|
Чингиз Торекулович Айтматов р. 1928
Прощай, Гульсары — Повесть (1966)
Минувшей осенью приехал Танабай в колхозную контору, а бригадир ему и говорит:
«Подобрали мы вам, аксакал, коня. Староват, правда, но для вашей работы сойдет».
Увидел Танабай иноходца, а сердце у него больно сжалось. «Вот и свиделись,
выходит, снова», — сказал он старому, заезженному вконец коню.
Первый раз он встретился с иноходцем Гульсары после войны. Демобилизовавшись,
Танабай работал на кузне, а потом Чоро, давнишний друг, уговорил ехать в горы
табунщиком. Там-то впервые и увидел буланого, круглого, как мяч, малыша полуторалетку.
Прежний табунщик Торгой сказал: «За такого в прежние времена в драках на скачке
головы клали».
Прошла осень и зима. Луга стояли зеленые-зеленые, а над ними сияли белые-белые
снега на вершинах хребтов. Буланый превратился в стройного крепкого жеребчика.
Одна лишь страсть владела им — страсть к бегу. Потом настало время, когда
он научился ходить под седлом так стремительно и ровно, что люди ахали: «Поставь
на него ведро с водой — и ни капли не выплеснется». В ту весну высоко поднялась
звезда иноходца и его хозяина. Знали о них и стар и млад.
Но не было случая, чтобы Танабай позволил кому-нибудь сесть на своего коня.
Даже той женщине. В те майские ночи у иноходца начался какой-то ночной образ
жизни. Днем он пасся, обхаживая кобылиц, а ночью, отогнав колхозный табун
в лощину, хозяин скакал на нем к дому Бюбюжан. На рассвете снова мчались они
по неприметным степным тропам к лошадям, оставшимся в лощине.
Однажды случился страшный ночной ураган, и Гульсары с хозяином не успели
к стаду. А жена Танабая еще ночью кинулась с соседями на помощь. Табун нашли,
удержали в яру. А Танабая не было. «Что ж ты, — тихо сказала жена вернувшемуся
блудному мужу. — Дети вон скоро взрослые, а ты...»
Жена и соседи уехали. А Танабай грохнулся на землю. Лежал лицом вниз, и плечи
его тряслись от рыданий. Он плакал от стыда и горя, он знал, что утратил счастье,
которое выпало последний раз в жизни. А жаворонок в небе щебетал...
Зимой того года в колхозе появился новый председатель: Чоро сдал дела и лежал
в больнице. Новый начальник захотел сам ездить на Гульсары.
Когда увели коня, Танабай уехал в степь, к табуну. Не мог успокоиться. Осиротел
табун. Осиротела душа. Но однажды утром Танабай снова увидел в табуне своего
иноходца. Со свисающим обрывком недоуздка, под седлом. Сбежал, стало быть.
Гульсары тянуло к стаду, к кобылам. Он хотел отгонять соперников, заботиться
о жеребятах. Вскоре подоспели из аила двое конюхов, увели Гульсары обратно.
А когда иноходец убежал третий раз, Танабай уже рассердился: не было бы беды.
Ему стали сниться беспокойные, тяжелые сны. И когда перед новым кочевьем заехали
в аил, он не выдержал, кинулся на конюшню. И увидел то, чего так боялся: конь
стоял неподвижно, между задними раскоряченными ногами тяжелела огромная, величиной
с кувшин, тугая воспаленная опухоль. Одинокий, выхолощенный.
Осенью того года судьба Танабая Бекасова неожиданно повернулась. Чоро, ставший
теперь парторгом, дал ему партийное поручение: переходить в чабаны.
В ноябре грянула ранняя зима. Суягные матки сильно сдали с тела, хребты выпирали.
А в амбарах колхозных — все под метелку.
Близилось время окота. Отары стали перебираться в предгорье, на окотные базы.
То, что Танабай увидел там, потрясло его как гром среди ясного дня. Ни на
что особенное он не рассчитывал, но чтобы кошара стояла с прогнившей и провалившейся
крышей, с дырами в стенах, без окон, без дверей — этого не ожидал. Всюду бесхозяйственность,
какой свет не видывал, ни кормов, ни подстилок практически нет. Да как же
так можно?
Работали не покладая рук. Труднее всего пришлось с очисткой кошары и рубкой
шиповника. Разве что на фронте так доводилось вкалывать. И однажды ночью,
выходя с носилками из кошары, услышал Танабай, как замекал в загоне ягненок.
Значит, началось.
Танабай чувствовал, что надвигается катастрофа. Окотилась первая сотня маток.
И уже слышны были голодные крики ягнят — у истощенных маток не было молока.
Весна заявилась с дождем, туманом и снегом. И стал чабан по нескольку штук
выносить синие трупики ягнят за кошару. В душе его поднималась темная, страшная
злоба: зачем разводить овец, если не можем уберечь? И Танабай, и его помощницы
еле держались на ногах. А голодные овцы уже шерсть ели друг у друга, не подпуская
к себе сосунков.
И тут к кошаре подъехали начальники. Один был Чоро, другой — районный прокурор
Сегизбаев. Этот-то и стал корить Танабая: коммунист, мол, а ягнята дохнут.
Вредитель, планы срываешь!
Танабай в ярости схватил вилы... Еле унесли пришельцы ноги. А на третий день
состоялось бюро райкома партии, и Танабая исключили из ее рядов. Вышел из
райкома — на коновязи Гульсары. Обнял Танабай шею коня — лишь ему пожаловался
на свою беду... Все это Танабай вспоминал теперь, много лет спустя, сидя у
костра. Рядом неподвижно лежал Гульсары — жизнь покидала его. Прощался Танабай
с иноходцем, говорил ему: «Ты был великим конем, Гульсары. Ты был моим другом,
Гульсары. Ты уносишь с собой лучшие годы мои, Гульсары».
Наступало утро. На краю оврага чуть тлели угольки костра. Рядом стоял седой
старик. А Гульсары отошел в небесные табуны.
Шел Танабай по степи. Слезы стекали по лицу, мочили бороду. Но он не утирал
их. То были слезы по иноходцу Гульсары.
И. Н. Слюсарева
Источник: Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Сюжеты и характеры.
Русская литература XX века: Энциклопедическое издание. – М.: «Олимп»;
ООО «Издательство ACT», 1997. – 896 с. |
