|
КОМЕДИЯ УЧИТСЯ У ТРАГЕДИИ
Эти «характеры»
Феофраста так и кажутся готовыми персонажами для какой-нибудь комедии. Не
такой, конечно, как у Аристофана, где на сцену выводились и обшучивались
карикатуры живых лиц и идей, а такой, какая знакома нам по Фонвизину или
Мольеру и обычно называется «комедией нравов».
Так оно
и есть: именно в описываемое время на афинском театре появляется комедия нового
типа. Старая комедия хотела, чтобы зритель посмеялся и задумался — о войне и
мире, о проповеди Сократа, о поэзии Эсхила и Еврипида, мало ли еще о чем. Новая
хотела, чтобы зритель посмеялся и расчувствовался — над любовью двух хороших
молодых людей или судьбами детей, разлученных с родителями. До сих пор о
чувствах зрителей больше заботилась трагедия; теперь комедия учится этому у
трагедии и становится как бы трагедией со счастливым концом. Афинский зритель
устал думать, устал держать в руках руль государственного корабля, который,
несмотря на все усилия, все шел куда-то не туда. И он отправлялся в театр,
только чтоб развлечься и развеяться.
Здесь
он в каждой комедии встречал почти один и тот же набор ролей-масок: старик
отец, легкомысленный сын, хитрый раб или прихлебатель, злой рабовладелец,
хвастливый воин, самодовольный повар. Между ними с разными подробностями
происходило почти всякий раз одно и то же. Юноша влюблен в девушку, но эта
девушка — рабыня злого рабовладельца. У юноши есть соперник — хвастливый воин,
и он вот-вот купит девушку у хозяина. Юноше срочно нужны большие деньги, но
отец их не дает: он не хочет потакать разгулу сына, а хочет, чтобы тот поскорей
женился и остепенился. Приходится добывать деньги хитростью — за это берется
лукавый раб или прихлебатель. Разыгрывается хитрость, в каждой комедии своя, и
требуемые деньги выманиваются у отца, у воина или даже у хозяина девушки. Обман
раскрывается, начинается скандал, но тут оказывается, что эта девушка вовсе не
природная рабыня, а дочь свободных родителей, которые в младенчестве ее
подкинули, а теперь случайно оказались рядом и с радостью ее признают по
вещицам, бывшим при ней. Стало быть, юноша может взять ее в законные жены, отец
его благословляет, раб получает волю, прихлебатель — угощение, повар готовит
пир, а соперники посрамлены.
Перед
нами настоящее царство случая: не воспользуйся раб удобным случаем — не удалась
бы хитрость, не случись рядом девушкины родители — не удался бы счастливый
конец. Афинский зритель смотрит на это с удовольствием: он и в жизни, в
домашних своих и государственных делах, перестал надеяться на собственные силы
и надеется больше на счастливый случай.
Чтобы
комедии не были слишком однообразны, постоянные роли раскрашивались красками
разных характеров. Старик отец мог быть и Брюзга, и Подозрительный, и Скряга, и
Чванный, и даже Молодящийся. Хитрый раб мог быть и Плут, и Наглец, и Хлопотун.
Хвастливый воин мог оказаться Суевером и даже Трусом. Это позволяло вывести из
комедии еще одну мораль, совсем по Аристотелю: крайности нехороши, а хороша
золотая середина, иначе характер будет сам себе наказанием. Лучшие же комедии
этого времени — те, в которых характеры и роли совмещаются неожиданно. Глядя на
них, казалось: все как в жизни. Признанным мастером этого искусства был друг и
ученик самого Феофраста, автора «Характеров», — Менандр. «Менандр и жизнь,
кто кому из вас подражал?!» — восклицали греки.
Вот
идет комедия Менандра «Остриженная». Ни злодея-рабовладельца, ни
раба-интригана, ни прихлебателя, ни повара, ни вымогательства денег в ней нет.
Воин есть, но хвастливым его никак не назовешь: это пылкий и страстный
влюбленный, мечущийся меж гневом и отчаянием. На сцене три дома: в одном живет
воин со своею подругой, свободной девушкой Гликерой, в другом — богатая вдова
со своим приемным сыном Мосхионом, в третьем — старый сосед-купец. Случилось
ужасное: воин увидел, как соседский Мосхион обнимает и целует его Гликеру. Он
пришел в неистовство, побил подругу и остриг ее, как рабыню. Тут уж оскорбилась
Гликера. Она тайно уходит к соседке-вдове, просит приюта и открывает ей тайну:
она родная сестра ее приемному сыну Мосхиону, их когда-то вместе нашла
подкинутыми одна старуха, но мальчика тут же усыновили в богатом доме, а она
осталась расти в бедности и из гордости до сих пор не пользовалась этим
родством. Конечно, вдова принимает ее с радостью. Мосхион сперва ликует — вот
девушка, которая ему нравится, сама достается ему в руки! — а потом
приходит в уныние: оказывается, эта девушка — всего лишь его сестра. Воин
сперва неистовствует — он даже готов штурмовать дом вдовы по всем правилам
военного искусства, — а потом приходит в отчаяние: ведь этим он только еще
больше обидит Гликеру и еще вернее ее потеряет. Он просит соседа-купца
заступиться за него перед Гликерою. Но та еще не успокоилась: «Я свободная
девушка, я до сих пор храню вещицы, с которыми меня подкинули родители!» — «Какие?»
— «Вот!» Купец смотрит и, конечно, узнает те цепочки и покрывальца, с которыми
он когда-то в трудную минуту подкинул на волю бога своих собственных
детей-малюток. Так не только брат находит сестру, но и оба они — отца, а все
из-за необдуманной вспышки ревности влюбленного воина — ну как его теперь за
это не простить? Воин клянется, что он больше не будет; Гликера сменяет гнев на
милость; новообретенный отец растроганно говорит:
Прощать, когда вновь счастье
улыбнулося, —
Вот это, дочка, подлинно
по-гречески!
И так
общей радостью кончается эта драма переживаний, где нет ни жадности, ни
хитрости, а есть гордость, любовь и доброта.
|
