|
ПРОЩАНИЕ ГЕКТОРА С АНДРОМАХОЙ
Вот один из самых знаменитых
эпизодов «Илиады». Идет первый большой бой, описанный в поэме. Ахилл уже
поссорился с Агамемноном и уже отстранился от битв, но греки еще сильны и
теснят троянцев. Тогда троянский вождь Гектор покидает поле сражения и идет в
Трою: пусть троянские женщины помолятся враждебной Афине — может быть, она
смилостивится и пощадит троянцев. Отдав распоряжения, он хочет увидеть свою
жену Андромаху и своего младенца-сына Астианакта («Градовластителя»): вдруг он
погибнет в бою и больше их не увидит? И он встречает их у самых ворот, ведущих
к полю боя. В общем ходе событий «Илиады» это пауза, передышка, обо всем этом
можно было бы и совсем не рассказывать, но Гомер вмещает сюда и трагический
контраст грозной военной и мирной семейной жизни, и — в словах Андромахи —
эпизод из начальных лет Троянской войны, и — в предвиденье Гектора — грядущий
исход войны, и долг тех, кто со щитом, и долю тех, кто за щитом.
Гектор, пройдя через город
широкий, ворот достигает
Скейских — как раз через них и
выход был на равнину, —
Вдруг домовитая тут ему
повстречалась супруга,
Дочь Этиона великодушного,
Андромаха.
Жил Этион отец у подножья
лесистого Плака
В Фивах нижнеплакийских и
киликийцами правил;
Дочь же его за меднодоспешного
Гектора вышла.
Там она встретилась с мужем; за
нею почтенная няня,
Нежно прижавши к груди младенца,
несла малютку,
Сына Гектора милого, — был, как
звезда, он прекрасен,
Гектор Скамандрием звал его,
прочие ж в городе люди
Астианактом за то, что оплотом
для Трои был Гектор.
Как поглядел на ребенка, невольно
отец улыбнулся.
Рядом жена Андромаха стояла и
плакала горько.
За руку мужа взяла она и так
говорила:
— Ты, удивительный, сам себя
губишь своею отвагой.
Видно, не жалко ни сына тебе, ни
меня, горемычной,
Что вдовою скоро останусь: ведь
скоро ахейцы,
Ринувшись все на тебя,
умертвят, — а мне так отрадней
Было бы в землю сойти, чем мужа
лишиться. Какое
В жизни мне будет тепло, когда
тебя гибель постигнет?
Скорби одни! Ведь нет у меня ни
отца, ни родимой:
Ах, убил отца моего Ахилл
боговидный,
Да и город родной киликийцев
сровнял он с землею —
Фивы высоковоротные. Но Этионово
тело,
Даже убитого, не обнажил,
сохраняя почтенье.
Сжег его он по чину с доспехами
бранными вместе
И могильник насыпал. Вокруг же
вязы взрастили
Горные нимфы, Зевеса эгидоносного
девы.
Гектор, ты мне отец, и мать для
меня ты, Гектор,
Ты один мне брат, и ты мне супруг
цветущий,
Сжалься теперь надо мной,
останься с нами на башне,
Войско ж поставь у дикой
смоковницы: там всего меньше
Город наш защищен и доступней для
приступа стены.
Ей отвечает сверкающий шлемом
Гектор великий:
— Все, что ты здесь
говоришь, и меня беспокоит, но стыдно
Мне пред троянцами и троянками в
длинных одеждах,
Если буду, как трус дрянной,
уклоняться от битвы.
Сам я знаю отлично, поверь и
сердцем и духом:
Будет некогда день — и священная
Троя погибнет,
С нею погибнет Приам и народ
копьеносца Приама!
Но не о гибели стольких троянцев
теперь сокрушаюсь,
Не о братьях отважных моих,
которые скоро
В прах полягут, убиты рукою
врагов разъяренных, —
Лишь о тебе я горюю! Ахеец в
панцире медном
Всю в слезах тебя уведет далеко в
неволю:
В Аргосе будешь ты ткать полотно
чужеземной хозяйке,
Воду будешь носить с Мисеидских
ключей и Гиперских,
Сердце скрепя, подчиняясь
невольно безрадостной доле.
Кто-нибудь, видя, как слезы ты
проливаешь, промолвит:
«Гектора это жена, был в
сраженьях воителем первым
Он среди войска троянцев, когда
Илион разрушали».
Скажет так кто-нибудь, и сильней
защемит на сердце:
Нет человека, который тебя от
неволи б избавил.
Пусть же я умру и сыпучим песком
закроюсь
Раньше, чем плен твой увижу и
жалобный плач твой услышу! —
Так говоря, наклонился к ребенку
блистательный Гектор,
Но младенец на грудь своей няни в
одежде прекрасной
С криком отпрянул назад,
испугавшись отцовского вида:
Меди он забоялся, султана из
конской гривы,
Видя, как она свесилась с самой
верхушки каски.
Милый отец и добрая мать
рассмеялись на это.
Гектор блистательный шлем с
головы своей быстро снимает,
Ставит на землю проворно сияньем
блестящую каску,
Сам же сына целует и, на руки
взявши, высоко
Вверх поднимает, Зевсу молясь и
прочим бессмертным:
— Зевс и вечные боги!
взгляните на сына-младенца!
Вырастет пусть он, как я,
выдающимся между троянцев.
Силы пошлите ему,
добродетель, — да царствует мощно,
Чтобы могли сказать про него:
«Отца превзошел он!» —
Глядя, как с битвы идет,
возвращаясь с кровавой добычей,
Снятой с убитых врагов,
материнское радуя сердце. —
Сына с рук на руки передает он
милой супруге.
Крепче она прижала дитя к груди
благовонной
И улыбнулась сквозь слезы.
Взглянул супруг, умилился,
Ласково обнял ее и так говорит
напоследок:
— Бедная ты! не кручинь обо
мне свою душу сверх меры.
Если судьба мне живым быть, никто
на тот свет не отправит,
А судьбы своей ни один не
избегнет из смертных,
Ни дурной, ни хороший, с первой
минуты рожденья.
Ты же домой отправляйся, займись
своими делами,
Сядь за станок иль за прялку да
наблюдай, чтоб без дела
Девушки не болтались. Война —
занятье мужское:
Мне из мужчин илионских оно
особенно близко.
Так сказав, поднимает свой шлем
блистательный
Гектор С конской гривой. Супруга
ж домой пошла восвояси,
Но, не раз обернувшись, глазами
его провожала…
|
