|
Евгений Иванович Носов р. 1925
Красное вино победы — Рассказ (1971)
Весна 45-го застала нас в Серпухове. После всего, что было на фронте, госпитальная
белизна и тишина показались нам чем-то неправдоподобным. Пал Будапешт, была
взята Вена. Палатное радио не выключалось даже ночью.
«На войне как в шахматах, — сказал лежавший в дальнем углу Саша Селиванов,
смуглый волгарь с татарской раскосиной. — Е-два — е-четыре, бац! И нету пешки!»
Сашина толсто забинтованная нога торчала над щитком кровати наподобие пушки,
за что его прозвали Самоходкой.
«Нешто не навоевался?» — басил мой правый сосед Бородухов. Он был из мезенских
мужиков-лесовиков, уже в летах.
Слева от меня лежал солдат Копёшкин. У Копёшкина перебиты обе руки, повреждены
шейные позвонки, имелись и еще какие-то увечья. Его замуровали в сплошной
нагрудный гипс, а голову прибинтовали к лубку, подведенному под затылок. Копёшкин
лежал только навзничь, и обе его руки, согнутые в локтях, тоже были забинтованы
до самых пальцев.
В последние дни Копёшкину стало худо. Говорил он все реже, да и то безголосо,
одними только губами. Что-то ломало его, жгло под гипсовым скафандром, он
вовсе усох лицом.
Как-то раз на его имя пришло письмо из дома. Листочек развернули и вставили
ему в руки. Весь остаток дня листок проторчал в неподвижных руках Копёшкина.
Лишь на следующее утро попросил перевернуть его другой стороной и долго рассматривал
обратный адрес.
Рухнул, капитулировал наконец и сам Берлин! Но война все еще продолжалась
и третьего мая, и пятого, и седьмого... Сколько же еще?!
Ночью восьмого мая я проснулся от звука хрумкавших по коридору сапог. Начальник
госпиталя полковник Туранцев разговаривал со своим замом по хозчасти Звонарчуком:
«Выдать всем чистое — постель, белье. Заколите кабана. Потом, хорошо бы к
обеду вина...»
Шаги и голоса отдалились. Внезапно Саенко вскинул руки: «Все! Конец!» — завопил
он. И, не находя больше слов, круто, счастливо выматерился на всю палату».
За окном сочно расцвела малиновая ракета, рассыпалась гроздьями. С ней скрестилась
зеленая. Потом слаженно забасили гудки.
Едва дождавшись рассвета, все, кто мог, повалили на улицу. Коридор гудел
от скрипа и стука костылей. Госпитальный садик наполнялся гомоном людей.
И вдруг грянул неизвестно откуда взявшийся оркестр: «Вставай,
страна огромная...»
Перед обедом нам сменили белье, побрили, потом зареванная тетя Зина разносила
суп из кабана, а Звонарчук внес поднос с несколькими темно-красными стаканами:
«С победою вас, товарищи».
После обеда, захмелев, все стали мечтать о возвращении на родину, хвалили
свои места. Зашевелил пальцами и Копёшкин. Саенко припрыгал, наклонился над
ним: «Ага, ясно. Говорит, у них тоже хорошо. Это где ж такое? А-а, ясно...
Пензяк ты».
Я пытался представить себе родину Копёшкина. Нарисовал бревенчатую избу с
тремя оконцами, косматое дерево, похожее на перевернутый веник. И вложил эту
неказистую картинку ему в руку. Он еле заметно одобрительно закивал заострившимся
носом.
До сумерек он держал мою картинку в руках. А самого его, оказывается, уже
не было. Он ушел незаметно, никто не заметил когда.
Санитары унесли носилки. А вино, к которому он не притронулся, мы выпили
в его память.
В вечернем небе снова вспыхивали праздничные ракеты.
И. Н. Слюсарева
Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры.
Русская литература XX века: Энциклопедическое издание. – М.: «Олимп»;
ООО «Издательство ACT», 1997. – 896 с. |
