Русская литература XX века в кратком изложении

Алексей Михайлович Ремизов 1877 – 1957

Неуемный бубен — Повесть (1909)

Диковинный человек Иван Семенович Стратилатов. Молодым начал свою судейскую службу в длинной, низкой, закопченной канцелярии уголовного отделения. И вот уже минуло сорок лет, и много с тех пор сменилось секретарей, а он все сидит за большим столом у окна — в дымчатых очках, плешь во всю голову — и переписывает бумаги. Живет Иван Семенович на квартире в доме дьяка Прокопия. Служит ему Агапевна, безропотно, верою и правдою. Да — старая, за что ни возьмется, все из рук валится, и храпит как фельдфебель, и по всем углам, у печки, за шкапом, черствые хлебные корки сложены, — копит зачем-то. Согнал бы Стратилатов Агапевну, но все-таки и представить себе не может, как бы расстался он со старухою: прижилась Агапевна в дому, Агапевну все углы знают.

Был когда-то и женат Стратилатов. Глафира Никаноровна — женщина тихая, кроткая. И все бы ничего. Да назначили об эту пору в суд нового следователя: молодой, игривый, и фамилия та же: Стратилатов. Раз на именинах у Артемия, старого Покровского дьякона, среди всяких шуток послышалось Ивану Семеновичу что-то в пьяном углу, да о Глафире Никаноровне: «Эх, чего зря говоришь, по уши врезалась она в Стратилатова». Выронил Иван Семенович вилку: представился вертлявый следователь. Вылез он из-за стола, без шапки — домой. Ворвался бешеный и с порога: «Вон, вон из моего дому!» В тот же год и следователя куда-то перевели, да и Глафира Никаноровна у своей матери жить осталась, тихая, кроткая. Одному оставаться в доме невозможно: и скучно, и за домом присмотр нужен. Тут-то и определилась к Ивану Семеновичу Агапевна.

В суд Стратилатов приходит первый. С утра лучше не беспокоить его: в двенадцать секретарь потребует исполнений по предыдущему дню. Как огня боится Иван Семенович секретаря Лыкова, хоть носом и чует: пускай Лыков — законник, аккуратен как немец, а все-таки — шушера, революционер. И только секретарь уедет с докладом, Стратилатов становится неистощим: всякие приключения, всякие похождения исторические жарит он на память, пересыпая анекдотцами, шутками, и все горячее, забористее, словно в бубен бьет. В канцелярии — кто хохочет, кто сопит, кто взвизгивает: «Неуемный бубен!»

Впрочем, средь судейских чиновников один Борис Сергеевич Зимарев — помощник секретаря и непосредственный начальник Стратилатова — за умение свое точно и верно определить древности, коих Иван Семенович большой любитель, снискал у него искреннее уважение и даже дружбу.

Были и другие друзья у Ивана Семеновича, да все люди оказывались сомнительные. Приходили будто пение его слушать, Стратилатов ведь и на гитаре мастер, — один художник из Петербурга и жить остался, да и регент Ягодов не за просто так. Чудом Иван Семенович от них отделался. Теперь же — только для Зимарева Бориса Сергеевича после чаю поет-играет.

Однажды летом на именинах у Артемия, старого Покровского дьякона, увидел Стратилатов его племянницу-сиротку Надежду, такую тоненькую, беленькую, — и переполнилось его естество. И лето, и осень, и всю зиму ухаживал. И спать перестал, все ворочается. Знакомая вмешалась. Уговорила молоденькую. Тут-то и погнал Стратилатов Агапевну со двора.

Скоро уж все знали, что есть у Стратилатова Надежда и что живут они как в настоящем браке. Сходились чиновники из всех отделений суда — поздравить, похихикать да и просто глазком взглянуть. Стратилатов и отшучивался, и дулся, а потом вышел из себя:Надежду на место Агапевны взял, не более того. Подняли его на смех, ведь улики налицо! Да тут еще случай...

За поздней обедней к Всехсвятской церкви народ стекается дурочку Матрену послушать. Рассказывает она как дети — радостно, запыхавшись — из житий и Евангелия. А при Стратилатове — как раз возвращался он от поздней обедни — нескромный сон рассказала. Захохотал народ, во всю мочь гоготал дьякон Прокопий, Иван Семенович выругался, плюнул — и прочь. А дьякон со смехом: «А твоя Надерка шлюха гулящая!» — «А вот я тебя, дьякон, застрелю». Иван Семенович быстро зашмыгал к дому и тут же — обратно, с большим грузинским пистолетом, украшенным тонкою резьбою. Все притихло. Иван Семенович целится, кажется, вот-вот спустит курок. Дьякон вдруг задрожал, высунул язык и словно на перебитых ногах пошел прочь. А на следующий день съехал Стратилатов, в угоду Надежде покинул дьяконский дом, перебрался на новую квартиру к соседу Тарактееву.

Тут разговорам и насмешкам конца бы не было, да умы от него отворотил полицмейстер Жигановский. Решил монашек женского Зачатьевского на чистую воду вывести. Сел в корзину как кавалер — их по ночам монашки к себе на окна подымали. Да как глянули они в корзинку — со страха и выпустили веревку, и убился Жигановский до смерти. А тут еще: чиновник на спор тридцать девять чашек чаю выпил, взялся за сороковую, глаза выпучил, да вдруг как хлынет вода из ушей, изо рта, из носа — и помер. И еще среди бела дня гимназистка Вербова, исполняя приговор местного революционного комитета, застрелила по ошибке вместо губернатора отставного полковника Аурицкого. В ту же ночь арестован был и секретарь Лыков. Стратилатов торжествовал: ведь давно знал, что неподкупный и неуклонный Лыков, державший голову повыше самого прокурора, — революционер.

И в канцелярии Лыков не сходил с языка. За разговорами и не заметили, что в один прекрасный день Иван Семенович не явился в канцелярию. Хватились только через три дня. Зимарев отыскал Агапевну. После изгнания своего приютилась старая неподалеку от Ивана Семеновича, чувствовала: быть беде! И впрямь, совратил полюбовник, Емельян Прокудин, Надежду, ушла она с ним, да и полный воз добра нахапали. Ухватил Прокудин и укладку с серебром. Стратилатов — не отдает, ну тот его и «дерзнул».

В больнице Стратилатов все жаловался: «Кабы не болен, прямо бы в суд пошел». Сам забинтованный, на койке лежит — ни повернуться, ни руку поднять. Рассказывали, мучился перед смертью, томился. А ушел без наследников. Вещи назначили к распродаже. И пока жила при них Агапевна. Совсем полоумной стала старуха: приляжет ночью на лежанку, а не лежится, все ей слышится, будто Иван Семенович кличет: «Агапевна?» — «Я, батюшка».

С. Р. Федякин



	Русская литература XX века в кратком изложении