученные, казалось бы, навеки, встречаются вновь и соединяются счастливым
браком, когда от их молодости и красоты не осталось и следа. Действие переносится
из Германии в Португалию, в Новый Свет, в утопическую страну Эльдорадо, где
золото и драгоценные камни валяются на земле как простые камешки; потом герои
возвращаются в Европу и, наконец, обретают мирное убежище в Турции, где разводят
плодовый сад. Уже сам контраст между приземленно бытовой концовкой и напряженно-драматическими
событиями, предшествующими ей, характерен для гротескной манеры повествования.
Действие с его неожиданными, парадоксальными поворотами, стремительной сменой
эпизодов, декораций и персонажей оказывается нанизанным на непрекращающийся
философский спор между лейбницианцем Панглоссом, пессимистом Мартеном и Кандидом,
который постепенно, умудренный жизненным опытом, начинает критически относиться
к оптимистической доктрине Панглосса и на его доводы о закономерной связи
событий отвечает: «Это вы хорошо сказали, но надо возделывать наш сад». Такая
концовка повести может означать нередкий у Вольтера уход от какого-либо определенного
решения, от выбора между двумя противоположными концепциями мира. Но возможно
и другое толкование — призыв обратиться от бесполезных словопрений к реальным,
практическим, пусть даже малым, делам.
Действие повести
«Простодушный» (1767) целиком развертывается во Франции, хотя главный герой
— индеец из племени гуронов, силой обстоятельств оказавшийся в Европе. Обращаясь
к столь популярному в эпоху Просвещения «естественному человеку»,
Вольтер применяет
здесь прием «остранения» (понятие «остране-ние» введено В. Б. Шкловским в
1914 г.), использованный еще Монтескьё в «Персидских письмах» и Свифтом в
«Путешествиях Гулливера». Франция, ее общественные институты, деспотизм и
произвол королевской власти, всесилие министров и фавориток, нелепые церковные
запреты и установления, предрассудки показаны свежим взглядом человека, выросшего
в другом мире, других условиях жизни. Простодушное недоумение героя по поводу
всего, что он видит и что становится на пути его соединения с любимой девушкой,
оборачивается для него цепочкой злоключений и преследований. Условно-благополучной
концовке «Кандида» и «Задига» противостоит здесь печальная развязка — гибель
добродетельной девушки, жертвующей своей честью, чтобы вызволить из тюрьмы
своего возлюбленного. Конечный вывод автора на этот раз гораздо более однозначен:
лейбницианской формуле, низведенной до уровня бытовой мудрости «Нет худа без
добра», он противопоставляет суждение «честных людей»: «Из худа не бывает
добра!» Пародийный гротеск, стилистика диссонансов и нарочитых преувеличений,
господствующая в «Кандиде», сменяется в «Простодушном» сдержанной и простой
композицией. Охват явлений действительности более ограничен и отчетливо приближен
к условиям французской жизни. Сатирический эффект достигается здесь на протяжении
повествования посредством «иного видения» глазами гурона и кульминируется
в безрадостной концовке: жертвы и испытания были впустую; каждый получил свою
толику жалких подачек и мизерных благ — от лимонных леденцов до алмазных серег
и небольшого церковного прихода; гнев, возмущение и негодование тонут в трясине
сиюминутного благополучия.
В философских повестях
Вольтера мы тщетно стали бы искать психологизм, погружение в душевный мир
персонажей, достоверную обрисовку человеческих характеров или правдоподобный
сюжет. Главное в них — предельно заостренное сатирическое изображение социального
зла, жестокости и бессмысленности существующих общественных институтов и отношений.
Этой суровой реальностью и проверяется истинная ценность философских истолкований
мира.
Обращенность к
действительной жизни, к ее острым общественным и духовным конфликтам пронизывает
все творчество Вольтера — его философию, публицистику, поэзию, прозу, драматургию.
При всей своей злободневности оно глубоко проникает в суть общечеловеческих
проблем, выходящих далеко за пределы той эпохи, когда жил и творил писатель.
|
